Инстинкт гнева - Вячеслав Шалыгин

Видимо, охрана так и подумала. Из пультовой комнаты выскочил дежурный помощник бригадира и коротко отрапортовал мастеру. Чесноков снисходительно кивнул и взглядом указал на лестницу.

— Покажи мне все, Рустам. Кто знает код замка?

— Только начальник караула, — Рустам тоже был возбужден и тоже тщательно это скрывал. — Я сам программировал замок и передам код сменщику, которого представит бригадир Островский.

— Верное решение, — одобрил Чесноков. — Веди.

Все без исключения бойцы охраны были напряжены, будто с минуты на минуту ожидали атаки превосходящих сил противника. И чем ближе к камере, тем напряженнее были их лица. Чесноков им даже посочувствовал. Неважно, насколько ты опытен и тверд характером. Когда вопят инстинкты, в первую очередь гнева и самосохранения, остаться хладнокровным чертовски трудно. У троих ребят, стоявших непосредственно перед бронированной дверью с маленьким зеленоватым окошком, лица были даже покрыты испариной.

— Как часто они меняются? — негромко спросил мастер у Рустама.

— Каждые два часа.

— Меняй через час, — приказал Чесноков. — Чтобы не умерли от перенапряжения.

В глазах у ближайшего охранника промелькнула благодарность, а вот у Рустама во взгляде появилась непонятная «черная» искорка. Сначала мастер не придал этому значения, но секундой позже до него вдруг дошло. Рустам отреагировал на упоминание о смерти. Почему так? Неизвестно. Вряд ли этот преуспевающий и вполне благополучный член Цеха — без пяти минут вице-бригадир — тоже устал от жизни, как погибший еще весной мастер Мирович. Совет тщательно скрывал обстоятельства того происшествия, но избранные знали, что мастер не оказал Хамелеону ни малейшего сопротивления. Более того, сам вложил в руки врагу оружие, от которого пожелал умереть. Рустаму недавно исполнилось двадцать пять, возраст не для усталости, но все равно достаточно опасный. Чесноков в таком возрасте и сам был склонен к переосмыслению ценностей и ревизии целей. И окажись тогда поблизости Хамелеон, кто знает, чем бы закончился этот «кризис взросления». Мастеру повезло, врагов в те времена извели под ноль, и почти два века вечные жили в относительном спокойствии, а когда Хамелеоны вновь появились на горизонте Реальности, Чеснокову стало не до глупостей, он получил звание бригадира-хранителя. Цех как раз запускал проект по созданию первых европейских банков, и у бригадиров-хранителей хватало дел.

«Рустама тоже следует занять чем-то конкретным, сочинительство провоцирует его на абстрактные размышления. Это мешает сосредоточиться. Но „пряник“ чуть позже, сейчас „кнут“. Пока пусть послужит в охране, вместе со всей бывшей командой Мартова. Формально они ни в чем не виноваты, ошибочные решения принимал адвокат, а они лишь выполняли его приказы, но все-таки к середине третьего тысячелетия жизни пора научиться думать самостоятельно. Хотя бы понимать, что может принести Цеху пользу, а что нет».

Мастер заглянул в окошечко и невольно сжал кулаки. Хрупкая девушка сидела на койке, поджав ноги и глядя перед собой. Она не нападала, не скалила зубки, даже не шевелилась, но все равно выглядела смертельно опасной. Чесноков за долгие века повидал немало Хамелеонов, среди них встречались и более невинные на первый взгляд создания разной степени зрелости, но впервые он видел врага в момент наступления Оптимума. Вероятно, еще два-три дня назад эта девушка была не опаснее любого смертного, но сейчас, буквально на глазах у мастера, она распускалась, как черный ядовитый цветок, который следовало немедленно вырвать с корнем и сжечь!

Чесноков взял себя в руки. Не время. Она уже может убить, но пока не имеет силы зрелого Хамелеона и не владеет искусством маскировки, а значит, может считаться лишь «условно опасной», не подлежащей немедленному безоговорочному уничтожению. Не время.

Мастер развернулся и, не глядя на охрану, пошел к лестнице. Долго находиться так близко к врагу было выше его сил. Рустам проводил начальство до выхода из офиса и, не получив дополнительных указаний, вернулся в «дежурку». Чесноков хотел было лишний раз напомнить ему о строжайшем запрете на посещение подвала любыми, пусть и самыми авторитетными, членами Цеха, но в последний момент передумал. Рустам не страдал склерозом, и если уж решится нарушить приказ, то сделает это вне зависимости от количества напоминаний.

