Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Не считал необходимым защищать эти города и господин Риббентроп. С видом человека, осведомленного обо всем на свете, он поделился с гостями кое-какой сверхсекретной информацией об Америке. Согласно донесениям его агентов, народ этой страны так возмущен политикой Рузвельта, что падение этого «уголовника, действующего в угоду небольшой преступной клики евреев и масонов» было делом времени – впрочем, он не сообщил, когда в точности это произойдет. Вместо этого итальянцам была прочитана лекция об Америке и американцах в целом:

– Я их знаю, я хорошо знаю эту страну. Это народ, не имеющий ни культуры, ни музыки, а самое главное, не имеющий хороших солдат и неспособный вести воздушную войну. Слыханное ли дело, чтобы нация, в которой всем заправляют евреи, стала нацией бойцов и воздушных асов?

Разумеется, Риббентроп знал Америку, но он не стал сообщать молодым итальянцам, слушавшим его разинув рот и не замечая, что Альфиери саркастически улыбается, что он приобрел эти знания в качестве торговца шампанским от фирмы «Хенкель», принадлежавшей семье его жены. Да он и не смог бы этого сделать, даже если бы очень захотел, поскольку в разговор с горящими глазами вмешался Гитлер:

– Ах, эта Америка! В Америке всем заправляют евреи – литературой, политикой, торговлей и промышленностью – и, в довершение ко всему, у власти находится президент, которым евреи вертят как хотят. Провидение не допустит, чтобы мне и моему народу противостояла эта нация лавочников и торгашей. История этого не желает, и я не успокоюсь до тех пор, пока, с вашей помощью, мои дорогие итальянские друзья, не изменю лицо мира. Передайте же мои слова вашему великому дуче!

Не слыша подобных пророчеств, в комнату продолжали входить адъютанты и генералы, чьи лица становились все более мрачными. Они сообщали Гитлеру последние сводки со Сталинградского фронта. Фюрер встал, чтобы показать гостям портрет Фридриха Великого кисти Антона Граффа. Король глядел на этот совершенно не отвечавший прусскому духу чайный вечер словно изумленный орел.

– Как часто, сгибаясь под тяжелым грузом ответственности, лежащей на моих плечах, я находил утешение и испытывал прилив сил, глядя в глаза этого человека! Всякий раз мне становилось стыдно за свою слабость, когда я вспоминал, сколько вынес этот великий король, противостоящий в одиночку враждебному миру, скольким он пожертвовал во имя своего народа и чего в конце концов сумел добиться. Стоять перед этим портретом и просить историю, чтобы она помогла мне выполнить мою историческую миссию, – это все равно что молиться!

Старый Фриц продолжал смотреть на своего преемника и его итальянских гостей с нескрываемым удивлением, но его взгляд оказал тонизирующее действие. Бледнолицый, сжигаемый каким-то внутренним огнем, Адольф Гитлер принялся наставлять итальянцев, собравшихся в коридоре его бункера:

– В этот тяжелый час, когда вы пришли поздравить меня от лица союзной фашистской Италии, мои молодые немецкие парни сражаются и умирают под сталинградскими Фермопилами ради спасения Европы и цивилизации. Никто лучше меня не знает, каких огромных жертв я должен был потребовать от своего народа, чтобы не допустить вторжения варваров на наш древний культурный континент. Битва под Сталинградом посеет семена лучшего и более справедливого будущего, а также породит новую Европу, в создание которой вы, мои молодые итальянские друзья, под руководством своего дуче должны внести свой вклад. Так назначено нам судьбой. И в час великого испытания, выпавшего на долю моих солдат на заснеженных границах Азии, я хочу напомнить вам слова, которые величайший деятель немецкой истории написал английскому премьер-министру Питту летом 1761 года, в самый сложный момент своей карьеры: «Две путеводных звезды направляют меня в моих трудах: честь и благополучие государства, управление которым доверил мне Господь. Это и заставляет меня никогда не делать того, что опозорило бы меня в глазах народа, и отдавать всю свою кровь, до последней капли, ради его освобождения и славы. Ни один человек, вооруженный такими принципами, не поддастся врагу, поскольку именно они помогли Риму уцелеть после битвы при Каннах».

Я тоже никогда не уступлю врагу, а битва под Сталинградом никогда не станет вторыми Каннами. В наших рядах незримо сражается дух самого Фридриха Великого, и Провидение нас не оставит, как не оставило в самую тяжелую минуту и его. Расскажите об этом моему другу, вашему великому дуче, и повторяйте эти слова, вернувшись к себе домой, когда вас призовут руководить народом от имени дуче».

Так говорил фюрер и Верховный главнокомандующий немецкими вооруженными силами на суше, на море и в воздухе всего лишь за два дня до капитуляции его армии под Сталинградом – величайшего поражения, которого Германия под его руководством еще не видела. Я не присутствовал на встрече возвратившейся домой итальянской делегации с Бенито Муссолини, на которой все входившие в нее чиновники рассказали о своем визите в Германию. Однако они не бросились спасать своих союзников под Сталинградом, а 25 июля того же года не проявили никакого желания сражаться и умереть за своего дуче, не говоря уж о Фридрихе Великом.

5 февраля – уж и не знаю, оказал ли на это неожиданное решение отчет делегации или нет, – Муссолини освободил Галеаццо Чиано от поста министра иностранных дел, который тот занимал в течение семи лет, и прибавил палаццо Киджи к своей коллекции министерств. Я считал, что граф принесет гораздо больше вреда в своей новой роли итальянского посла в Ватикане, чем на своем прежнем посту. Окруженный почитательницами благородного и низкого происхождения, он мог теперь беспрепятственно интриговать, плести сети заговоров и тешить свое непомерное самолюбие, поскольку больше не находился под неусыпным наблюдением своего тестя, но это уже было не моим делом. Мне не платили за то, чтобы я поставлял Риббентропу или кому-нибудь другому сведения о деятельности Чиано, и я был очень рад этому. Я был приятно удивлен, встретив Чиано в гольф-клубе после его отставки и узнав, что дамы не покинули его, как обычно делают мужчины, когда один из них попадает в опалу. Приветствовав меня со своим обычным неискренним радушием, он красочно описал свое расставание с тестем и подчеркнул, какой огромный вклад он внес в развитие военного сотрудничества стран оси, находясь на посту министра иностранных дел. Я выслушал его с тщательно скрытой насмешкой и повеселился еще больше, когда прочитал в его дневнике совершенно противоположное описание.

А теперь я хочу рассказать о двух встречах Гитлера и Муссолини в месяцы, последовавшие сразу же за этим событием. Это был последний случай, когда дуче беседовал со своим другом в качестве главы итальянского правительства, лидера фашистской партии и руководителя целого ряда министерств. Я окрестил мое описание, составленное по горячим следам, «Лебединой песнью» и не хочу отказываться от этого названия, хотя зоологи давно уже установили, что песнь, которую лебеди исполняют перед смертью, относится к разряду легенд.