Экзорцисты - Джон Сирлз

– Значит, пытайся лучше.

Она замолчала.

– А ты никогда не спрашивал себя? – неожиданно спросила она.

– Нет. Теперь уже нет. Я все забыл, и тебе нужно поступить так же.

Я стояла и ждала продолжения, когда внезапно загорелся свет над крыльцом на заднем дворике, осветив цементное патио. Я застыла на месте, оставаясь в тени, дверь распахнулась, и мужчина вышел из дома с переполненным мешком для мусора в руках. Он двигался в мою сторону, к мусорным бакам, поэтому я повернулась и выскользнула за ворота. Оказавшись на улице, я остановилась на тротуаре, а он бросил мешок в бак, закрыл крышку и потащил бак к дороге.

Узкие лужайки перед соседними домами и редкие деревья не оставляли особого выбора – спрятаться было негде. Я понимала, что, если встану за машиной на соседней подъездной дорожке, меня могут увидеть в окно хозяева и включить свет на своем участке. Поэтому я просто зашагала по улице, словно жила где-то рядом. Затем перешла на противоположную сторону, повернулась и направилась обратно, чтобы получше разглядеть мужчину. Он был в полицейской форме, впрочем, ворот рубашки застегивать не стал.

Когда он перетаскивал второй мусорный бак, его взгляд упал на меня. Он поднял руку ко лбу, чтобы свет не слепил глаза, и хрипло спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Я не смогла понять, узнал ли он меня, но я его раньше определенно не видела.

– Я просто… здесь, – ответила я.

– Ты идешь домой? А твои родители знают, где ты сейчас?

– Да и да, – ответила я.

– Ну так постарайся добраться до дома поскорее.

Он закончил возиться с баками, выключил свет над задним крыльцом и вернулся в дом. Значит, он меня не знает, решила я, когда дошла до перекрестка, размышляя, что делать дальше. Через несколько минут тишину нарушил шум мотора, я оглянулась и увидела полицейскую машину, которая отъезжала от дома. Мужчина открыл окно, и я слышала потрескивание полицейской рации. Проезжая мимо меня, он посмотрел в мою сторону и помахал рукой.

Как только автомобиль скрылся за углом, я повернула обратно, чувствуя себя более уверенно – ведь женщина теперь осталась одна.

«Постучи к ней в дверь, – сказала я себе. – И спроси прямо, кто она такая и что делала в Дандалке».

Я уже собралась так и сделать, когда увидела мусорные баки. Когда хулиганы перевернули баки с нашим мусором, я узнала, что таким образом можно кое-что выяснить о живущих в доме людях.

Я посмотрела на дом. В окнах все еще горел свет, но шторы были задернуты. Быстро подняв крышку ближайшего бака, я разорвала целлофан, затаила дыхание и принялась шарить среди бумаг, грязных салфеток и смятой фольги.

Вскоре мне удалось отыскать конверт, который позволил узнать кое-что новое: Николас и Эмили Санино, 104 Тайдуотер-роуд, Рехобот, штат Делавэр. Я попыталась вспомнить, слышала ли я когда-нибудь эти имена.

– Могу я вам помочь, юная леди?

Внезапно раздавшийся голос заставил меня уронить крышку бака. Если бы она была металлической, то раздался бы оглушительный грохот. Однако пластик отозвался лишь глухим гулом. Я подняла голову и посмотрела на женщину, подыскивая подходящие слова. Однако ничего разумного мне в голову не пришло, поэтому я просто подняла грязный конверт.

– Вы Эмили Санино?

Женщина подошла ближе и аккуратно закрыла мусорный бак. Вблизи ее лицо оказалось не таким жестким. В свете уличного фонаря я разглядела легкую сетку морщин вокруг глаз и рта. Она вырвала конверт из моих рук.

– Кто ты такая? И что делаешь тут в темноте, зачем роешься в нашем мусоре?

– Я Сильви, – сказала я. – Сильви Мейсон.

Женщина пыталась плотно закрыть крышку бака, но в тот момент, когда я произнесла свое имя, замерла и поднесла руку ко рту.

– Сестра Роуз?

Я кивнула.

– Но как ты… – Ее голос дрогнул. – Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь понять, кто вы такая.

Эмили Санино смотрела на меня, обдумывая мои слова, а потом спросила, как мне удалось ее найти. Когда я объяснила, она тяжело вздохнула.

– А твоя сестра или еще кто-нибудь знает, что ты здесь?

Я покачала головой.

– Ладно, давай зайдем в дом. Но ты не можешь остаться здесь надолго. Мой муж скоро вернется.

Я последовала за ней к задней двери. В обшитой деревом кухне пахло перцем, тушеными помидорами и продуктами, из которых она приготовила обед. От этих запахов мой живот заурчал, ведь с тех пор, как Хикин угостил меня сэндвичем в Филадельфии, я ничего не ела.