«Не нарушит. Зачем ему лишние неприятности? А если и нарушит — ведь это непросто, бороться с людьми, одержимыми любопытством, помноженным на инстинкты, — ничего страшного. Пусть смотрят, пусть боятся. Такая экскурсия будет им полезна. Особенно одуревшим от экстази, скуки и вседозволенности молодым бездельникам. Пусть поймут, чего на самом деле стоит их вечная жизнь и почему следует уважать Цеховой Совет»…

…Джонатан поспал лишь три часа, но этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя бодрым и полным сил. В последние полста лет разведчик вообще мало спал. Трех-четырех часов в сутки ему вполне хватало, а если сон затягивался часов до шести, Джонатан мог в последующие двое суток не спать вовсе. Вопреки расхожему мнению, у него получалось выспаться впрок. А еще ему случалось видеть нечто вроде вещих снов, почти как Смотрителю. Правда, Джонатан ни разу не пытался трактовать свои видения, и уж тем более — рассказывать о них. Пока жив настоящий Смотритель, самородкам и самоучкам в его вотчине делать нечего. Вот если с ним случится непоправимое, Совет объявит нечто вроде тайного «призыва» или закрытого конкурса на замещение вакансии, и тогда…

Джонатан вышел из машины и хлопнул дверцей. Нехорошие мысли навеял странный сон. Разведчику снилось, что Хамелеон пронесся серым ураганом по главному офису Цеха и убил всех, кто попался на пути. И самое ужасное заключалось в том, что ему никто не оказал сопротивления. Даже Смотритель, которым во сне почему-то оказался сам Джонатан.

Пробуждение было неплохим финалом для этого кошмара, но неприятный осадок в душе остался. Джонатан пытался убедить себя, что сон базировался на впечатлении от происшествия в Конторе, но полностью избавиться от плохого предчувствия ему так и не удалось.

Приехал в офис Джонатан за четверть часа до начала смены, но, еще не войдя в здание, понял, что на самом деле опоздал. На парковке почти не было мест — для шести утра явление необычное, а на крыльце толпились люди. Без особой причины собрать народ в такую рань было нереально, а особой причиной могла считаться только одна — Хамелеон!

Войдя в холл, разведчик понял, что не ошибся, а когда приблизился к группе Вечных, о чем-то ожесточенно спорящих неподалеку от входа в подвал, он понял и еще кое-что. В первую очередь, что его сон был все-таки отчасти вещим. Группа бойцов и гражданских под предводительством адвоката Мартова наседала на перекрывших вход охранников. Если бы на пути не стоял еще и бригадир Островский, заслон наверняка был бы давно смят. Не вдаваясь в подробности, Джонатан протолкнулся к бригадиру и занял позицию на правом фланге «по его сторону баррикад». Появление разведчика мгновенно остудило пыл бузотеров, и разговор принял более-менее цивильную форму.

— Пусть они ответят, — словно бы призывая Джонатана стать арбитром, заявил Мартов.

— Что ответят? — Джонатан взглянул на Островского. — Что случилось?

— Все плохо, — процедил бригадир. — Рустик нанюхался «коксу» и открыл камеру. Впустил к ней по очереди семь человек. Потом вошел сам. Все оставили предсмертные записки — что устали и ушли добровольно. Трупов было бы больше, но подоспели трое ребят из бывшей команды Рустама. Дубинками разогнали эту очередь на «эвтаназию», шарахнули девицу током, и пока она лежала в обмороке, заставили несостоявшихся самоубийц вынести тела товарищей, а потом заперли камеру новым кодом. Женя теперь сидит, забившись в угол, и трясется, как припадочная, а эти, видишь, митингуют.

— Народ желает сжечь ведьму на костре? — пробасил Джонатан и обвел притихшую толпу мрачным взглядом.

— Эта тварь опаснее гадюки! — возмущенно заявил Мартов. — Она вошла во вкус и может уничтожить нас всех!

— Эта девушка — жертва! — хрипло возразил Островский. — Орудие в руках самоубийц!

— Если она оружие, она тем более опасна для общества!

— Орудие, а не оружие!

— Оружие тоже!

— Тихо! — приказал Джонатан. — Кто она — не имеет значения. В любом случае, решать ее судьбу не нам. Кто-нибудь доложил о проблеме мастеру?

Никто не ответил. Мартов и вовсе отвел взгляд. Островский покачал головой:

— Я не докладывал, мне просто не дали.

— Теперь у вас есть такая возможность, бригадир, — Джонатан размял кулачищи. — Мы подождем. Кто-нибудь возражает?

Возражать лучшему бойцу Цеха никто не решился. Даже Мартов.

Островский коротко переговорил с Чесноковым и нервно сложил трубку. Джонатан не сомневался, что мастер запретит расправу, поэтому начал потихоньку расталкивать «мстителей», не дожидаясь, когда бригадир озвучит приказ начальства.