Крейсерова соната - Александр Проханов

Немолодой, лобастый уроженец Севильи обманным движением обошел спартаковца, описал в воздухе загадочный иероглиф, качнул тело вправо, отдавая мяч налево, близкому Гойе. Тот, набычившись, весь из мускулов, приближался к штрафной площадке, где растерянно метались защитники. С неохотой, видя, как набегает спартаковец, отпасовал назад, к Пикассо, который вскочил на упругую черно-белую сферу, продержался на ней секунду, балансируя и воздев изящно руки, а затем отдал мяч Дали. Непредсказуемый, экстравагантный испанец выделывал с мячом чудеса. Казалось, мяч превращается то в огромный гриб, то в рассохшуюся посреди пустыни лодку, то в чудовищного двухголового великана, то в расплавленные, повисшие на ноге часы. Наигравшись всласть, добившись рева и ликования на трибунах, он передал мяч Сервантесу, который своей длинной, как копье, ногой послал его в ворота противника. Лишь чудо спасло «Спартак». Вратарь в тигровом прыжке успел коснуться ревущего ядра, направил его через верхнюю штангу туда, где сидели репортеры мировых газет и мерцали вспышки фотокамер. Все, как один, испанцы схватились за головы, бежали, посыпая себя пеплом, выражая высшую степень горя. А их вратарь Альба упал на вратарскую площадку и стал грызть синтетический зеленый ковер.

Спартаковцы, обескураженные бешеным натиском, едва не пропустив гол, пришли в себя. Вратарь Иванов, спасший звериным прыжком родные ворота, выходец из дворовой команды Люблина, направил мяч на левый фланг защитнику Петрову, воспитаннику спортивной школы Медведкова. Тот резко пошел краем поля, сильно толкнул мяч вперед к полузащитнику Сидорову, делегированному в «Спартак» из спортивного клуба «Серп и Молот». Тот не стал держать долго мяч, навесил его в центр поля, где вовремя оказался Васнецов, который не слишком точно, но сильно перепасовал мяч Кустодиеву. После короткой борьбы с испанцем, в результате которой тот упал в кувырке, Кустодиев легонько откинул мяч в сторону под ноги набегавшему Репину, а тот, ловко проскользнув между двумя испанцами, кинулся на прорыв, но был остановлен правым инсайдом. Счел за благо отдать мяч Петрову-Водкину. Тот, не мудрствуя лукаво, ударяя испанцев мускулистым плечом, приблизился к штрафной площадке и перекинул мяч Шилову. Видно было, как Шилов раздумывает, бить или продолжить натиск. Возобладало последнее, и Шилов, изящно обыграв защитника, точно сделал подачу набегавшему Соколу. Прекрасный, как молодой славянский бог, мужественный и яростный, как несущийся на битву юный князь, Сокол мчался к воротам, разрезая оборону противника. Набегая на вратаря Альбу, обманно устремился влево, но сам пушечным ударом направил мяч в противоположный угол. Альба, чуткий, как зверь, превратился в размытую тень, метнулся наперерез мячу и двумя кулаками гулко выбил за боковую границу поля. Сокол влетел в ворота, едва не запутавшись в сетке. Овладел собой, не показывая, как огорчен. Наклонился к испанскому вратарю, помог подняться, и они под восторженный вой стадиона похлопали друг друга по плечам, отдавая друг другу дань уважения. Усатый арбитр получил в руки мяч, картинно, с легким поклоном, передал его испанскому защитнику, а тот, потоптавшись у боковой линии, вернул мяч в игру.

На гостевой трибуне, под стеклянным колпаком, Мэр, увлеченный игрой, обратился к Плинтусу:

– Признаюсь, несмотря на мою репутацию патриота, я болею за испанцев. Во-первых, у меня в Испании много недвижимости, и, если угодно, это моя вторая родина. Во-вторых, я все время думаю о предстоящей корриде, и Рамирес чем-то напоминает мне Эскамильо.

– Буду и я откровенен. Мне симпатичней «Спартак». Юрий Владимирович Андропов до последней минуты жизни болел за «Спартак».

Они продолжали следить за игрой, которая становилась все яростней и прекрасней. Под куполом стадиона копилась огнедышащая энергия. Бриллиантовые прожекторы были окутаны предгрозовой дымкой, охвачены спектральными кольцами. То и дело над полем пробегали сиреневые зарницы. Страсти толпы, безумные эмоции накаляли воздух. Он потрескивал вокруг воздетых рук, нацеленных носов, а из орущих ртов, как из газовых горелок, вырывалось прозрачное пламя. Стадион был построен так, что служил не только местом яростных игрищ, но являлся мощной энергетической установкой. С помощью особых элементов фирмы «Сименс», встроенных в чашу купола, страсти людей преобразовывались в электричество, и оно по проводам направлялось в город.

