Ган Исландец - Виктор Гюго

— Алебардщики, наблюдайте за тишиной!.. Владыко, судилище отъ лица обвиняемыхъ благодаритъ ваше преосвященство. Жители Дронтгеймскаго округа, будьте внимательны, верховное королевское судилище должно произнести безапеляціонный приговоръ. Стражи, введите подсудимыхъ.

Толпа зрителей стихла въ ожиданіи и страхѣ; только масса головъ волновалась въ тѣни, подобно мрачнымъ волнамъ бурнаго моря, надъ которымъ готова разразиться гроза.

Вскорѣ Этель услышала подъ собою въ мрачныхъ проходахъ залы глухой шумъ и необычайное движеніе; зрители заволновались отъ нетерпѣнія и любопытства; раздались многочисленные шаги; заблистало оружіе алебардщиковъ и въ залу трибунала вошло шесть человѣкъ, закованныхъ въ кандалы и окруженныхъ стражею.

Этель видѣла лишь перваго изъ узниковъ, старца съ сѣдой бородой, въ черной симаррѣ — своего отца.

Почти безъ чувствъ оперлась она на каменную баллюстраду, возвышавшуюся передъ скамьей; окружающіе предметы закружились у ней въ глазахъ, ей казалось, что сердце бьется у ней въ ушахъ. Слабымъ голосомъ она могла только прошептать.

— Боже, помоги мнѣ!

Незнакомка наклонилась къ ней, дала ей понюхать соли и тѣмь вывела изъ летаргическаго забытья.

— Ради Бога, сударыня, — проговорила Этель, оживляясь: — скажите хоть слово, чтобы я убѣдилась, что не адскіе призраки издѣваются надо мною.

Но незнакомка, не обращая вниманія на ея просьбу, снова повернулась къ трибуналу и бѣдной дѣвушкѣ пришлось молча послѣдовать ея примѣру.

Предсѣдатель началъ медленнымъ, торжественнымъ голосомъ:

— Подсудимые, васъ привели сюда для того, чтобы судъ разобралъ степень вашей виновности въ измѣнѣ, заговорѣ, въ поднятіи оружія противъ власти короля, нашего милостиваго монарха. Обдумайте теперь же ваше положеніе, такъ какъ надъ вами тяготѣетъ обвиненіе въ оскорбленіи его величества.

Въ эту минуту лучъ свѣта упалъ на лицо одного изъ шестерыхъ подсудимыхъ, на молодаго человѣка, который стоялъ съ головой, опущенной на грудь, и какъ бы нарочно скрытой подъ длинными кудрямя ниспадающихъ на плечи волосъ.

Этель содрогнулась, холодный потъ выступилъ на ея лбу; ей показалось, что она узнала… но нѣтъ, это была простая иллюзія; освѣщеніе залы было такъ слабо, люди двигались въ ней подобно тѣнямъ, даже съ трудомъ можно было различить лоснящееся чернаго дерева распятіе, возвышавшееся надъ кресломъ предсѣдателя.

Однако, молодой человѣкъ, повидимому, былъ въ плащѣ, издали казавшимся зеленымъ; растрепавшіеся волосы его какъ будто имѣли каштановый отливъ и случайный лучъ, упавшій на его лицо… Но нѣтъ, это немыслимо, невозможно! Это страшная иллюзія, не болѣе.

Подсудимые сѣли на скамью рядомъ съ епископомъ. Шумахеръ помѣстился на одномъ краю; между нимъ и молодымъ человѣкомъ съ темнорусыми волосами находились четверо его товарищей по несчастію въ грубой одеждѣ простолюдиновъ. Одинъ изъ нихъ выдавался надъ всѣми своимъ великанскимъ ростомъ. Епископъ сидѣлъ на другомъ краю скамьи.

Президентъ обратился къ отцу Этели.

— Старикъ, — спросилъ онъ сурово: — какъ тебя зовутъ, кто ты?

Старикъ съ достоинствомъ поднялъ голову.

— Было время, — отвѣчалъ онъ, устремивъ пристальный взглядъ на президента: — когда меня звали графомъ Гриффенфельдомъ и Тонгсбергомъ, княземъ Воллинъ и княземъ священной имперіи, кавалеромъ королевскаго ордена Слона, кавалеромъ германскаго ордена Золотаго Руна и англійскаго — Подвязки, первымъ министромъ, главнымъ попечителемъ университетовъ, великимъ канцлеромъ Даніи и…

Предсѣдатель перебилъ его:

— Подсудимый, суду нѣтъ дѣла какъ тебя звали и кто ты былъ; судъ желаетъ знать, какъ тебя зовутъ и кто ты?

— Если такъ, — съ живостью возразилъ старикъ: — то теперь меня зовутъ Иванъ Шумахеръ, мнѣ шестьдесятъ девять лѣтъ и я никто иной, канцлеръ Алефельдъ, какъ вашъ бывшій благодѣтель.

Президентъ повидимому смутился.

— Я васъ узналъ, графъ, — добавилъ Шумахеръ: — но такъ какъ видимо вы на узнаете меня, то я рѣшаюсь напомнить вашему сіятельству, что мы съ вами старинные знакомые.

— Шумахеръ, — сказалъ предсѣдатель тономъ подавленнаго гнѣва: — суду дорого время.

Старый узникъ перебилъ его:

— Мы помѣнялись ролями, достойный канцлеръ. Было время, когда я васъ звалъ просто Алефельдъ, а вы величали меня вашимъ сіятельствомъ.

