Что делать (Черновая редакция романа, варианты, наброски) - Николай Чернышевский

Это открытие зрело в ней медленно, незаметно для нее самой, - и вот однажды [поутру] посла обеда она сидела в своей комнате и читала.} теперь ее влекло {тянуло} думать.

Медленно, незаметно для нее самой зрело в ней это открытие. {Перед фразой: Медленно ~ открытие. - дата: 1 февр} Все накоплялись мелкие, почти забывавшиеся впечатления слов и поступков Кирсанова, на которые никто другой не обратил бы внимания, которых она сама почти не замечала, а только подозревала, предполагала; медленно росла {медленно росло это из главного недоумения} занимательность {важность} вопроса: "почему же он почти три года {Вместо: почти три года - было: а. Начато: один б. более два года } избегал ее?" {Далее было: а. и как можно так бороться б. и росло мнение } Медленно укреплялась мысль: "такой человек не мог удалиться по чувству мелочного тщеславия, которого в нем решительно нет", - и за всем этим, неизвестно к чему думающимся, еще смутнее и медленнее поднималась из немой глубины жизни в сознание мысль: "почему же я думаю о нем? что он такое для меня?"

И вот, однажды, после обеда, Вера Павловна сидит в своей комнате, {Далее было: и думает} шьет и думает. Начала она думать спокойно, но являлись воспоминания, вопросы, - мелкие, немногие, - росли, умножались, - и вот они тысячами роятся перед ее мыслью и все растут, все растут и все сливаются в один вопрос, роковой, форма которого все проясняется: "что ж это такое со мной? о чем я думаю, что я чувствую?" - и пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из "пустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела - вспыхнула, побледнела больше, {сильнее} и как огонь коснулся ее запылавших щек, и они побелели, как снег, - она вскочила и, вся дрожа, с блуждающими глазами вбежала в комнату мужа, - бросилась на колени к нему, {Далее было: как огонь загорелись} судорожно обняла его, склонила голову к нему на плечо, чтоб {Далее было: обняла} поддержало оно ее голову, чтоб скрыло {чтоб скрыть} оно лицо ее, и задыхающимся голосом проговорила:

- Милый мой, я люблю его, - и зарыдала.

- Что ж такое, моя милая Верочка, чем же тут огорчаться тебе? - сказал Лопухов, лаская жену.

- Я не хочу обижать тебя, мой милый, я хочу любить тебя.

- Что ж, постарайся, посмотрим, - если можешь, прекрасно; {Далее было: ведь ты знаешь, что я тебя люблю} дай идти времени, {Далее было начато: обдумай, увидишь силу своего чувства, если нет, тогда увидишь, что [тебе] тут} успокойся. Ты не можешь обидеть меня - ведь ты ко мне {Далее было: расположена} очень сильно расположена, - как же ты можешь обидеть меня? - Он стал гладить ее волоса, поцаловал ее в голову, {в лоб,} стал пожимать ее руку; {Вместо: стал ~ руку; - было: взял ее руку} она долго рыдала, но постепенно успокоивалась.

Лопухов давно уж ждал этого признания, потому и принял его с видимым хладнокровием, - но как бы ни были мы приготовлены к тяжелому для нас событию, оно все-таки тяжело действует на нас, когда совершается.

- Я не хочу с ним видеться, я скажу ему, чтоб он перестал бывать у пас, - говорила Вера Павловна.

- Как сама рассудишь, мой друг, как лучше для тебя, так и сделай. А когда ты успокоишься, мы посоветуемся. Ведь мы с тобою, что бы ни случилось, не можем не быть друзьями? Дай руку, - пожми мою, - видишь, как хорошо? Каждое из этих слов говорилось после долгого промежутка, а промежутки были наполнены тем, что он цаловал ее волосы, ласкал ее, как брат огорченную сестру. - Помнишь, мой друг, что ты мне сказала, когда мы с тобою стали женихом и невестою? "Ты выпускаешь меня на волю!" - Опять молчание и ласки, - помнишь, как мы с тобою говорили в первый раз, что значит любить человека - радоваться тому, что хорошо для него, делать все, что нужно, чтоб ему было лучше, - так? - Опять молчание и ласки. {Далее было: кто любит, тому} - Что тебе лучше, то и меня радует, {Далее было: а если б я стал мешать тому, что} - но ты посмотришь, как тебе лучше. - Опять молчание и ласки. - Зачем же огорчаться? Если с тобою нет беды, какая беда может быть со мною?

В этих тихих, отрывочных словах, повторявшихся по многу раз, прошло много времени, одинаково тяжелого и для Лопухова, и для Веры Павловны. Но, постепенно успокоиваясь, Вера Павловна стала наконец дышать легче. Она обняла {стала ласкать снова} мужа крепче прежнего и все твердила: "Я хочу тебя любить, мой милый, тебя одного, не хочу любить никого, кроме тебя".

