Антикварий - Вальтер Скотт

— Хватит, хватит, я был не прав. Да, я был не прав, — произнес Мак-Интайр. — Вот тебе крона и ступай своей дорогой! Ну, что еще?

Старик выпрямился во весь свой могучий рост. В одежде, больше похожей на платье паломника, чем на лохмотья обыкновенного нищего, он казался по росту, манерам и значительности речи и жестов скорее седым пилигримом или отшельником, духовным наставником окружавших его молодых людей, а не предметом их благотворительности. Слова его были так же просты, как весь его облик, и так же смелы и независимы, как его прямая, исполненная достоинства, осанка.

— Зачем вы здесь, молодые люди? — начал он, обращаясь к изумленным слушателям. — Неужели вы пришли в этот благословенный уголок, творение господа, чтобы нарушать его законы? Вы покинули творения человека, дома и города, которые суть лишь прах, как и тот, кто их построил. И вы пришли сюда, на эти мирные холмы, к этим тихим водам, которые останутся здесь, пока стоит земля, пришли, чтобы лишить друг друга жизни. А ведь по законам природы у вас и так слишком малый срок, чтобы дать об этой жизни полный отчет по окончании ее. Ах, господа! Есть ли у вас братья, сестры, отцы, которые пестовали вас, матери, которые рожали вас в муках, друзья, которым вы дороги, как частица их сердца? И вы задумали лишить их детей, братьев, друзей? О-хо-хо! Это неправый бой. Кто победит в нем — тому только хуже будет. Подумайте об этом, дети мои! Я бедняк, но я также старик, и если моя бедность уменьшает вес моего совета, седые волосы и чистое сердце должны увеличивать его в двадцать раз. Идите домой, идите домой, будьте славными мальчиками. Того и гляди на нас француз нападет, тогда уж на вашу долю хватит драки. Может быть, даже старый Эди приковыляет и подыщет себе бугор, чтобы опереть ружье, а потом доживет до того дня, когда сможет сказать, кто из вас лучше сражался за наше правое дело.

Бесстрашная и независимая речь старика, его смелые чувства и грубое, мужественное красноречие произвели впечатление на слушателей, в особенности на секундантов, чья гордость не требовала доведения спора до кровавой развязки. Напротив, они внимательно следили, не представится ли случай примирить противников.

— Ей-богу, мистер Лесли, — сказал Тэфрил, — древний Адам говорит, как оракул. — Наши друзья были вчера очень обозлены и, конечно, очень безрассудны. За это время они могли поостыть, по крайней мере должны были остыть мы, в их интересах. Мне кажется, девизом для обеих сторон должно стать «забыть и простить», чтобы все мы могли пожать друг другу руки, разрядить наши глупые хлопушки в воздух и все вместе отправиться ужинать в «Герб Грэма».

— Я от души желал бы этого, — сказал Лесли, — ибо, кроме большой горячности и раздражительности с обеих сторон, я, признаться, не могу усмотреть никакой разумной причины для ссоры.

— Джентльмены, — холодно произнес Мак-Интайр, — обо всем этом следовало подумать раньше. По моему мнению, если лица, которые зашли в этом деле так далеко, как мы, расстанутся, не заходя еще дальше, они могут очень весело поужинать в «Гербе Грэма», но на другое утро проснутся с репутацией такой же изодранной, как одежда этого нашего приятеля, который удостоил нас совершенно излишним образцом своего красноречия. А я считаю необходимым, чтобы вы приступили к делу без дальнейшего промедления.

— А я, — добавил Ловел, — тоже вовсе не стремлюсь к задержке и тоже прошу джентльменов подготовить все как можно скорее.

— Дети, дети! — закричал старый Охилтри; но, заметив, что его никто не слушает, добавил: — Сумасшедшие, вот кто вы такие! Да падет ваша кровь на ваши же головы!

Старик сошел с лужайки, которую секунданты принялись теперь измерять, и продолжал что-то бормотать про себя с угрюмым негодованием, смешанным с тревогой и острым, хотя и мучительным, любопытством. Не обращая больше никакого внимания на его присутствие и дальнейшие увещания, мистер Лесли и лейтенант приготовили все необходимое для дуэли, и было решено, что оба противника выстрелят, когда мистер Лесли махнет платком.

