Детский дом и его обитатели - Лариса Миронова

– Вот смотрю я на вас и думаю… – глядя сквозь меня большими голубыми очами с поволокой (что, кстати, бывает нечасто – небесноглазые обычно имеют искрящийся взгляд), говорила она мечтательно, – от отчаяния это в вас поселилось или от некой дури? Не обижайтесь, я по-доброму…

– Не понимаю вашего вопроса, – попыталась я уклониться от нелепого, странного разговора (только этого ещё не хватало – искать смысл жизни тихим тёплым вечером на взморье, да ещё с такой шикарной тётенькой на пару!).

Но она наседала:

– Вы что, и, правда, верите в нравственное перерождение этих… детишек?

Я мужественно стерпела эту выходку и смиренно отбила гол, летящий буквально в пустые ворота:

– Они такие же люди, как и все остальные. Но с детства у них не было нормальных отношений с миром, им досталась иная среда, вот и всё. Надо исправлять ситуацию, это не смертельно.

Она удивлённо подняла бровь и коротко хохотнула.

– Вы это серьёзно? Но как именно вы хотите исправлять? Гоняя с мотыгой по горным участкам?

Теперь она смеялась – дробным, рассыпчатым смехом.

– Просто надо восполнить недостающие связи, и всё пойдёт путем. Надо создать для них другие, не паразитические условия. Чтобы они чувствовали себя самостоятельными людьми, а не ущербными сиротками, которым вечно будут кидать куски на бедность.

– Это утопия, – резко меняя тон, сказала Хозяйка. – Мне это не по душе.

– Это реальность. Но её надо сначала создать, – мягко возразила я.

Она всплеснула руками.

– Здорово! Значит всё-таки утопия. Ведь то, чего нет, это утопия?

– Вы меня хотите сознательно запутать? – невольно ощетинилась и я.

– Ну что вы – все люди братья! Только нам тут этих братьев как раз и не хватало, – сказала она, похоже, слегка раздражаясь.

– Отчего же? – тоже сильно озлясь, спросила я резко.

– Здесь всякие бывали, но вот новых христиан что-то не припоминаю.

Уже начиная нервничать, говорю просто:

– Не знаю, что вы имеете в виду. Скажу просто. Я твёрдо верю в справедливость и доброту.

– Это не смешно, – жёстко сказала она. – Христос никому не обещал светлого будущего, на земле, во всяком случае. А во всех остальных местах мы почему-то не можем проверить.

– Это не совсем так…

– Нет, не обещал будущего на земле! – почти выкрикнула она. – Равно как и настоящего. А вы хотите гармонии для всех в бренном и страшном мире с ограниченными сырьевыми ресурсами! Что, однако, противоречит всем законам – как физиологии, так и морали.

– Ошибочная точка зрения.

Она возмущённо взмахнула рукой.

– Все ошибаются, только вы знаете истину. Чудесно!

Хозяйка снова хотела засмеяться, но, видно, передумала. Глаза её постепенно приняли странное выражение. Она уже не улыбалась, сидела мрачная – строго и прямо, Лицо её незаметно утратило прежнюю миловидность и привлекательность.

Да…

Женщинам явно не идёт серьёзная умственность, круто замешанная на злости…

Но битва продолжалась – она меня всё же раззадорила, и я не намеревалась отступать вот так вот стразу.

– Это ещё надо проверять. Мы не знаем, что говорил Христос на самом деле, – вежливо, однако с упрямой настойчивостью сказала я.

– О боже, вы и на небе хотите провести ревизию? Может, ограничитесь пока детским домом? – захохотала она громко, некрасиво кривя ярко накрашенный рот.

Но меня это уже не могло сбить с толку.

– Всюду много неправды. Опровергать очевидное странно, по меньшей мере… – нагло лезла на рожон я.

– Да, согласна, мы живём в мире, где человек человеку – товарищ волк. А ваша своевольная и слишком уж демократическая любовь к этим деткам основана исключительно на порывах вашего сердца, вот и всё, – сказала она. – Никакой исключительной идеи за всем этим не стояло и не стоит. Ваше поведение не может быть примером для подражания. И поэтому в нём нет никакого смысла.

Вот так!

– Я не думала об этом. Но – раз вы советуете, – напрягусь как-нибудь, – сказала я, стараясь не быть резкой.

– Не стоит, ничего интересного всё равно не надумаете. Я вас точно разгадала, – сказала, несколько успокоившись, Хозяйка, уже – с хитрой улыбочкой на лице.

– От сердца человека многое зависит, – упрямо твердила я, – можно изменить окружение, а людей оставить прежними, и ничего хорошего, почти наверняка, не произойдёт. Поэтому я и хочу, чтобы они сначала изнутри изменились, тогда, может быть, и мои усилия изменить условия их жизни принесут хоть какой-то результат.