Он не говорил ей, что это теперь уж не в ее силах, - надобно было дать пройти времени, чтоб {чтоб она} ее силы восстановились успокоением на какой-нибудь мысли, все равно.

Лопухов успел написать и отдать служанке {Было: и оставить у Маши} записку к Кирсанову, на случай, если он приедет: "Прошу тебя, Александр, не ходи теперь; не будь и завтра; если не получишь от меня новой записки, приезжай послезавтра. Особенного ничего нет и не будет, но мне надобно отдохнуть дня два". Ему надобно отдохнуть! И нет ничего важного!

Вечер прошел спокойно, по-видимому. Вера Павловна половину времени тихо плакала одна, отсылая мужа из своей комнаты, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все теми же немногими словами, - конечно, не словами, а тем, что голос его был ровен и спокоен, если не весел, то и не грустен, и лицо тоже, - наконец она стала сама как будто наполовину думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто неважную мечту, которая рассеется в несколько дней, не оставив никакого следа, - нет, она не думала этого, она чувствовала, что это не так, но это думалось ей, глядя на спокойное лицо мужа, слушая его тихий, ровный голос, говорящий, что нет ничего важного, и она несколько ободрялась тем, что ей думалось это. Утомленная волнением, она крепко спала, заснув поздно, - и проснувшись, {Далее было: свежая, бод} чувствовала бодрость.

"Лучшее развлечение от мыслей - работа", думала Вера Павловна, и совершенно справедливо: "буду проводить целый день в мастерской, пока вылечусь; это мне поможет".

Она стала проводить целый день в мастерской. В первый день действительно несколько развлеклась от мыслей, во второй - только устала, но уж мало отвлеклась, в третий - и вовсе не отвлеклась от мыслей. Так прошло с неделю.

Борьба была тяжела; цвет лица Веры Павловны стал бледен. Но по наружности она была совершенно спокойна, старалась даже казаться веселой, и это удавалось ей. Но если никто другой не замечал ничего, то муж, конечно, очень хорошо видел все. {Далее было начато: Через неделю за чаем}

- Верочка, - начал он через неделю: - мы с тобою живем, исполняя старое поверье, что сапожник всегда без сапог, платье на портном сидит дурно. Мы учим других жить по нашим экономическим принципам, а сами не думаем устроить по ним свою жизнь. Ведь одно большое хозяйство выгоднее нескольких мелких? Я желал бы применить это правило к нашему хозяйству. Если мы станем жить с кем-нибудь, мы и те, кто с нами стал бы жить, могли бы сберегать почти половину своих расходов. {Далее начато: Как ты дум} Надобно только сходиться таким людям, которые могут ужиться. Как ты думаешь об этом?

Вера Павловна давно уж смотрела на него точно такими же подозрительными, разгорающимися от гнева глазами, как Кирсанов в день их ученого разговора. Когда он кончил, ее лицо горело.

- Я прошу тебя прекратить этот разговор. Он неуместен.

- Почему же, Верочка? я рассчитываю денежные выгоды. Люди небогатые, как мы с тобою, не должны пренебрегать ими.

- Со мною нельзя так говорить; я не позволю говорить со мною темными {Далее было: двусмысленными} словами. Смей сказать, что ты хотел сказать!

- Я хотел сказать, Верочка, что, принимая в соображение наши общие выгоды, было бы нам хорошо...

- Опять то же? молчи! Кто дал тебе право {Как ты смеешь} опекунствовать надо мною? Я возненавижу {ненавижу} тебя!

Она быстро встала, ушла в свою комнату и заперлась.

Это была первая и последняя их ссора.

До позднего вечера Вера Павловна просидела запершись, потом пошла в комнату мужа.

- Мой милый, я сказала тебе такие суровые слова. Но не сердись на них. Ты видишь, я борюсь. Вместо того, чтоб поддержать меня, ты хочешь помогать тому, против чего я борюсь, надеясь - да, надеясь - устоять.

- Прости меня, друг мой, за то, что начал так грубо. Но - ведь мы помирились? - поговорим.

- О да, помирились, мой милый, только не действуй против меня. Мне и против одной себя трудно бороться.

- Верочка, и напрасно. Ты дала себе время рассмотреть свое чувство, ты видишь, что оно серьезнее, чем хотела ты думать вначале, зачем мучить себя?

- Нет, мой милый, я хочу любить тебя и не хочу, не хочу обижать тебя.

- Друг мой, ты хочешь добра мне. Что ж ты думаешь, мне приятно или нужно, чтоб ты продолжала мучить себя? {Вместо: мне приятно ~ себя? - было начато: что ты добро делаешь мне, что мучаешь}

- Мой милый, но ведь ты так любишь меня!

- Конечно, Верочка, что об этом говорить. Но в чем же состоит любовь? Не в том ли, чтоб желать хорошего человеку, которого любишь, чтоб не быть для него причиною страданья? Вот мое чувство. Мучая себя, ты будешь мучить меня.