Эпоха тьмы - Грэм Макнилл

— Партак пал сегодня вечером, — Лев указал на одну из систем в кольце из марсианских глифов. — Губернатор-фабрикатор Гулгорада объявил о своей победе четыре часа назад. — Едва заметную радость примарха могли заметить лишь приближенные. — Он уже не так ликовал, когда я сообщил ему, что из-за его стремления взять Партак остался без защиты Йаэлис, который около часа назад захватили мятежники.

— Он переоценил свои возможности. — Корсвейн какое-то время наблюдал за мерцающими глифами, потом взглянул на своего сеньора. — Опять.

Алайош заговорил прежде, чем Лев успел ответить.

— Он хотя бы предложил принести извинения за то, что не прислушался к вашим словам, когда вы предрекали то, что теперь случилось?

— Разумеется, нет. — Лев склонился над столом, опершись кулаками о его гладкую поверхность. — И вы здесь не поэтому. Так что обойдемся без негодования, даже если оно справедливо.

— Есть связь с Империумом? — Алайош позволил надежде прозвучать в голосе.

— Нет. — Лев махнул рукой в латной перчатке сквозь гололитическое изображение, глубоко погрузившись в свои мысли. — Наши астропаты по-прежнему немы из-за турбулентностей в варпе. Насколько я помню, последний зафиксированный контакт состоялся четыре месяца и шестнадцать дней назад. — Примарх не отрывал взгляда холодных зеленых глаз от гололитического изображения. — Два года стычек в космосе, планетарных осад, глобальных вторжений и отступлений; атаки с орбиты и эвакуации с воздуха… Наконец у нас есть шанс со всем покончить.

Корсвейн прищурился. Он никогда не слышал, чтобы Лев рассуждал о вероятностях. Примарх всегда говорил как прагматик, наделенный аналитическим умом. Любое его военное распоряжение основывалось на логике, а любое замечание, прежде чем слететь с уст, проверялось и рассматривалось со всех сторон.

— Курц, — рискнул предположить Корсвейн. — Сеньор, мы нашли Курца?

Лев покачал головой.

— Мой ядовитый братец, — он вновь махнул рукой в сторону гололита, — сам нашел нас.

Гололит задрожал, и стало слышно, как система потрескивает, переключаясь на другой образ.

— Один из наших сторожевых кораблей, «Серафическое бдение», получил это послание от маяка дальней космической связи, установленного на пути его патрулирования.

Корсвейн прочел искаженные при воспроизведении слова, мысленно проговаривая их про себя, как делал всегда. От прочитанного по коже поползли мурашки.

— Не понимаю, — признался он. — Это же одна из лютеровских поправок к «Изречениям». И кстати, не самая популярная. Зачем понадобилось ее оставлять? Чтобы мы нашли?

Соглашаясь, Лев заговорил вполголоса, хотя звук больше походил на свирепый рев:

— Чтобы заманить нас с помощью насмешки и используя слова, наиболее для этого подходящие — по мнению Курца. Кроме сообщения маяк передавал координаты. Похоже, мой дорогой братец желает наконец встретиться.

— Это наверняка ловушка, — сказал Алайош.

— Разумеется, — согласился Лев. — И все-таки на этот раз мы полезем зверю в пасть. Нельзя целую вечность понапрасну губить воинов с обеих сторон, как это делалось в последние годы. Если этому Крестовому походу и суждено когда-нибудь закончиться, то только после нашей с братом встречи.

— Тогда лучше продолжим охоту, — настаивал Алайош. — Захватим их флотилии…

— А они в ответ захватят наши. — Лев говорил сквозь стиснутые зубы; бронированные плечи поднимались и опускались в такт тяжелому дыханию. — Двадцать шесть месяцев я гонялся за ним. Двадцать шесть месяцев он удирал от меня, сжигая миры перед самым нашим прибытием, перерезая пути снабжения и уничтожая аванпосты Механикум. Уходил от любой засады, как песок сквозь пальцы. За каждую нашу победу вознаграждает поражением. Это не охота, Алайош. Пока примарх не погибнет, война не кончится. И ни он, ни я не можем погибнуть иначе, чем от руки своего брата.

— Но, сеньор…

— Помолчи, Девятый капитан. — Голос Льва был по прежнему ровным и тихим, но в глазах вспыхнуло холодное возбуждение, почти гнев. — Мы — один из последних верных Империуму легионов, сохранивших полную численность, и единственные в космосе пытаемся не дать королевству развалиться, в то время как глаза всех прочих обращены на Терру. Вы полагаете, я не хочу стоять рядом с Дорном на стенах отцовского Дворца? Считаете, что мне охота торчать тут, в космическом безмолвии, пытаясь собрать осколки разлетевшейся империи? Мы не можем добраться до Терры. Уже пытались. И не смогли. Эта война закрыта для нас благодаря предательским течениям варпа. Но остальная Галактика тоже погружается во тьму, и, возможно, мы — последний легион, несущий среди звезд свет Императора.

