Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

Вдруг в комнату кто-то настойчиво постучал… Взволнованный голос взывал: «Батюшка, батюшка, вам телеграмма… срочная… из Синода». Иоанн торопливо поднялся. Обернувшись к Тамаре, развел руками, дескать, не серчай, вызывают, и разговор окончен. Открыл дверь и взял телеграмму. Вокруг уже все суетились, недоуменно переглядывались и переговаривались. Новость была неожиданной и нежданной. Правда, по внешнему виду Иоанна этого сказать было нельзя. Он вел себя непринужденно и спокойно. Развернул сложенный бланк и прочитал, сначала про себя, а потом вслух, для всех: «Ваше высокопреподобие, отец Иоанн! Вас ожидают в Одессе. Далее морем в Севастополь и в Ливадию… Подробности нарочным. К. Победоносцев».

8 октября к причалу в Ялте пришвартовался корабль «Эриклик». На его борту были Александра Иосифовна — великая княгиня, ее дочь — Ольга Константиновна, королева эллинов, Мария Георгиевна — великая княгиня, греческая принцесса, а вместе с ними — Иоанн Кронштадтский, которого официально пригласила Александра Иосифовна. Встречал их цесаревич — Николай Александрович.

По приезде в Ливадию все отправились в малую церковь при дворце. Иоанн отслужил заздравную литургию, а также молебен. Приезд Иоанна озадачил многих, в том числе императрицу Марию Федоровну[207], так как государь не благоволил к нему, и она не знала, как доложить о случившемся. Государь был глубоко верующим, но прежде всего строго придерживался традиций православия, а православие не допускает, чтобы молитвы одного священника имели больший доступ к Престолу Всевышнего, чем молитвы всякого другого, кроме святых. Святым же отец Иоанн Церковью признан не был, поэтому в глазах православного человека он как бы грешил тем, что придавал своим молитвам особенное значение. Государь подозревал у отца Иоанна желание «выдвинуться» и «бить на популярность», а «популярничание» государь ненавидел и искренно презирал.

Весть о прибытии в Крым отца Иоанна мгновенно распространилась по округе, и дом, где его поселили, стал осаждать народ. Толпа собиралась с трех часов утра, и как только в шесть утра батюшка появлялся в подъезде, люди подходили к нему под благословение.

В воскресный день, 9 октября, Александр III исповедовался и приобщился Святых Тайн у своего духовника протопресвитера Иоанна Янышева. Цесаревич Николай Александрович по просьбе отца беседовал с Иоанном Кронштадтским и передал его слова, что он «чувствует над Собой его молитвы» и примет священника в ближайшее время.

Действительно, на следующий день, утром, император пожелал (по настоянию царицы) принять отца Иоанна. Войдя в кабинет, он увидел государя. Александр стоял в наброшенной на плечи шинели.

— Я не смел пригласить вас сам, — встретил он вошедшего. — Благодарю, что вы прибыли. Прошу молиться за меня. Я очень недомогаю.

Они вдвоем перешли в другую комнату, молча встали на колени. Иоанн вслух читал молитвы. Александр молился с чувством, склонив голову и углубившись в себя. После молитвы государь встал и, обращаясь к Иоанну, произнес: «Благодарю вас… Прошу и впредь молиться за меня».

Иоанн ответил согласием и поинтересовался: прикажет ли государь ему остаться или нужно уехать.

— Делайте как знаете, — услышал он в ответ.

После этого посещения Александру III стало настолько лучше, что появилась слабая надежда, если не на полное выздоровление, то на улучшение, которое позволило бы больному прожить при строгом соблюдении советов врачей еще годы. Иоанн же дал себе зарок не уезжать, пока он сам не причастит высокого больного.

Вечером этого же дня (10 октября) дворец облетела весть о прибытии невесты цесаревича — принцессы Алисы Гессенской. Вместе с встречавшим ее Николаем они приехали во дворец в коляске прямо из Симферополя. Перед дворцом был выставлен почетный караул. У Алисы в руках был большой букет, поднесенный ей цесаревичем.

Выйдя из коляски, они вместе с императрицей Марией Федоровной поднялись наверх к государю. Там вчетвером они оставались 20–30 минут. Сцена, происходившая в спальне царя, была трогательна и драматична. Всем было известно, что за несколько лет перед тем Алиса приезжала в Петербург еще совершенно молодой девушкой к своей сестре, великой княгине Елизавете Федоровне. Поговаривали, что целью приезда было знакомство с русской царской семьей, так как ее прочили в невесты наследника. Однако тогда она не понравилась Александру III, но произвела глубокое впечатление на наследника. Так или иначе, но из этого приезда в Петербург ничего не вышло; слышно было, что государь воспротивился этому браку. Принцесса уехала недовольной и обиженной, а Николая отец отправил в кругосветное путешествие.

Когда государь заболел, явилась неотложная необходимость женитьбы наследника, так как по традиции русский царь не мог быть холостым. Подходящей невесты не было, вспомнили о принцессе Гессенской, а, вероятно, о ней напомнили цесаревич и Елизавета Федоровна. Не без больших колебаний государь дал свое согласие на спешный брак сына, признавая тем самым свое безнадежное положение.

Оставив императора, Мария Федоровна с сыном-женихом и его невестой отправились в Большой дворец, где была приготовлена парадная встреча и собралась почти вся царская семья. В церкви служилось благодарственное молебствие по случаю благополучного прибытия августейшей невесты. Все, кто в тот момент был в Ливадии, устремились смотреть на молодых.

Император Александр остался один в спальне на втором этаже, лежа в кровати. Через открытые окна видно было, как садилось солнце, отражаясь на совершенно спокойной, как зеркало, темно-синей поверхности моря, уже слегка подернутого, как кисеей, легкой дымкой вечернего тумана. Чувствовалась ночная свежесть октябрьского, но по-прежнему теплого крымского вечера. В воздухе пахло последними осенними розами и специфическим, пряным ароматом лавровых кустов. Издалека доносились звуки оркестра, игравшего национальный гимн, взрывы «ура!» и какой-то неопределенный размеренный шум — то уходил по крупной гальке аллеи невидимый, но слышимый караул. В опускавшейся ночной темноте императору так зримо почувствовалось, что «прекрасное старое» уходит, уходит вместе с ним, а на смену заступает «новое» — неведомое, незнаемое, непонятное… Александр, одинокий в эту минуту, беспомощный и больной, но еще всесильный самодержец российский, ощутил неотвратимость перемен и свою человеческую неспособность воспротивиться им. В душе — тоска, безнадежность, грусть… от них защипало глаза, повлажнели веки… предательская слеза вот-вот норовила сорваться с ресниц… Император закрыл глаза, и ему, как наяву, послышалось:

Вечерний звон, вечерний звон!

Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом,

И как я, с ним навек простясь,

Там слушал звон в последний раз.

Уже не зреть мне светлых дней

Весны обманчивой моей.

И скольких нет теперь в живых,

Тогда веселых, молодых.

И крепок их могильный сон,

Не слышен им вечерний звон.

Лежать и мне в земле сырой.

Напев унылый надо мной

В долине ветер разнесет.

Другой певец по ней пройдет,

И уж не я, а будет он

В раздумье петь: вечерний звон…

…Вдруг вспыхнувшие в царской семье надежды на выздоровление не оправдывались. Государь слабел буквально на глазах. Он чувствовал себя очень утомленным. Отеки ног сильно увеличились, так что без помощи посторонних он более не мог перемещаться. Вызванные во дворец медицинские светила бесконечно заседали, но помочь уже ничем не могли. Александр III угасал.