— Подсудимый, — возразилъ предсѣдателъ: — ты вредишь самъ себѣ, напоминая о постигшемъ тебя позорномъ приговорѣ.

— Можетъ быть этотъ приговоръ позоренъ для кого нибудь, графъ Алефельдъ, только не для меня.

Старикъ привсталъ, съ удареніемъ произнося эти слова. Предсѣдатель протянулъ къ нему руку.

— Садись и не издѣвайся надъ судилищемъ и судьями, обвинившими тебя, и надъ королемъ, назначившимъ тебѣ этихъ судей. Вспомни, что его величество даровалъ тебѣ жизнь, и ограничься теперь своей защитой.

Шумахеръ въ отвѣтъ пожалъ плечами.

— Можешь ты, — спросилъ предсѣдатель: — сообщить что нибудь трибуналу касательно уголовнаго преступленія, въ которомъ ты обвиняешься?

Видя, что Шумахеръ хранитъ молчаніе, предсѣдатель повторилъ свой вопросъ.

— Такъ это вы мнѣ говорите, — сказалъ бывшій канцлеръ: — я полагалъ, достойный графъ Алефельдъ, что это вы разговариваете съ собою. О какомъ преступленіи спрашиваете вы меня? Развѣ я давалъ когда нибудь другу поцѣлуй Іуды Искаріотскаго? Развѣ я бросилъ въ темницу, засудилъ, обезславилъ своего благодѣтеля? Ограбилъ того, которому всѣмъ обязанъ? По истинѣ, не знаю, господинъ канцлеръ, зачѣмъ меня привели сюда. Должно быть для того, чтобы судить о вашемъ искусствѣ рубить невинныя головы. Я не удивлюсь, если вамъ удастся погубить меня, когда вы губите государство. Если вамъ достаточно было одной буквы алфавита [23], чтобы объявить войну Швеціи, то для моего смертнаго приговора довольно будетъ и запятой.

При этой горькой насмѣшкѣ, человѣкъ, сидѣвшій за столомъ по лѣвую сторону трибунала, поднялся съ своего мѣста.

— Господинъ предсѣдатель, — началъ онъ съ глубокимъ поклономъ: — господа судьи, прошу, чтобы воспретили говорить Ивану Шумахеру, если онъ не перестанетъ оскорбительно отзываться о его сіятельствѣ господинѣ президентѣ уважаемаго трибунала.

Епископъ спокойно возразилъ:

— Господинъ секретарь, подсудимаго невозможно лишить слова.

— Вы правы, почтенный епископъ, — поспѣшно вскричалъ предсѣдатель: — нашъ долгъ доставить возможно большую свободу защитѣ. Я только посовѣтовалъ бы подсудимому умѣрить свои выраженія, если онъ понимаетъ свои истинныя выгоды.

Шумахеръ покачалъ головой и замѣтилъ холоднымъ тономъ:

— Повидимому, графъ Алефельдъ теперь болѣе увѣренъ въ своихъ, чѣмъ въ 1677 году.

— Замолчи! — сказалъ предсѣдатель и сейчасъ же обратившись къ другому обвиняемому, сидѣвшему рядомъ съ Шумахеромъ, спросилъ: какъ его зовутъ.

Горецъ колоссальнаго тѣлосложенія съ повязкой на лбу, поднялся со скамьи и отвѣтилъ:

— Я Ганъ Исландецъ, родомъ изъ Клипстадура.

Ропотъ ужаса пронесся въ толпѣ зрителей. Шумахеръ, выйдя изъ задумчивости, поднялъ голову и бросилъ быстрый взглядъ на своего страшнаго сосѣда, отъ котораго сторонились прочіе обвиняемые.

— Ганъ Исландецъ, — спросилъ предсѣдатель, когда волненіе поутихло, — что можешь сказать ты суду въ свое оправданіе?

Не менѣе остальныхъ зрителей Этель была поражена присутствіемъ знаменитаго разбойника, который уже съ давнихъ поръ въ страшныхъ краскахъ рисовался въ ея воображеніи. Съ боязливой жадностью устремила она свой взоръ на чудовищнаго великана, съ которымъ быть можетъ сражался и жертвой котораго, быть можетъ, сталъ ея Орденеръ.

Мысль объ этомъ возбудила въ умѣ ея самыя горестныя предположенія; и погрузившись всецѣло въ бездну мучительныхъ сомнѣній, она едва слышала отвѣтъ Гана Исландца, въ которомъ она видѣла почти убійцу своего Орденера. Она поняла только, что разбойникъ, отвѣчавшій предсѣдателю на грубомъ нарѣчіи, объявилъ себя предводителемъ бунтовщиковъ.

— По собственному ли побужденію, — спросилъ предсѣдатель, — или по стороннему наущенію принялъ ты начальство надъ мятежниками?

Разбойникъ отвѣчалъ:

— Нѣтъ, не по собственному.

— Кто же склонилъ тебя на такое преступленіе?

— Человѣкъ, называвшійся Гаккетомъ.

— Кто же этотъ Гаккетъ?

— Агентъ Шумахера, котораго называлъ также графомъ Гриффенфельдомъ.

Предсѣдатель обратился къ Шумахеру.

— Шумахеръ, извѣстень тебѣ этотъ Гаккетъ?

— Вы предупредили меня, графъ Алефельдъ, — возразилъ старикъ, — я только что хотѣлъ предложить вамъ этотъ вопросъ.

— Иванъ Шумахеръ, — сказалъ предсѣдатель, — тебя ослѣпляетъ ненависть. Судъ обратилъ вниманіе на систему твоей защиты.