Игра достигала высшего градуса, когда страсти ионизировали молекулы воздуха, разделяли их на ионы и катионы и те неслись от трибуны к трибуне, проходя сквозь магнитные поля. Это порождало коллективные галлюцинации.

Например, когда центральный форвард «Реала» Веласкес принял подачу на голову и бежал, подбивая мяч лбом, всему стадиону вдруг показалось, что была явлена увеличенная до огромных размеров картина «Взятие Бреды» – лес копий, множество воинов в доспехах и шляпах, поверженный вдали равелин. Когда испанский полузащитник Пикассо выделывал финты ногами, виртуозно обманывая соперников, всем померещилось, что возникла «Герника», кубически рваное небо, фантастические свирепые твари, молящие о пощаде существа. Стоило мячом овладеть Дали, как все увидели чудовищную беззубую старуху, у которой с костей стекает гнилая плоть. Если же мяча касался Гойя, то в воздухе странным образом вырисовывался офорт «Сон разума рождает чудовищ», с нетопырями и совами, реющими над головой безумца.

Спартаковцы отвечали своей экспозицией. Едва не прорвавшийся к штрафной площадке Васнецов выставил картину «Три богатыря», и скинхеды, повскакав с мест, стали скандировать: «До-бры-ня!.. До-бры-ня!..» – пока картина не исчезла. Кустодиев, потеряв мяч, с досады стал бить себя в грудь, и тут же возникла огромная, словно розовая туча, красавица с расплывшимися грудями и непомерными бедрами, которую особо возбужденные болельщики попытались полапать, но та растаяла, как розовый снег. Репин не обошелся без «Государственного совета», где множество золотых камергеров с алыми лентами окружили последнего Государя Императора. Это возмутило болельщиков из «Красных ватаг». Они повскакали и стали вопить: «Ленин!.. Ле-нин!.. Со-ци-а-лизм!..» Умолкли только тогда, когда Суриков взмахом ноги нарисовал «Утро стрелецкой казни».

Галлюцинации еще больше распалили стадион, который ревел не переставая, словно в гулкой бочке перекатывались железные шары.

Первый тайм подходил к концу, но не был забит ни единый гол. Мяч находился у ворот «Спартака». От вратаря Иванова его получил Петров. Резко вывел за штрафную площадку и отдал Сидорову. Тот навесом перекинул Петрову-Водкину, который коротким пасом передал Шилову. От Шилова, почти у самой боковой линии, мяч перешел к Васнецову, который неожиданным прострелом направил его вперед к Репину. Тот взял мяч на грудь, спустил на землю, погнал, переводя на другую половину поля, куда, почуяв опасность, стягивались испанцы. Сурбаран попытался отобрать мяч у Репина, но неудачно. Мячом завладел Сокол. В страстном порыве, мелькая ногами, не давая догнать себя Сервантесу, он продвигался к штрафной площадке, поднимая на трибунах ревущих болельщиков. Обошел Рамиреса. Увильнул от коварного Диаса, попытавшегося его «подковать». В воротах метался Альба, что-то указывал защитникам, готовясь к убойному удару русского форварда. Удар последовал. Попал в голову подвернувшегося Пикассо, у которого лопнула барабанная перепонка и треснул глаз, и мяч отлетел за боковую, на трибуны. Зрители неистовствовали, пинали, гнали пятнистый шар вверх по рядам, пока он снова не спустился к полю, попал в руки усатого арбитра.

До конца первого тайма оставались секунды. Арбитр, раздувая темные, грозно загнутые усы, торопился к полю, где нетерпеливо ждал его Кустодиев, готовясь вбросить мяч в игру. Арбитр так торопился, что выронил мяч, и тот закатился под парапет. Арбитр нагнулся, повозился под нетерпеливые свисты болельщиков, достал мяч, подбежал к Кустодиеву. Истекали секунды. Кустодиев поднял мяч, выгадывая, кому бы его отдать. Сокол рванулся в сторону, отделываясь от назойливой опеки Сурбарана. Кустодиев швырнул мяч под ноги Сокола.

Это было великолепное зрелище. Возобновляя атаку, наращивая скорость, вкладывая в бег всю свою молодость, лихость, яростную любовь и поклонение болельщиков, превращаясь в вихрь, в молнию, Сокол прорвался в штрафную площадку. Панорамным взором увидел набегавшего слева Дали, рекламу часов «Ролекс», кричащего на трибуне Фюрера, оскаленного, готового к прыжку Альбу; мощно всадил бутсу в центр мяча, чуть скривил носок, сообщая сфере вращательное движение. В момент удара увидел, как на мяче возникло лицо умершей матери, открылся в истошном крике ее рот, задрожали в ужасе ее голубые глаза. Материнская голова с беззвучным стенанием, направленная его страшным ударом, полетела к воротам и расплющилась о полосатую штангу.