Семейный промысел - Чарльз Стросс

— Выпью, если не возражаете, — согласился Берджесон и закашлялся, отхаркивая мокроту в скомканный носовой платок. — Прошу прощения.

— Незачем извиняться, — сказал инспектор с той теплотой, с какой народный умелец рассматривает свое рукоделие. Затем осклабился, словно раскрытый капкан. — Лютые ж там зимы в Новой Шотландии, не правда ли?

— Закаляющие личность, — с трудом вымолвил Берджесон и снова зашелся хриплым кашлем. Наконец он остановился, выпрямился и откинулся на спинку стула, лицом к окну.

— Кажется именно так охарактеризовал их в парламенте министр, в чьем ведении находятся места не столь отдаленные, верно? — Инспектор сочувственно кивнул. — Ужасно нехорошо получится, если снова придется подвергнуть вашу личность подобной закалке, не так ли, мистер Берджесон? В вашем-то возрасте…

Берджесон склонил голову набок. Пока что инспектор был сама доброта. По морде кулаком не бил, даже под зад коленом не ударил, а вместо этого предложил чаю, посочувствовал, попугал немного в завулированной форме, стараясь склонить Берджеса на свою сторону. Какое-то неслыханное попустительство со стороны человека из охранки, так что все эти десять минут Берджесон провел в ожидании удара — тут уж либо подвох, либо под дых.

— Что я могу для вас сделать, инспектор? — спросил он, цепляясь за любую возможность отсрочить неизбежное.

— Перейдем непосредственно к делу. — Инспектор взял чайничек, неторопясь перекрутил его в своих огромных мозолистых дланях, будто вовсе не ощущая ими жара, и спокойно налил в чашку бурую жидкость. Отставив чайничек, аккуратно плеснул положенное количество молока. — Вы пожилой человек, мистер Берджесон, и многое повидали на своем веку. Вы знаете что случается в таких вот камерах и не желаете, чтобы сие случилось с вами опять. В вас ведь нет уже былого юношеского задора, толкавшего на противоправные действия, верно? Опять же вы больше не якшаетесь с лягушатниками, а то б мы давно уже вас вздернули. Вы человек осмотрительный. Мне это нравится. С осмотрительными людьми завсегда приятно иметь дело. — Он нежно сжал округлый чайничек в ладонях. — Хотя лично мне больше нравится крушить черепушки. — Он поставил чайничек на стол и тот закачался на подставке, словно отрубленная голова.

Берджесон сглотнул.

— Я не сделал ничего такого, что могло бы привлечь внимание Бюро внутренней безопасности, — заметил он чуть не хныкая. — Я никуда не встревал. Я сделаю для вас все, что в моих силах, только я не знаю чем я могу вам помочь…

— Пейте чай, — сказал инспектор.

Берджесон сделал как ему велели.

— Где-то с полгода назад один малый по имени Лестер Браун продал вам туалетный столик своей дражайшей матушки. Было такое? — спросил инспектор.

Берджесон осторожно кивнул.

— Местами потертый…

— А спустя четыре недели явилась женщина по имени Хелен Блю и выкупила его, было такое?

— Уф, — во рту у Берджесона пересохло. — И что тут такого? Почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь все это занесено в мой гроссбух. Я просто веду записи, как того требует закон.

Инспектор улыбнулся, как будто Берджесон удачно пошутил.

— Мистер Браун продал туалетный столик миссис Блю при посредничестве ростовщика, который, по словам мистера Грина, известен как доктор Рэд. Не слишком ли пестро, мистер Берджесон?[16] Поймаем еще четверых и — вот те на! — вручим палачу радугу!

— Понятия не имею о чем вы говорите, — напряженно сказал Берджесон. — Что за вздор? Приплели каких-то Грина и Рэда, это еще кто такие?

— Вы провели семь лет в одном из исправительных учреждений Её Величества за подстрекательство к мятежу в семьдесят восьмом, а тут вдруг ни черта не можете сложить одно к одному? — Инспектор медленно покачал головой. — Левеллеры[17], мистер Берджесон. — Он наклонился так, что его лицо было всего в нескольких дюймах от лица Берджесона. — Так уж вышло, что в туалетном столике был ящичек с двойным дном, где были припрятаны весьма и весьма интересные бумажки. Вы ведь покуда не проворачивали делишек с запрещенной литературой, а?

— Чего? — Последний вопрос застал Берджесона врасплох, но его спас очередной приступ кашля, скорчив его лицо в болезненную гримасу, прежде чем то успело его выдать.

Инспектор подождал пока тот не прокашляется и сказал:

— Скажу вам прямо, Эразм: ваши друзья — нехорошие люди. Ничем не лучше ваших прежних. Пес с ней, этой кучкой неизъятых мною бумажек. Но вот если я схвачу мистера Брауна и миссис Блю, то они, скорее всего, будут из кожи вон лезть, лишь бы не в петлю, не так ли? А вы и глазом моргнуть не успеете, как снова отправитесь в лагерь Фредерик на пожизненную каторгу. То бишь, учитывая ваш случай, приблизительно на две недели, после чего вас досрочно освободит чахотка и на веки вечные препоручит вас дьяволу, который будет поджаривать вас в аду на медленном огне.

— Короче говоря, вся эта годвинитская чушь и этот старомодный эгалитаризм загонят вас либо на виселицу, либо в могилу. Больно уж вы стары для революции. Ну, положим, захватят они власть, а вам-то что это даст? Да ничего хорошего. Как же там в этом лозунге… «Не доверяй тому, кто старше тридцати и тому, у кого есть раб»? Вы и вправду рассчитываете, что ваши юные друзья как-то вам помогут?

Берджесон выдержал пронзительный инспекторский взгляд.

— У меня нет друзей среди левеллеров, — спокойно сказал он. — Я не революционер-республиканец. Я признаю, что в прошлом наделал ошибок, но, как вы сами заметили, я понес соответствующее наказание. Я искупил свою вину. Я в полной мере сотрудничаю с вашей конторой. Я понятия не имею, что мне еще такого сделать, дабы неведомые мне люди прекратили использовать мой магазин как прачечную. Стоит ли продолжать этот разговор?

— Может и не стоит. — Инспектор задумчиво кивнул. — Но на вашем месте, я бы поддерживал связь. — В его руке показалась визитка. — Возьмите.

Берджесон протянул руку и с неохотой взял карточку.

— Я за вами слежу, — сказал инспектор. — Вам не обязательно знать как. Если заметите, что через ваш магазин проходит нечто меня интересующее, уверен, вы дадите мне знать. Может для меня это окажется новостью, а может я узнаю об этом раньше вас. Ежели вам угодно притворяться слепым, что ж… — вид у него был печальный, — тогда понятно почему вы не способны прочесть заголовки всех книг, которые стоят на полках вашего магазина. И тогда — какой позор! — придется отправить в лагеря за хранение брошюрок подрывного характера слепца. Позор, правда?