Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам коротко, тезисно, показали историю религий, начиная с самых первых, о которых сложно, а порой и невозможно было найти правдивую информацию. Подробнее осветили пять мировых, включая, разумеется, авраамистские, от самой старой, до самой молодой. По ним данных было предсказуемо больше. И практически мимоходом, вскользь упомянули фамилии основных мировых учёных-религиоведов. И русская там была всего одна. Потом начался предметный экскурс в историю и геополитику, и инфографика наглядно демонстрировала, как и с какой скоростью продвигались по земле вопросы веры. И с какими событиями это было связано. Второв смотрел на кадры без эмоций, видно, не в первый раз наблюдал. Мы же ошарашенно замерли. Все учились в школе, в вузах, тема была не сказать, чтобы совсем незнакомая. Но таких подробностей не ожидал никто. На кадрах с цифрами сокрушительных побед богоспасаемых воинов тихо, беззвучно заплакала Мила. На таких же про ислам начал сдавленно материться Головин. Равнодушными в салоне можно было назвать только мощного старика и его умницу-помощника. Но я был уверен, что и у них на тему этой видеолекции было свое мнение. Надо полагать, одинаковое. Оставалось только дождаться, когда оно будет озвучено.
Машина остановилась, но фильм не заканчивался, и мы по-прежнему сидели не шевелясь. Финал был посвящен новым, вернее, относительно новым методам борьбы за единоверцев и единомышленников. Мне запомнилась история о «чёрных легендах» — страшилках и байках, пра-прабабушках современного чёрного пиара, с помощью которых голландцы и англичане планомерно расшатали и уронили Испанскую империю. Не ими одними, конечно, но сам факт. А мне сразу пришла на ум история, как из Амстердама отправилась Петру Первому докладная якобы Змицера Волк-Ланевского. Которая, будь она поскладнее сделана, вполне могла спровоцировать Петра Алексеевича отправить флот к дальним берегам Атлантики. И какие флаги над русскими портами увидели бы вернувшиеся из плавания моряки — кто знает?
Из темного сумрачного нутра космолёта выходили в полной тишине. Мы с Тёмой тут же закурили, стоя молча, не решаясь делиться эмоциями. Перед нами раскинулась широкая, не на километр ли, река. Сине-зелёная вода, куча лодок и лодочек, яхты, баржи и даже, кажется, паром. Тут было очевидно, почему реки романтически называют водными артериями — движение по этой было очень похоже на кровь под микроскопом: суда разных форм и размеров сновали туда-сюда, как кровяные тельца.
— Что думаешь об увиденном, Дима? — спросил кардинал, спускаясь по ступенькам из машины последним.
— «Причём тут мы?» я думаю, Михаил Иванович, — ответил я, поворачиваясь к нему, словами внутреннего скептика, но сказанными без исходной надрывной экспрессии и бранных междометий. И заметил, как хором кивнули Тёма и Серёга, а Мила широко распахнула сапфировые глаза, ожидая ответа старика.
— Хороший ответ, хоть он и вопрос, — Второв улыбнулся. — А в целом история тебе как?
— Историю я люблю, ценю и уважаю. Эта, сегодняшняя, ещё вполне деликатная, как мне показалось. Хотя вообще-то историю обычно пишут все, кому не лень.
— Интересная версия. Я чаще слышал, что её пишут победители, — поднял бровь он.
— Так Димка так и сказал, — буркнул вдруг Головин, кивнув на меня. — Побеждённым и так есть чем заняться — еду искать, границы защищать, дома заново строить, детей растить. А победителям на всём готовом только и дел, что переписать всё так, как им хочется: чтоб они впереди и все в белом.
Фёдор искоса глянул на брата, и мне почудилась искра гордости в его взгляде.
— Именно, Артём. Они лишают побежденных истории. А народ без истории — это дерево без корней, — продолжал Второв.
— Так не бывает, — проговорил я, глядя на реку, мимо плеча мощного старика.
— Почему? — заинтересованно взглянул он на меня.
— Нас так в школе на природоведении учили. У дерева есть корни, ствол и крона. Если корней нет — это не дерево. Это дрова.
Второв пару раз хлопнул в ладоши, а на лице у Фёдора появилась довольная улыбка.
— Браво, Дима, именно так! Дрова! Опять ты умудрился в два слова вписать то, о чём другие люди болтали бы битый час. Поэтому и стараются все новые победители лишить корней тех, кого обыграли. А в современных и даже относительно современных реалиях они уже и победы не дожидаются — подсекают корни живого дерева, дожидаются, когда оно начнёт хиреть и вянуть. И жгут всё дотла, — в голосе старика звучали горечь и ненависть. И, кажется, я начинал понимать его.
— Есть очень мало людей, кто думает так же, как ты, Дима. И как я. Подавляющему большинству это не нужно и не интересно. Им бы брюхо набить, сериальчик глянуть да поспать послаще. И чтоб с работы не выгнали. Кругозором сейчас хвастаться не модно — он же не часы, не одежда, не смартфон. Его мало кто оценит.
Я кивнул согласно, потому что кардинал выразил мои собственные мысли, практически слово в слово.
— Методы борьбы за паству меняются, верно. Теперь царствием небесным, а уж тем более отпущением грехов, никого не прельстить — слишком дальняя и сложная перспектива, там думать надо, а это трудно с непривычки, — продолжал Второв. — И, веришь ли, борьба за ресурсы и могущество тоже стала попроще, без лозунгов и платформ, по крайней мере для широких народных масс. Кто больше денежек выручил — тот и молодец. А кто проще всего с деньгами расстаётся?
— Дураки, — хором ответили Ланевские и я, а Головин соригинальничал, выдав: «Буратины!».
— Верно, ребята, — вздохнул мощный старик. А внутренний скептик настойчиво повторил свою предыдущую реплику, пересыпав её матерком ещё гуще.
— Я рискну показаться нетерпеливым и невежливым, Михаил Иванович, — медленно начал я, оборачиваясь к кардиналу от суеты плавсредств на поверхности Гвадалквивира, — но вопрос «Причём тут мы?» никак не оставляет меня.
— Я вам сейчас притчу одну расскажу. Всё равно нам последнего участника экспедиции ещё ждать, немного времени есть, — владелец и властелин чёрт знает чего и многого другого, внезапно ставший ещё более загадочным за последние полчаса, элегантным движением поддёрнул брючины своих чинос и уселся на