Век невинности - Эдит Уортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горничная, заслышав его шаги, поднялась по лестнице наверх, чтобы зажечь газовую лампу.
«Миссис Ачер у себя?» — спросил он.
«Нет, сэр, она куда-то отправилась после обеда в своем экипаже и до сих пор не возвращалась».
Почувствовав некоторое облегчение, Ачер вошел в библиотеку и опустился в кресло. Служанка вошла следом, захватив с собой настольную лампу. Поворошив угли в камине и раздув в нем очаг, она удалилась. Ачер продолжал сидеть неподвижно, поставив локти на колени и оперевшись подбородком о сцепленные пальцы рук. Он сосредоточил свой взгляд на красной каминной решетке.
Мысли его были рассеянны, и он предавался мечтам, потеряв счет времени. Он словно погрузился на дно реки наслаждения, чье течение скорее замедляло темп жизни, нежели ускоряло его.
«Это должно было случиться», — повторял он; ему казалось, что перед ним висит набат, и он ударяет в него. Его восторги имели такое странное происхождение, что от них веяло могильным холодом.
Дверь отворилась и вошла Мэй.
«Прости, что я так поздно, — сказала она, кладя руки ему на плечи с нежностью, которую так легко проявляла. — Надеюсь, ты не очень беспокоился?»
Ачер с удивлением воззрился на нее.
«А что, уже много времени?»
«Около семи. Ты, наверное, задремал».
Мэй рассмеялась, и сняв бархатную шляпку, бросила ее на софу. Она была бледнее, чем обычно, но лицо ее сияло, как никогда.
«Я была у бабушки, и когда совсем уже собралась уходить, с прогулки вернулась Элен. Так что я осталась, и мы с ней долго разговаривали. Сто лет мы с ней так не общались!»
Мэй села в кресло напротив него и начала поправлять прическу. Ачер подумал, что Мэй ждала его ответной реплики, и так как ее не последовало, она продолжала как-то неестественно оживленно:
«Поговорили по душам! Она была такая милая сегодня, — как Элен из далекого детства! Боюсь, я последнее время не всегда хорошо о ней думала. Иногда мне казалось…»
Ачер поднялся и прислонился к каминной решетке, чтобы свет от лампы не падал ему на лицо.
«Так что же тебе казалось?» — спросил он, когда она сделала паузу.
«Возможно, я напрасно осуждала Элен! Но она такая необычная, — не как все. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Кузина принимает у себя в доме странных людей; и я всегда думала, что главная ее цель — это выделиться. Скорее всего, европейская жизнь оставила на ней свой отпечаток, и теперь наше нью-йоркское общество кажется ей чрезвычайно скучным! Но я не хочу быть к ней несправедливой».
Мэй снова сделала паузу, ибо на сей раз ее речь вышла непривычно длинной. Она сидела, чуть приоткрыв рот, и учащенно дышала. На ее щеках горел лихорадочный румянец.
Ачер вспомнил, что такой же яркий румянец играл на ее щеках, когда они пришли в заброшенный сад старой испанской миссии. Он понял, что Мэй находится во власти каких-то тайных переживаний.
«Она ненавидит Элен, — подумал он, — но, в то же время борется с собой и хочет, чтобы я помог ей справляться с ее чувствами.»
Эта мысль поразила его, и ему вдруг стало не по себе оттого, что он столько от нее скрывает. Рассказать ей все — немедленно, сейчас! — и покорно ждать наказания.
«Ты ведь понимаешь, — продолжала она, — почему члены нашей семьи так шокированы? Мы поначалу делали для нее все, что было в наших силах. Но Элен не в состоянии была этого оценить! Вот и теперь она отправилась на встречу с миссис Бьюфорт в экипаже нашей бабушки! Боюсь, Ван-дер-Лайдены уже не знают, что и думать!..»
«О!..» — воскликнул Ачер и рассмеялся. Дверь, которая чуть-чуть приоткрылась между ними, снова захлопнулась.
«Пора переодеваться! Мы ведь приглашены на ужин, не так ли?» — сказал он, отходя от камина.
Мэй тоже поднялась, но задержалась у каминной решетки. Когда он проходил мимо, она вдруг, поддавшись порыву, бросилась к нему на шею, словно стараясь удержать его. Глаза их встретились, и он увидел, что они такого же небесно-голубого цвета, как и тогда, когда они расставались перед его отъездом в Джерси.
Мэй обвила руками шею Ачера и прижалась щекой к его щеке.
«Ты сегодня ни разу не поцеловал меня!» — прошептала она, и он почувствовал, как затрепетало ее тело в его объятиях.
Глава тридцать вторая
«В Тюильри к таким вещам относились терпимо», — заметил мистер Силлертон Джексон со своей неизменной улыбочкой.
