Девятый Будда - Дэниел Истерман

— Солдаты рискуют своей жизнью в бою. Вы же организуете похищение ребенка, находясь на безопасном расстоянии. Вы посылаете других людей делать за вас грязную работу.

У Замятина покраснели щеки. Он тяжело посмотрел на Кристофера.

— А вы, майор Уайлэм, когда вы последний раз участвовали в сражении? Скольких людей вы убили или приказали убить в ходе разведывательных операций? Скольких агентов вы посылали с таким заданием? Для общего блага. Во имя империи. Не говорите мне о морали. Если ваше руководство завтра прикажет вам похитить русского ребенка ради того, чтобы сбросить наше революционное правительство, я не думаю, что вы проявите хоть секундное колебание.

Кристофер промолчал. Весь ужас заключался в том, что Замятин был прав. С самого начала работы в разведке до самого конца карьеры он всегда действовал, руководствуясь соображениями высшей необходимости. В позолоченных гробницах мертвые прислушивались к их разговору. На золоте и бронзе играли блики света. Кристофер чувствовал, как тесно прижимается к его ноге нож.

— Переходите к делу, — посоветовал Кристофер. — Вы пригласили меня не для того, чтобы мило поболтать? Что вам от меня нужно? — Он расслабился, приняв положение, из которого можно было легко и быстро дотянуться до рукоятки ножа.

Замятин в первый раз сделал движение руками, подняв их с колен, и поставил перед собой, прижав ладонь к ладони в почти религиозном жесте. Странно, но движение его было вполне естественным, хотя сам он и казался живым противоречием всему, что его окружало.

— Все, что мне от вас нужно, это незначительное содействие и чуть-чуть информации, — ответил он. — Вы были большим человеком. Не так давно вы занимали высший пост в индийском отделе британской разведки. Вы были прекрасно осведомлены о всех планах вашего правительства по отношению к региону, находящемуся к северу от Гималаев. Вы представляете собой целый склад информации. Честно говоря, майор Уайлэм, я считаю ваше присутствие здесь огромным добавочным призом. Когда я только начал наводить справки о вас и вашем сыне, я понятия не имел, кто вы такой. Представьте мое удивление и радость, когда я узнал, что вы — центральная фигура в той области разведки, которая представляет для меня наибольший интерес. Наверное, боги все-таки существуют. Наверное, они улыбаются мне.

— Я больше не работаю на британскую разведку. — Кристофер почесал колено, и пальцы правой руки поползли к рукоятке ножа.

— Я не согласен с вами. Если так, то каким образом вам удалось так быстро добраться до Индии? Кто сообщил вам, куда надо направляться и что надо искать?

Кристофер нервничал. Год вне разведки — не такой уж большой срок. Он все еще владел информацией, которая могла оказаться бесценной для Замятина и коммунистических сил Индии.

— Почему я должен что-то вам рассказывать? — спросил он.

Замятин улыбнулся.

— Пожалуйста, майор, не оскорбляйте мой интеллект. Карты легли не в вашу пользу: я прошу вас всегда иметь это в виду. Ваш сын сослужил свою службу. Признаю, что он еще может мне пригодиться. Но если учесть, как мне нужна информация, которой, как я знаю, вы владеете, то, возможно, мне будет выгоднее видеть вашего сына мертвым, нежели живым. Пожалуйста, подумайте об этом.

— Если он умрет, вы ничего от меня не добьетесь. — Пальцы Кристофера, укрытые почти прозрачной тенью, нашли рукоятку и начали постепенно вытаскивать нож.

— Конечно. Я не дурак. Но помните, что смерть может быть очень медленной. И помните о том, что существует альтернатива. Ваш отец заключил со мной сделку. Я хочу заключить сделку с вами. Ценой некоторой информации — очень важной информации — вы можете спасти жизнь своему сыну.

— Бога ради, он всего лишь ребенок!

— Все мы — дети. Вы, я, ваш сын. Мужчины остаются детьми, глупыми и незрелыми. Мир развивается очень-очень медленно. Мы только достигнем зрелого возраста к тому времени, когда на земле будет создано новое общество. Именно поэтому сейчас я должен действовать жестко. «Пожалеть розгу — испортить ребенка» — разве это не английская пословица? «Я должен быть жестоким, чтобы быть добрым». «Можно согнуть побег, но не дерево». Вы, англичане, нашли много способов выразить эту мысль.

— И то, что произошло сегодня, — отозвался Кристофер, — и было сгибанием побегов?

— Послушайте меня, — сказал Замятин. — С вашим миром покончено. Старый порядок сейчас сворачивают, как ковер. Вместо него стелят новый. Когда здание объявлено аварийным, вы не будете заклеивать обоями трещины и загонять гвозди в штукатурку. Вы просто снесете его. И используете мусор в качестве фундамента для нового здания. Разве вы не видите, что уже не важно, что проливается кровь, что сыновья теряют отцов или матери теряют дочерей. Все они станут фундаментом.

Он бросил на Кристофера почти просительный взгляд.

— Вы можете выбрать, кем вам быть, — продолжил он, — частью мусора или частью нового сооружения.

— А если я не хочу быть ни тем, ни другим? — поинтересовался Кристофер. Он уже извлек ручку ножа из ботинка. И медленно начал извлекать лезвие.

— У вас нет выбора. Вы должны стать или тем, или тем. Это решила за вас диалектика истории. Никого из нас не спрашивают, кем он хочет быть. Мы только можем выбрать, с какой стороной связать свою судьбу.

— А у убитых вами сегодня вечером монахов был выбор? Их спросили, хотят ли они присоединиться к вашей революции?

Замятин молча покачал головой. Он был похож на человека, несущего на плечах тяжелый груз. Он считал себя господом Богом.

— Это не революция, майор Уайлэм. Даже не первые признаки революционного волнения. Здесь нет городского пролетариата, нет капиталистической системы, подлежащей свержению. Здесь есть только боги, демоны и священнослужители.

Он вздохнул, словно провел всю жизнь, сгибаясь и кланяясь перед алтарями, зажигая свечи у ног старых богов.

— Им нужны новые лидеры, — продолжал он, — люди, которые уведут их от предрассудков. Вы хотите дать им школы, суды, лунки для игры в крикет. Но у них уже есть и книги, и законы, и игры. Все, что им нужно, — это свобода. Свобода от угнетения. Свобода от нужды.

— И вы им это дадите?

— Мы сделаем это возможным. Они сами дадут себе свободу.

— Как насчет свободы выбора?

Глаза Замятина сверкнули.

— Они получат ее вместе со всем остальным. Но сначала их надо оторвать от феодализма. Это будет болезненный процесс. Прежде чем он завершится, многие умрут. Но каждая смерть будет для масс еще одним шагом на пути к освобождению. Это неизбежно. Силы истории на нашей стороне.

Как истинный верующий, держащий в руках молитвенник или молитвенное колесо, Замятин бормотал слова своей собственной молитвы, обращаясь к Истории. Кристофер вспомнил слова Уинтерпоула: «Большевики говорят об исторической неизбежности точно так же, как иезуиты — о беспрекословном повиновении. У Истории нет чувств: ни жалости, ни любви, ни ненависти, ни радости, ни горя. Она идет по заранее определенному пути. И сохрани Бог тех, кто оказывается на ее пути».