– Путаница, – развела руками Хозяйка. – Вы уж определитесь как-нибудь конкретнее. А то ведь стараетесь, из кожи лезете вон – и что? Одного образца, даже очень яркого и жертвенного, явно маловато. Для торжества всеобщего счастья нужны усилия многих, а их нет! Человек – эгоист по природе… – Она встала и подошла к окну. – Вон они, от пляжа к столовой, от столовой к пляжу маршируют изо дня в день – помощники называется (за окном виднелась парочка – Валера и медсестричка). Скоро, возможно, очень скоро, и ваш энтузиазм закончится, и вы, повторяю, очень скоро, заболеете Христовым, извиняюсь, бессилием.

.. Возможно, в чём-то она была права. Жизнь безжалостно разрушала мои полуфантастические умозрительные построения на тему о том, как сделать этих детей счастливыми или хотя не дать им стать нечастными. Одного моего желания, однако, явно было мало. Да. Не всё было в моей воле, далеко не всё… Но я уже не могла, не имела права отступить – я видела, знала уже, что эти дети просто не сумеют выкарабкаться сами из той ямы, в которую их безжалостно сталкивала растущая несправедливость нынешней жизни. Конечно, яма пока была вполне уютная, но это была всё же яма. Сейчас им со всех сторон бросают в эту яму щедрые куски, но пройдёт ещё немного времени, и куски падать перестанут…

Что тогда? Пока нет ответа…

Я же постепенно для большинства здешних обитателей становлюсь фигурой комической, жалкой даже… Сторонников у меня здесь не было, ну а Хозяйка… она меня просто изучала – как новый, неизвестный ей доселе предмет. Но, несмотря на это, сдаваться, предавать свой «символ веры», я не имела права.

.. Итак, положительная программа перековки сознания этих детей – для их же спасения – протекала в очень мучительной, и для меня и для них, форме. Я буквально разрываюсь на части, пробуя разные подступы к нашему светлому будущему, однако в результате мы всё надёжнее погрязаем в нашем тёмном прошлом. Выводы пока печальные: жить трудами рук своих – научить наших детей практически невозможно.

Но всё же – должно. Иначе они обязательно повторят путь своих непутёвых родителей. Или, ещё хуже, их просто будут эксплуатировать и в хвост и в гриву, и они не в силах будут этому насилию противостоять.

.. Хозяйка смотрела на меня с некоторым удивлением.

Неужели она меня за такую овцу держит?

– Не обижайтесь, я по-доброму. Ведь ничего нет – ни кола ни двора. Неужели о завтрашнем дне совсем не думаете? Не о себе, так о дочках своих обеспокоились бы. Кто есть по нынешним временам человек без куска? Пустое место, скажу я вам.

– Ой, да разве об этом речь?

Она снова посмотрела на меня раздражённо.

– А вот такой браслет вы хотели бы иметь? – спросила она, сдвигая к запястью манжетку с камушками, каждый ценой, надо полагать, не меньше тясячи.

– Хотела бы, почему нет.

– А я уже, было, подумала, у вас на прочь отсутствуют материальные потребности, – со смехом сказала она, и я вспомнила своё колечко, так и застрявшее в ломбарде (а может, его уже пустили с молотка?). – Ну, так надо же не просто хотеть, а хоть что-либо делать в этом направлении!

– Вы правы, но… – мучительно соображая, чем крыть материальную карту, начала я.

Она меня прервала – и тем самым спасла положение.

– Никаких «но»! – резко вскрикнула Хозяйка. – На этой работе вы не только на браслет не соберёте, но и без последнего платья останетесь.

– Это точно, – вздохнула я, с подозрением, однако, подумав: не попытка ли это вытолкнуть меня отсюда «с мягкой посадкой»?

– Ну, так что?

Хозяйка встала и прошлась по кабинету. Стараясь говорить проще и сугубо нейтрально, я изложила ей свою концепцию «труда и обороны».

– И это всё? – изумленно спросила она.

– Ну да…

Делать мне больше нечего, как философствовать с Хозяйкой о смысле жизни. Она свой смысл нашла. Я – в поиске. Что нам не по пути – это и ежу ясно. Зачем мне её поучения, а ей – мои откровения?

Я молчала…

Хозяйка продолжала испытующе смотреть на меня. Чувствовалось, что она будто хочет вытащить из меня какую-то жуткую тайну – может, по ночам – о, ужас! – я бочками сороковыми пью кровь невинных наших деток…

Прикол был в том, что тайны-то никакой и вовсе не было! Но она не могла принять моей наглости – я не видела смысла в их жизни, и это очевидно.

– Да… а вы вовсе не такая уж и дурочка… – протяжно вздохнув, сказала Хозяйка.