Повседневная жизнь Арзамаса-16 - Матюшкин Федорович

На ядерном объекте Н. А. Терлецкий появился в 1947 году. Начал со старшего инженера-конструктора. В апреле 1948 года — уже начальник конструкторского отдела, который занимался разработкой собственно зарядов. Это был энергичный, легковозбудимый и очень культурный человек. Знал английский язык, читал иностранные научно-технические журналы. Часто собирал коллег, брал в руки статью и тут же, с листа, переводил для всех. Как руководитель Николай Александрович всегда очень внимательно читал документы, профессионально и грамотно их редактировал. Сослуживцы вспоминали его изречения в адрес авторов небрежно исполненного материала: «Вот это да! Прямо как в классическом примере — шли дождь и два студента…» Это его качество эксплуатировали и часто привлекали в роли «эксперта» при составлении наиболее важных документов, отправлявшихся «наверх». Безукоризненная тщательность при выполнении любого дела и требовательность, присущие Н. А. Терлецкому, — это тот набор профессиональных качеств большинства работников ВНИИЭФ, формировавшихся осознанно Ю. Б. Харитоном.

Вероятно, именно такой стиль работы, исповедуемый самим Ю. Б., позволил избежать серьезных аварий и людских жертв в ходе реализации атомного проекта, чего не удалось американцам. Кстати, не случайно в шутку теоретики вывели единицу технической безопасности: «один Харитон». Директор первого завода Е. Г. Шелатонь рассказывал. «Изготавливали первый узел высокого давления. Как принято, был изготовлен макет и сам узел. В узле имелся клапан, который устанавливался очень просто, но обязательно нужной стороной. Виктор Александрович Давиденко сообщает Харитону о готовности узла к испытанию. Харитон советует сначала испытать макет узла, предположив, что могли неправильно поставить клапан и закрыть выход. Явно недовольный, Давиденко звонит Я. Б. Зельдовичу и спрашивает, какое давление может быть в узле на 3 тысячи атмосфер, если нет выхода. Зельдович ответил, что до 100 тысяч. Явно сомневаясь Давиденко, тем не менее, решил „проиграть“ все же на макете аварийную ситуацию. Все подготовили в специальном контейнере. Нажали кнопку, взрыв — окна повышибало. После разобрали уже боевой узел и оказалось, что клапан был поставлен неправильно. При испытании боевого узла последствия были бы совсем иные. Давиденко произнес: „Харитон — святой человек. Он спас нам жизнь“»[77]. Еще один эпизод. Варили впервые для специальной установки трубы диаметром 3,5 метра и общей длиной 80 метров. Харитон наблюдал за сваркой, стоя внутри медленно вращающейся трубы. Затем варили и шестиметровые трубы, для конструкции длиной 100 метров. Сегодня эти установки показывают зарубежным гостям.

Само поведение Ю. Б. Харитона, стиль работы, который он олицетворял, явно опровергают расхожий сегодня миф об отношении к людям как пешкам, винтикам, ничего не значащим в жизни. Причем этот стиль был присущ многим руководителям объекта, прибывшим из самых разных мест. Иван Федорович Турчин, проработавший на испытаниях более сорока лет, вспоминал ряд эпизодов, красноречиво раскрывающих эту важнейшую черту научного руководителя объекта.

«Однажды я почувствовал недомогание. Обратился в медсанчасть. Фельдшер, старший лейтенант, посмотрев, дал каких-то таблеток. Я их глотал-глотал, а мне все хуже и хуже. Но вот не смог выйти на работу. Доложили об этом руководителю работ А. К Бессарабенко, но он на информацию не прореагировал, хотя я был ответственным за сборку и подготовку изделий.

В это время приехал Юлий Борисович Харитон. Как мне потом рассказали, спрашивает у Бессарабенко: „Где Иван Федорович?“ Тот отвечает: „Черт его знает!“ Это возмутило Юлия Борисовича. Он резко „отчитал“ Бессарабенко, приказал срочно разыскать меня и доложить ему, в чем дело. Я лежу в гостинице под шубами, ничего не подозревая. Вдруг открывается дверь. Входит врач-капитан и тот же фельдшер.

Осмотрев меня, приказывают лежать… Ушли. Вскоре… мне велено одеться. У подъезда гостиницы стоит ЗИМ — машина Юлия Борисовича. Едем к самолету Р-5, врач сопровождает меня в военный госпиталь. Оказалось, у меня двустороннее воспаление легких. В госпитале пролежал почти месяц. И только ободряло то, что каждое утро дежурный врач сообщал мне, что вновь звонил Юлий Борисович и интересовался моим самочувствием. Наконец подлечили. Выписали. Добрался до гостиницы. А погода в это время была плохая — пасмурно, дожди, испытания проводить нельзя. Это самый отвратительный период для испытателей — делать нечего, деть себя некуда. Скука невыносимая. Обычно в подобные периоды все старались на время слетать домой.

Доложил Юлию Борисовичу о своем возвращении. Он расспросил меня о самочувствии. Признаться, я еще был слаб, о чем и сказал. Спрашивает: „Вы один доберетесь до дома?“ — „Нет“. В то время на полигоне находился Николай Иванович Щаников, руководитель группы телеметристов. (Впоследствии крупный ученый, доктор технических наук, профессор. Прошел путь до начальника подразделения, заместителя главного конструктора. К сожалению, он не дожил до сегодняшних дней. — В. М.) Так вот он обратился к Ю. Б. Харитону: „Юлий Борисович, отпустите меня хоть на недельку домой — и я довезу Ивана Федоровича“. — „Хорошо“, — говорит Юлий Борисович, вызывает своего секретаря, приказывает: „Отвезите сейчас Ивана Федоровича и Николая Ивановича на аэродром. Там готовятся к отлету на своем самолете Ил-16 шестеро генералов, я их на недельку отпустил повидаться с семьями. Передайте, что я прошу взять вот этих двоих людей до Москвы“. Прибыли на аэродром. Взлетная полоса только для легких самолетов. В зале ожидания сидят генералы. Занят кто чем — кто в шахматы играет, кто в шашки, кто просто дремлет. Я их всех хорошо знаю — они члены госкомиссии по испытаниям. Увидев, стали расспрашивать насчет самочувствия, что да как. Когда же передал просьбу Юлия Борисовича, то в ответ услышал, что самолет не их, а генерала В. А. Чернореза, который и должен приземлиться здесь с минуты на минуту. „Так что обращайтесь к Чернорезу“. Прибывает самолет, выходит генерал. Поздоровался, обращаюсь к нему с просьбой. Подумав, генерал заявляет, что взять нас не может: самолет перегружен. (А на самом деле, кроме шестерых генералов, никого и никакого груза нет! Если не считать, что при нас погрузили три ящика спиртного и закуски.) Быстро командует генералам: „В самолет!“ Выруливает на взлетную полосу, поднимается и улетает. Мы от возмущения в шоке! Садимся в машину и возвращаемся в гостиницу. Доложили Юлию Борисовичу. Его негодованию не было предела. Нам велел отдыхать, а сам пригласил к себе секретаря. Позже секретарь рассказал: Ю. Б. написал радиограмму, приказал отвезти ее в аэропорт, чтобы срочно передали Чернорезу. По рассказам генералов, самолет уже заходил в аэропорт Омска, когда радист вручил им радиограмму. В ней было сказано: „Всем членам государственной комиссии — генералам срочно возвратиться к месту испытания“. Подпись — Харитон.