Ветер военных лет - Глеб Бакланов

- Как?! - удивился и в то же время обрадовался я. - Глуздовский здесь?

- Здесь. Видал рядом с нами длинное серое здание, бывшую немецкую казарму, первое за забором? Вот там его командный пункт.

- Ну, теперь я и вовсе не жалею, что приехал, и, конечно, воспользуюсь случаем, чтобы повидаться с Владимиром Александровичем.

Владимир Александрович Глуздовский накануне Великой Отечественной войны был заместителем командира Московской мотострелковой дивизии. Вместе с ним мы дрались на Березине в первые дни войны, вместе пережили горечь отступления. Потом военная судьба разметала нас, как это нередко бывает, в разные стороны, и теперь чистейшая случайность вновь свела нас не только на одном фронте, но и в соседних домах.

Обговорив все вопросы, мы попрощались с Захаровым, который не преминул предостеречь меня:

- Ты уж поосторожней. Тут хоть и рядом, да горячо. А береженого, как говорится, и бог бережет.

- Я себе не враг, - успокоил я генерала Захарова. Через десять минут мы были уже у Владимира Александровича Глуздовского.

Бреслау... Обложенный кольцом блокады войск 6-й армии, он капитулировал лишь 6 мая 1945 года. Командующий фронтом маршал Конев предпочел избежать лишних жертв, которые, видимо, были бы немалыми, если бы пришлось штурмовать город и вести уличные бои.

Немного раньше, после того как мы, проведя несколько дней в боях на подступах к Бреслау, сдали свою полосу войскам 6-й армии, корпус был отведен на отдых в тыл. Затем последовал приказ: оставив 118-ю дивизию генерала Суханова в резерве нашей армии, двумя дивизиями, 15-й и 58-й, сосредоточиться в районе Гродкау и поступить в непосредственное подчинение командующего фронтом.

Явившись к маршалу Коневу, я встретил у него в приемной командира 4-го гвардейского танкового корпуса генерал-лейтенанта П. П. Полубоярова и командира 3-й гвардейской артиллерийской дивизии прорыва генерал-майора И. Ф. Санько. Мы были хорошо знакомы между собой со времени Висло-Одерской операции, относились друг к другу с симпатией и доверием и теперь весьма откровенно обсуждали вопрос о том, зачем всех нас вызвал маршал Конев, строя самые различные догадки.

Наконец из кабинета вышел начальник оперативного управления фронта генерал В. И. Костылев.

- Прошу заходить, - сказал он, слегка кивнув головой в сторону двери кабинета.

Мы вошли и сели против маршала. Лицо командующего было непроницаемым. Разговор начался издалека.

- Ну, как дела? - обращаясь сразу ко всем нам, спросил Конев. - Как чувствуют себя войска?

Мы довольно дружно заверили маршала, что все нормально.

- А что можете, товарищи, сказать об укомплектованности вверенных вам войск?

Тут каждый ответил сам за себя, но оказалось, что и здесь у всех дело обстоит примерно одинаково - нормально.

- А настроение, настроение у личного состава как?- не унимался маршал. Устали? Или уже отдохнули?

Пришлось каждому довольно подробно рассказывать о состоянии войск. Командующий фронтом слушал внимательно, наклонив голову к правому плечу и щуря свои острые, проницательные глаза. Выслушав каждого, маршал молча пожевал губами, легко коснулся рукой головы, у самого виска, словно прогоняя какую-то мысль или, может быть, головную боль, потом решительно заговорил:

- Противник накапливает силы с целью деблокировать Бреслау. Необходимо упредить его своими действиями, решительными и быстрыми.

Выдержав паузу, Конев четко сформулировал задачу нашему корпусу. Нас должны были поддерживать корпус Полубоярова и артдивизия Санько. Всю подготовку к наступлению следовало закончить через три дня.

Понимая, что срок очень невелик, а сделать придется много, я поспешил в расположение корпуса, и тут же началась напряженнейшая подготовительная работа.

В ночь перед наступлением маршал Конев снова вызвал нас троих к себе в штаб фронта, выслушал, какие приняты нами решения, и вновь спросил о степени готовности войск.

- Ну, удачи вам, - закончил разговор командующий фронтом.

Мы приступили к выполнению задачи.

Передний край обороны гитлеровцев в полосе обеих дивизий нашего корпуса шел по опушке леса. Это затрудняло использование танков в самом начале наступления.

Однако лес, уходивший вглубь километра на четыре, был невелик, так что на обоих флангах танкам ничто не мешало. Более того, фланговые действия танкистов создавали для фашистов угрозу окружения в лесу. Вообще, этот лес доставил страшно много хлопот и при планировании боя, и в самом ходе атаки. Посудите сами, как можно было обеспечить поддержку пехоты артиллерийским огнем, когда практически вести наблюдение просто не представлялось возможным.

Не буду входить в подробности и описывать, какие головоломные задачи возникали перед комдивами Чирковым и Русаковым, а в особенности перед артиллеристами: командующим артиллерией корпуса Дубовым, его начальником штаба артиллерии подполковником Г. Т. Мацюком (кстати, я, кажется, не сказал, что Г. Т. Мацюка перевели из 13-й гвардейской дивизии в корпус вскоре после меня) и командиром 3-й артдивизии прорыва Санько. Скажу только, что наши совместные усилия увенчались успехом. Это, безусловно, вознаградило нас за все волнения и переживания, связанные с организацией наступательных действий.

Мы довольно быстро выбили гитлеровцев из леса, пересекли широкую лощину, а к вечеру вдруг подверглись контратаке свежей мотострелковой дивизии противника. Удар был сильный. К тому же противник занимал господствующие высоты, наши же войска оказались внизу. Особенно тяжелые бои вела дивизия генерала Чиркова, на которую обрушился главный удар врага.

На следующий день рано утром мы с Полубояровым решили съездить на наблюдательный пункт Чиркова и вместе с ним решить, чем можно ему помочь.

Поскольку окапываться было некогда, да и трудно, так сказать, на глазах у противника, Чирков оборудовал свой наблюдательный пункт в поселке, на чердаке небольшого домика, метрах в трехстах от переднего края. Скажем прямо, далеко не самое безопасное место, потому что весь крошечный поселок, состоящий из десятка домишек, конечно, был хорошо пристрелян противником. Но, повторяю, у Чиркова выбора не было. Так что, устроившись на чердаке, он приказал выбрать несколько черепиц из крыши, установил стереотрубу и вел наблюдение за полем боя.

Мы выехали затемно и взобрались по шаткой лесенке, ведущей на чердак к Чиркову, когда серенький рассвет едва пробивал темноту. И тут же начался мощный артобстрел. Пришлось спуститься в неглубокий подвал, стены которого подрагивали при каждом бухающем разрыве снарядов.

Двадцати минут, в течение которых над нашими головами бушевала вражеская артиллерия, оказалось достаточно, чтобы провести совещание, и, едва огонь поутих, мы с Полубояровым решили ехать на мой наблюдательный пункт, до которого, по моим подсчетам, было километра три. Собственно, готов ли этот пункт, я еще не знал, потому что лишь накануне отдал распоряжение отрыть его за ночь, показав место на карте. Но мы все-таки поехали.