Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев - Стелла Прюдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина покидает сцену, обвинитель говорит:
– В этом письме мы имеем доказательство того, что подсудимый, представляясь Надиром, пишет некой Лейле. Подсудимый, признаёте ли вы, что Надир и вы – одно и то же лицо?
– Вы что, держите меня за сумасшедшего? С какой это стати я – Надир? Я – Борис Шубаев и больше никто!
– Ну хорошо, – неожиданно легко отступается прокурор. – Пусть этот вопрос останется на вашей совести.
Прокурор подмигивает следователю. Следователь лезет под скатерть, достаёт фотографию и протягивает прокурору. Тот продолжает:
– У нас есть неопровержимые доказательства того, что вы посещали Париж.
– Ну и что? Мало ли кто посещал Париж, пока у нас границы были открыты.
– Да, это правда. Ездоков было достаточно, но никто ещё до вас не покупал билеты по 1000 евро в ложу оперы Гарнье.
– Нет, я такого не помню. Я был в Париже несколько месяцев назад, но про оперу и не слыхал.
Следователь вздыхает и выуживает из-под скатерти, как из волшебной шкатулки, другую фотографию, стирает с неё жирное пятно и бросает прямо в руки прокурору.
– А что вы скажете на это? Это вы?
Борис всматривается. На фотографии изображён мужчина, сидящий в обитом бархатом театральном кресле. Он смотрит вдаль, судя по всему – на сцену.
– Нет, это не я, – голос Бориса уверенный. – Этот человек действительно чем-то меня напоминает. Но ведь это не я. Разве не видно по глазам? У него взгляд больной, он чем-то ослеплён. Я никогда не бываю настолько ослеплённым, чтобы выглядеть как сумасшедший. Мало ли похожих людей на свете. Кроме того, я ездил во Францию на выставку шуб, а не для того, чтобы по операм ходить. Запросите отпечатки пальцев того человека и мои, и вы увидите, что у нас разная генетика.
Прокурор спускается со сцены и проходит в зрительный зал.
– Фотографию на экран! – командует он. Когда фотография появилась на большом экране, прокурор подходит к Зумруд и спрашивает, показывая на экран: – Вы узнаёте своего сына?
Зумруд пожимает плечами, опускает голову на грудь, а потом опять пожимает плечами:
– Ничего не понимаю. Вроде мой, ведь это я его родила. А иногда кажется – не мой.
Прокурор вздыхает.
– Ну конечно, мать всегда стоит на стороне своего чада, даже если он натворил глупостей. Поэтому спрошу у зала. Кто считает, что на фотографии подсудимый?
Руки поднимает вся красная часть и половина голубой части.
– Вы видели это? – спрашивает обвинитель у Бориса. – А теперь скажите, если не соглашаетесь со мной, могут ли ошибаться столько людей?
– Я протестую! – протестует адвокат. – Вы давите на подсудимого лесом рук!
Судья, видимо, не слышит возражений адвоката – он занят лапшой – поэтому никак не реагирует, несмотря на направленный на него вопрошающий взгляд обвинителя.
– Я соглашусь, что мы немного несправедливы к вам, – снисходительно бросает прокурор. – У нас есть пять свидетелей обвинения, но ни одного свидетеля защиты. Но я знаю одного человека, которому есть что сказать в вашу защиту. Этот человек – ваш друг. Он также был другом вашего покойного брата Григория. У этого человека всегда есть что сказать. Он за словом, как говорится, ни в карман, ни на чердак не полезет. Однако сейчас, в условиях разговорного воздержания, ему приходится тяжело. Так давайте дадим ему шанс сказать за пятерых! Пять свидетелей обвинения против одного вашего друга – не это ли истинная справедливость?
Из зала доносятся аплодисменты. Гарик улыбается, тщательно отполированные золотые зубы искрятся, перемигиваясь с лампами.
– Короче, эта. Да ты, прокурор, правильно эта сказал, что мне эта есть чё сказать. В общем я знаю Боряна с самых младых ног, он же Гришкин братан эта, моего дружбана братан. И я вот чё скажу, никогда Гришкин братан не будет заниматься этой гадостью, этой шмоперой. Я эта знаю! – Гарик ударил себя в грудь и сплюнул на пол. – Не верите мне, спросите любого. Я – Гарик, я никогда ещё не врал ни одному человеку, зуб даю на отсечение, что всё, что я говорю – чистая правда. Короче, ты, Шуба, это бросай, если мысли когда у тебя об этом были, ты их бросай, и всё, делом занимайся. Ты серьёзный мужик, и когда ты Гришку на его посту сменил, я только рад был. А когда слухи пошли, что ты с приветом, я не верил им. Мало ли зачем человек эта рояль покупает, деньги вложил, и хорошо, а потом продал, и хорошо. Вот и всё. Я много говорить не буду, просто скажу, что ты на фотографии – сам не свой, а если ты какую тёлку захочешь – она твоя, всё у тебя есть, чё захочешь. Не захочешь тёлку – будет у тебя серьёзная девка, любая за тебя пойдёт. Матушка твоя права, женить тебя надо, и дело с концом. А то занимаешься всякой, не буду говорить чем, вместо правильных вещей. Короче, эта, я Шубе самую хорошую рекомендацию даю и всем этим сплетням о нём не верю. Он серьёзный бизнесмен. Я верю в то, что он всё эта усёк.
– Ну что ж, спасибо. Займите своё место в зале, – говорит прокурор и, обращаясь к Борису: – А кстати, мне интересно, что это за концертный рояль вы купили в инвестиционных целях. Просто любопытно. Не могли бы вы рассказать о нём?
– Рояль как рояль. Ничего особенного. Стоит зачехлённый в подвале, никого не трогает.
– И он что же, ни разу не использовался?
– Нет, – отрезает Борис.
– Кстати, Пáмина передала вам привет. Вы помните свою подругу Пáмину?
– Памиˆну! – цедит Борис сквозь зубы. – Её имя – Памиˆна – ударение на «и»!
– Памиˆна так Памиˆна. Вы давно с ней знакомы?
– Нет! – Голос Бориса звучит слишком резко, но он ничего не может с этим сделать. – Я видел только её изображение.
– Ах, только изображение? – прокурор усмехается. – А у меня есть сведения, что вы знакомы лично. В зале послышался гул. Все знали из новостей, что имеет в виду прокурор. Быть исполнителем партий в «Волшебной флейте» – самое тяжкое из
