Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - Нил Маккей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Ирландию?
– Я не смогу спокойно жить в этой стране, но там ведь меня никто не знает. Ты тоже сможешь туда поехать. Ты, Стив, Тара, твои дети – и все остальные мои дети, когда выйдут из-под опеки. Мы снова станем семьей, Мэй. Одной большой семьей. Купим ферму где-нибудь за городом и заживем простой жизнью, ты только представь.
Я не знала, что и сказать. Я верила в то, что она невиновна, и была счастлива видеть ее уверенность в собственной правоте, но я не хотела поддерживать ее желание оставаться в этом мире фантазий.
– Давай не будем думать обо всем сразу, ладно?
Она резко ответила:
– Не будь пессимисткой, Мэй. Мне нужно, чтобы ты тоже поверила в то, что все будет хорошо!
– Я знаю, мам, я знаю, что важно не падать духом.
Я принесла ей одежду, которую она хотела надеть на заседание суда. Она сама ее выбрала по каталогу «Аргос Аддишнс», и я заказала. Это были платья спокойных тонов, изумрудного и черного, и темный пиджак. Мама знала, что вид, в котором она предстанет на суде, может повлиять на то, как присяжные ее воспримут, а значит, повлиять и на их решение, так что она стремилась одеться подобающе и показывать свое уважение к процессу. На поздних этапах суда, которые пришлись перед днем памяти погибших в Первую и Вторую мировые войны, она даже оделась в алый цвет. Она очень старалась, чтобы общественное предубеждение против нее не помешало решению по ее делу.
Я жила в подвальной квартире в Челтнеме, но Тара, жившая в Глостере, разошлась со своим партнером и предложила мне переехать, чтобы жить вместе с ней и ее маленьким сыном. Я ненавидела Глостер и без раздумий бы отказалась, но я была уже на шестом месяце беременности и чувствовала себя очень уязвимой вдали от всех. Так что я с радостью приняла предложение Тары, так как знала, что, по крайней мере, мы с ней сможем друг друга поддерживать в такую тяжелую пору.
Жить там оказалось непросто. Мы отчаянно старались любыми способами сохранять нашу жизнь в тайне. Мы редко выходили из дома, только за едой, а еще я ездила на перинатальную терапию в Челтнем. Время от времени с нами связывались полицейские и передавали новости насчет предстоящего суда. Как раз во время одного из таких разговоров они признались, что временный дом, где я жила с мамой, прослушивался. Очевидно, они сказали мне об этом лишь потому, что это наверняка стало бы известно на суде, так что я бы это узнала и без них. Я не удивилась. Я достигла состояния, в котором почти ничего из того, что могло бы произойти, уже не могло меня удивить. Однако я разозлилась и поняла это так, что следователи подозревали, будто я знаю об убийствах больше, чем рассказала им. В конце концов, во время суда стало ясно, что за все то количество дней, за которые они собирали подслушанную за мамой информацию, мама не сказала ничего, что позволило бы ее обвинить.
Я не присутствовала на суде. Даже если я бы и захотела, меня бы не допустили, потому что, как мне сказали, меня могли бы вызвать туда как свидетельницу защиты. Я чувствовала облегчение от того, что мне не нужно торчать в суде и высиживать весь этот процесс там от начала до конца. А еще я знала, что мне бы пришлось столкнуться с толпами журналистов и смотреть, как представители обвинения накидываются на маму.
Так что я осталась в Глостере, в доме с Тарой.
Однако мы не могли делать вид, будто суда не происходит – этот процесс называли «Суд века» и очень подробно обсуждали в газетах и по телевизору, к тому же нас не могли не волновать результаты этого суда, это было крайне важно для нас лично, так что мы следили за ним в прессе столь же внимательно, как, казалось, и вся страна.
Мама позвонила мне в первый день процесса, прямо перед своей короткой поездкой из тюрьмы в Королевский суд Винчестера. По голосу она казалась спокойной и все еще была уверена в будущем решении.
– Все будет хорошо, Мэй. Я знаю это.
Она сказала, что ее адвокат, Лео Гоутли, считает так же. Ее команда защиты уверяла, что сторона обвинения хорошо знает, насколько их дело неважно состряпано.
– Теперь только от меня все зависит, мне нужно продержаться несколько недель и пережить все это, неважно, что они мне будут предъявлять. А затем мы сможем снова наладить нашу жизнь.
– Надеюсь на это. Удачи.
– Спасибо, Мэй. Я люблю тебя, ты же понимаешь это?
– Да, я понимаю, мама.
Я не понимала этого. Всю жизнь я никогда этого не чувствовала. Я понимала только то, что она во мне нуждается, и кажется, отчаянно, так что она очень хотела услышать эти слова.
В первые дни суда обвинение изложило свою версию. Главный представитель обвинения, королевский адвокат Брайан Левесон, сказал на суде, что жертвы «в конце своей жизни стали объектами половой развращенности Роуз Уэст… а затем были убиты».
В общих чертах описывая, как погибли все десять жертв, как обвинение пришло к выводу, что мама помогала папе совершать эти убийства и насколько эта пара была близка друг к другу, он рассказал и историю их отношений. Большинство этих сведений я услышала впервые, и они настолько поражали, что их было трудно уложить в голове. Только спустя годы, когда я прочитала полные расшифровки судебных заседаний, я смогла воспринять все их подробности.
Сюжет обвинения начинался даже не с того момента, как