Раковой знак был дан, и оба выстрелили почти одновременно. Пуля капитана Мак-Интайра лишь оцарапала бок его противника, и то не до крови. Пуля Ловела была нацелена точнее: Мак-Интайр пошатнулся и упал. Приподнявшись на локте, он сразу же закричал:

— Это пустяк, пустяк!.. Дайте другие пистолеты! — Но через мгновение он продолжал уже более слабым голосом: — Кажется, я получил достаточно и, что хуже, боюсь, я этого заслужил. Мистер Ловел — или как бы там вас ни звали — бегите и спасайтесь!.. Будьте все свидетелями, что зачинщиком был я. — Приподнявшись снова, он добавил:

— Вашу руку, Ловел. Я верю, что вы джентльмен… Простите мне мою грубость, а я прощаю вам свою смерть… Бедная моя сестра!..

Подошел врач, чтобы исполнить свою роль в трагедии, а Ловел стоял, оторопело и растерянно глядя на беду, непосредственной, хотя и невольной причиной которой был он. Нищий схватил его за руку и этим вывел из оцепенения.

— Что же вы стоите и глядите на дело рук ваших? Что с воза упало, то пропало. Сделанного не воротишь! Прочь, прочь отсюда, если хотите спасти свою молодую жизнь от позорной смерти! Смотрите, вон там люди, они пришли слишком поздно, чтобы развести вас, но — увы! — достаточно рано, чтобы потащить вас в тюрьму.

— Он прав, он прав! — воскликнул Тэфрил. — И вам нельзя показываться на шоссе. Оставайтесь до ночи в лесу. Мой бриг к тому времени будет под парусами, и в три часа утра, когда начнется прилив, вас под утесом Масслкрэг будет ждать лодка. Поспешите, ради бога, поспешите!

— Да, бегите!.. Бегите! — повторил раненый, и слова его перемежались судорожными всхлипываниями.

— Идите за мной, — сказал нищий, почти насильно уводя Ловела. — Капитан хорошо придумал. Я сведу вас в укромное местечко, где вас и с ищейками не найдут.

— Ступайте, ступайте! — торопил лейтенант Тэфрил. — Медлить сейчас — просто безумие!

— Худшим безумием было прийти сюда, — промолвил Ловел, пожимая ему руку. — Прощайте! — И он последовал за Охилтри в глубь леса.

ГЛАВА XXI

Душа у настоятеля былаДерзка, хитра и жгуча, как огонь.По колдовским ступеням в ад сойдя,Он золото, что сатана берег,Оттуда вынес и хранит в пещерах,Известных только мне.

Ловел почти машинально шел за нищим, который вел его быстрым и решительным шагом сквозь кусты и густой терновник, избегая исхоженных троп и часто оборачиваясь, чтобы прислушаться, нет ли за ними погони. Они то спускались в самое русло потока, то пробирались по узкой и небезопасной тропе, которую овцы (им, по обычному в Шотландии небрежению к этому виду собственности, предоставляют блуждать по зарослям) протоптали по самому краю нависшей над обрывом скалы. Время от времени Ловел мельком видел тропинку, по которой лишь накануне проходил в обществе сэра Артура, антиквария и молодых леди. Как он был тогда подавлен, удручен, обуреваем множеством сомнений, и все же чего бы он не дал теперь, чтобы вернуть себе тогдашнюю чистоту совести, которая одна может уравновесить тысячу бедствий! «И все же, — растерянно соображал он, — даже тогда, когда я не знал за собой никакой вины, когда все меня уважали, я считал себя несчастным. Что же такое я теперь, когда мои руки обагрены кровью этого молодого человека? Чувство гордости, толкнувшее меня на страшное дело, покинуло меня — так, говорят, поступает сам дьявол с теми, кого ему удается соблазнить». Даже чувство его к мисс Уордор на время отступило перед первыми укорами совести, и ему казалось, что он мог бы претерпеть все муки отвергнутой любви ради сознания невиновности в чьей-либо смерти, которое было у него еще утром.