Я постаралась забыть о голоде и посмотрела на чисто выскобленный кухонный стол, на котором стояла ярко-голубая миска, мешок с мукой, лежал венчик для взбивания яичных желтков и простой черный бумажник с золотой застежкой.

– Я собиралась испечь пирог, – объяснила она. – Это успокаивает нервы. Но поняла, что у меня нет яиц, и пошла к машине, чтобы съездить в магазин. Тут я тебя и увидела.

– Вы печете для нас?

– Для вас?

– Ну, я имела в виду то, что вы оставляете возле нашего дома.

Она покачала головой.

– Не сегодня. Я уже отвезла торт к вашему дому.

Интересно, нашла ли его Роуз на крыльце, когда возвращалась домой, и выбросила ли его, как и все предыдущие.

Эмили Санино вернула миски в шкаф, а муку и молоко в холодильник. Я заглянула через коридор в гостиную и увидела кресло-качалку, как у моей мамы. На небольшом столике у стены в ряд стояли фотографии в рамках и несколько кубков с золотыми фигурками наверху.

– Я сожалею, но должна сказать, что никто не ест то, что вы нам привозите.

Она распахнула дверцу холодильника, повернулась и удивленно посмотрела на меня.

– Почему?

– Моя с сестрой не знали, кто это все привозит.

Эмили Санино задумалась. Казалось, она колеблется. Наконец она закрыла холодильник и сказала:

– Понятно.

– Но почему вы возите нам еду? Если вы нас не знает-е?

– Ты права. Я тебя не знаю. – Теперь она стояла у стола, внимательно на меня смотрела и тщательно подбирала слова. – И всего несколько раз видела твою сестру. Тем не менее я испытываю к вам огромное сочувствие, ведь вы пережили ужасные вещи.

– Вы знали нашу маму и отца? Вы когда-то обращались к ним за помощью?

Она провела ладонями по своему простому платью.

– Знаешь что? Давай перейдем в гостиную. Оттуда я смогу услышать машину мужа. Мы должны быть уверены, что он тебя не увидит, когда вернется.

Я хотела рассказать ей, что говорила с ним на улице, но решила оставить эту информацию при себе; мне не хотелось ее отвлекать, ведь у нас было совсем мало времени. В гостиной я подошла к столику и посмотрела на трофеи, всего пять. Наверху каждого имелась маленькая золотая фигурка – бегущая, прыгающая и что-то бросающая – во всех случаях девочка. С фотографий в рамках на меня смотрел маленький темноволосый ребенок в розовом платье, потом та же девочка на несколько лет старше в ярком купальном костюме с длинными мокрыми волосами и песком на локтях. На следующей – долговязый подросток со скобками на зубах и в футболке с надписью: БОГ ЛЮБИТ ЛЕТНИЕ ЛАГЕРЯ. Наконец появилась девушка с широкими плечами и оформившейся грудью, волосы стали еще более темными, но были коротко подстрижены.

– Моя дочь, – сказала Эмили, когда увидела, что я смотрю на фотографии.

Я взглянула на лестницу, находившуюся в дальней части комнаты, и вспомнила про свет на втором этаже, когда разглядывала дом. Эмили села в кресло, я устроилась в кресле-качалке.

– Она там?

– Нет, увы, нет.

Я заметила, что по ее лицу скользнула тень. Печаль, но и нечто большее, что позволило мне догадаться, куда могут привести мои вопросы. Как и Энвистлы, Санино обратились к моим родителям за помощью. Казалось, нам нужно было очень много друг другу сказать, но мы обе долго молчали, потом Эмили начала говорить:

– Мы хотели, чтобы у нас было много детей, целый выводок, но мы с мужем начали слишком поздно. Так что радовались тому, что у нас есть она. Мы уделяли ей много внимания. Следили за одеждой, отправляли в летние лагеря. Ее подруги постоянно ночевали у нас, мы устраивали веселые дни рождения.

– Похоже, у нее было чудесное детство, – заметила я.

– Совершенно верно. Но, когда растишь ребенка, у тебя нет никаких гарантий касательно результата. Можно делать все правильно, а потом что-то пойдет не так – нет, так бы сказал мой муж. А я бы теперь сказала, что все пошло не так, как мы планировали. Вот что произошло с моей дочкой, когда она превратилась в девушку.

Я вспомнила Альберта Линча, стоявшего в конце нашей подъездной дорожки, который предупреждал нас, что Абигейл может казаться совершенно нормальной, а потом внезапно все меняется. И о девушках, о которых читала в «исторической» книге несколько лет назад.

– Мать думает, что она знает своего ребенка. Ведь она привела его в мир. Она меняет пеленки и берет на руки, когда девочка плачет, читает книжки каждый вечер перед сном, а потом незаметно подкладывает под подушку монетки, чтобы она верила в Зубную фею. Но, несмотря на любовь, несмотря на все усилия, проходят годы, и наступает день, когда она становится угрюмой. У нее появляются тайны. Она не хочет находиться рядом с тобой. Я часто спрашивала у дочери, что не так, но она всегда отвечала одинаково: я не пойму.