Разговор происходил в ореховой гостиной Ван-дер-Лайденов, в их особняке на Мэнсон-авеню, на следующий вечер после того, как Ачер и Элен Оленская встретились в музее Метрополитен. Миссис и мистер Ван-дер-Лайден вернулись в Нью-Йорк из Скайтерклифа сразу же после того, как весть о падении Бьюфорта облетела город.
Им дали понять, что их присутствие в Нью-Йорке в этот тяжелый для всего общества период может несколько разрядить создавшуюся атмосферу общей нервозности. Это был один из тех случаев, когда им «надлежало» (как выразилась миссис Ачер) показаться в Опере и, быть может даже, устроить прием.
«Мы не можем допустить, дорогая Луиза, чтобы люди, подобные миссис Лемюэль Страферс, наступали Реджине на пятки! В такие смутные времена всякие выскочки, вроде нее, пробиваются „в люди“ и прочно обосновываются на вершине пирамиды (так, что их потом оттуда и не выбьешь!). Подумать только, во время эпидемии ветряной оспы, которая свирепствовала зимой, мужья под любым предлогом ускользали на „пати“ к миссис Страферс, пока их жены лежали в больнице!
Вы, Луиза, в нашим милым Генри должны принять в этой схватке главный удар на себя!»
И Ван-дер-Лайдены откликнулись на этот призыв, — с явной неохотой, но твердым намерением помочь. По прибытии в Нью-Йорк они распахнули двери своего дома и разослали приглашения на два званых обеда и один вечерний прием.
В тот вечер они пригласили Силлертона Джексона, миссис Ачер и Ньюлэнда с женой отправиться вместе в Оперу; в этом сезоне давали «Фауста».
Ужин под крышей дома Ван-дер-Лайденов всегда представлял собой целую церемонию. И хотя было всего четверо приглашенных, его начали ровно в семь, чтобы положенная смена блюд состоялась до того, как мужчины отправятся курить сигары.
Ачер не виделся со своей женой целый день. Утром он, как всегда, отправился в офис, где занимался несущественными делами. После обеда к нему неожиданно заглянул один из его старших партнеров, в результате чего он явился домой так поздно, что Мэй пришлось отправиться к Ван-дер-Лайденам одной и прислать за ним экипаж.
И теперь она сидела за столом у Ван-дер-Лайденов, бледная и измученная. Перед ней стояли большая ваза с гвоздиками из Скайтерклифа и круглое фарфоровое блюдо. Мэй старалась казаться веселой, глаза ее возбужденно горели, но Ачер понимал, каких усилий ей это стоило.
Тему для обсуждения предложила сама хозяйка. Ачер решил, что она намеренно это сделала, чтобы дать возможность Силлертону Джексону оседлать своего конька. Банкротство Бьюфорта дало обильную пищу для разговора этому завсегдатаю гостиных и светскому моралисту. И после того, как Бьюфорту вынесли справедливый приговор за его скандальное поведение, миссис Ван-дер-Лайден обратила свой внимательный взор на Мэй Ачер.
«Моя милая, неужели люди говорят правду? Я слышала, что экипаж вашей бабушки, миссис Мингот, видели у подъезда дома миссис Бьюфорт.»
Как все заметили, почтенная леди больше не упоминала имени жены банкира, неизменно называя ее по фамилии. Щеки Мэй порозовели, и миссис Ачер поспешно ответила:
«Если это и в самом деле было так, я убеждена, что сама миссис Мингот ничего об этом не знала».
«Вот как?…» — миссис Ван-дер-Лайден сделала паузу, вздохнула и многозначительно посмотрела на мужа.
«Боюсь, — вступил в разговор мистер Ван-дер-Лайден, — что доброе сердце мадам Оленской заставляет ее совершать необдуманные поступки».
«Или ее пристрастие к неординарным людям», — сухо произнесла миссис Ачер, не спуская глаз со своего сына.
«Мне жаль, что приходится говорить все это о мадам Оленской», — вздохнула миссис Ван-дер-Лайден, а миссис Ачер прошептала:
«Еще бы, дорогая! Вы ведь дважды принимали ее у себя в Скайтерклифе!»
Тут-то мистеру Силлертону Джексону и предоставился случай оседлать своего конька.
«В Тюильри жизненные стандарты были совсем иными, — повторил он и, дождавшись, когда слушатели обратили на него свои взоры, продолжал со знанием дела: — Да, к вещам такого рода там, и в самом деле, относились более снисходительно. Если бы вы спросили меня, как господин Морни нажил себе состояние, или кто погасил долги некоторых дворцовых красавиц, я бы, пожалуй, не стал отвечать…»
«Надеюсь, дорогой Силлертон, — произнесла миссис Ачер, — вы не призываете нас следовать их пагубным традициям?»
«Разумеется, нет, — невозмутимо ответил мистер Джексон. — Но мы все могли бы более снисходительно относиться к мадам Оленской, которая получила европейское воспитание».