Лев снова выпрямился, его глаза сверкали от еле сдерживаемых чувств.

— Это наш долг, Алайош из Девятого ордена. А легион всегда исполнял свой долг. Мы должны победить в этой войне. Целый подсектор миров-кузниц тратит свои интеллектуальные и материальные силы на то, чтобы выжить, а не на то, чтобы поддержать другие имперские силы. То же происходит в рыцарских мирах и мирах-житницах, в гостевых мирах и на рудных. Чем быстрее мы завершим этот Крестовый поход, тем раньше они смогут поддержать каждый сектор Империума своими ресурсами, и тем скорее мы воссоединимся с Жиллиманом. — При этих словах Лев вздохнул. — Где бы он ни был.

Корсвейн выслушал все это молча. Когда затихли последние слова, оставив после себя надежду, рыцарь прочистил горло, собираясь говорить.

— Сеньор, я понимаю, почему вы хотите поднять перчатку, брошенную вам примархом Курцем. Но для чего вы позвали нас?

Лев медленно выдохнул, указывая на мир на самом краю Восточной Окраины на гололитической карте.

— Координаты указывают на эту систему. Я не могу рисковать неучастием в Крестовом походе целого флота легиона из за своих семейных проблем. — Он усмехнулся, и эта усмешка была совсем не похожа на его обычную умную и искреннюю улыбку. Это был тигриный оскал. — Я возьму с собой лишь одну роту, несколько кораблей и вспомогательных судов. Достаточно, чтобы защитить себя и ускользнуть в случае предательства, если таковое произойдет. Но мало, чтобы появился риск утратить наши позиции в этом презренном и вечном противостоянии, если оно окажется ложным следом.

Алайош немедленно отсалютовал.

— Девятый орден почтет за честь служить вам в качестве личной охраны.

— А я почту за честь, что он служит мне. — Лев понимающе кивнул. — Кор. Ты, похоже, о чем-то задумался, мой младший брат.

— Как называется этот мир? — спросил Корсвейн.

Лев сверился с данными на мониторе, стоявшем на его стороне стола.

— Тсагуалса. Зарегистрирована как пустынный мир, непригодный для колонизации, без признаков поселений времен Древней Ночи.

— Значит, кровный враг позвал нас на мертвый кусок камня на краю Галактики. — Корсвейн бросил взгляд на Алайоша. — Если весь флот Повелителей Ночи там соберется, возможно, ты сможешь снова скрестить клинки с Севатаром.

Капитан скинул капюшон, открыв изуродованное лицо. Большая его часть представляла собой жуткое переплетение неровных шрамов и бесцветных бугров синтетической плоти, не до конца зарастившей рану. А вместо зубов торчали тусклые стальные штифты, закрепленные в восстановленных деснах.

— Отлично. — Алайош прищурил глаза — практически единственную непострадавшую часть лица. — Я у него в долгу.

IV

Ударный крейсер «Неистовство» перенесся в систему один. Под рев протестующих двигателей он ворвался в безмолвие реального пространства и включил торможение, выскочив из варпа. Заработали гасители инерции, расположенные в носовой и средней части корпуса; вспомогательные тормозные системы взвыли, замедляя полет боевого корабля.

Для наблюдателя из космоса замедление хода до самого малого произошло тихо и элегантно. Для тех, кто находился на борту, содрогающийся корпус в сочетании с воем двигателей создавал куда менее изящную картину. Сотни обливающихся потом членов экипажа в помещениях машинариума поддерживали работу огромных плазменных печей, в то время как одетые в форму офицеры на командной палубе вызывали по очереди все отсеки корабля, требуя данные о состоянии систем и механизмов.

Трон Льва на борту «Неодолимого разума» был намного пышнее всего, что стояло на мостике «Неистовства», и вместо того чтобы занять место капитана, Лев предложил Келлендре Врай формально продолжать командовать кораблем. Пока эта седеющая женщина с волосами, собранными в тугой пучок, восседала на своем небольшом троне, Лев стоял рядом, скрестив руки на груди и глядя на экран окулюса.

Пред ними в пустоте вращалась Тсагуалса — серая, безжизненная, наделенная лишь тончайшим слоем облаков над видимым полушарием.