Полное собрание стихотворений - Александр Пушкин

Царскосельская статуя

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.Дева печально сидит, праздный держа черепок.Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

Глухой глухого звал к суду судьи глухого,Глухой кричал: «Моя им сведена корова!» —"Помилуй, – возопил глухой тому в ответ: —Сей пустошью владел еще покойный дед".Судья решил: "Чтоб не было разврата,Жените молодца, хоть девка виновата".

Прощание

В последний раз твой образ милыйДерзаю мысленно ласкать,Будить мечту сердечной силойИ с негой робкой и унылойТвою любовь воспоминать.

Бегут меняясь наши лета,Меняя всё, меняя нас,Уж ты для своего поэтаМогильным сумраком одета,И длятебя твой друг угас.

Прими же, дальная подруга,Прощанье сердца моего,Как овдовевшая супруга,Как друг, обнявший молча другаПред заточением его.

Паж или пятнадцатый год

C'est l'âge de Chérubin…[59]

Пятнадцать лет мне скоро минет;Дождусь ли радостного дня?Как он вперед меня подвинет!Но и теперь никто не кинетС презреньем взгляда на меня.

Уж я не мальчик – уж над губойМогу свой ус я защипнуть;Я важен, как старик беззубый;Вы слышите мой голос грубый,Попробуй кто меня толкнуть.

[Я нравлюсь дамам, ибо скромен,И между ими есть одна…И гордый взор ее так томен,И цвет ланит ее так тёмен,Что жизни мне милей она.]

Она строга, властолюбива,Я [сам дивлюсь] ее уму —И ужас как она ревнива;Зато со всеми горделиваИ мне доступна одному.

Вечор она мне величавоКлялась, что если буду вновьГлядеть налево и направо,То даст она мне яду; – право —Вот какова ее любовь!

Она готова хоть в пустынюБежать со мной, презрев молву.Хотите знать мою богиню,Мою севильскую графиню?..Нет! ни за что не назову!

Румяный критик мой, насмешник толстопузый,Готовый век трунить над нашей томной музой,Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогой,За ними чернозем, равнины скат отлогой,Над ними серых туч густая полоса.Где нивы светлые? где темные леса?Где речка? На дворе у низкого забораДва бедных деревца стоят в отраду взора,Два только деревца. И то из них одноДождливой осенью совсем обнажено,И листья на другом, размокнув и желтея,Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.И только. На дворе живой собаки нет.Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.Без шапки он; несет подмышкой гроб ребенкаИ кличет издали ленивого попенка,Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил.Что ж ты нахмурился? – Нельзя ли блажь оставить!И песенкою нас веселой позабавить? —

—

Куда же ты? – В Москву – чтоб графских именинМне здесь не прогулять.– Постой – а карантин!Ведь в нашей стороне индийская зараза.Сиди, как у ворот угрюмого КавказаБывало сиживал покорный твой слуга;Что, брат? уж не трунишь, тоска берет – ага!

[К переводу Илиады.]

[Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,Боком одним с образцом схож и его перевод.]

Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.

Исполнен отвагой,Окутан плащом,С гитарой и шпагойЯ здесь под окном.

Ты спишь ли? ГитаройТебя разбужу.Проснется ли старый,Мечом уложу.

Шелковые петлиК окошку привесь…Что медлишь?… Уж нет лиСоперника здесь?…

Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.

Рифма

Эхо, бессонная нимфа, скиталась по брегу Пенея.Феб, увидев ее, страстию к ней воспылал.Нимфа плод понесла восторгов влюбленного бога;Меж говорливых наяд, мучась, она родилаМилую дочь. Ее прияла сама Мнемозина.Резвая дева росла в хоре богинь-аонид,Матери чуткой подобна, послушна памяти строгой,Музам мила; на земле Рифмой зовется она.

Отрок

Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

Два чувства дивно близки нам —В них обретает сердце пищу —Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!Земля была <б> без них мертва,Как пустыняИ как алтарь без божества.

Когда порой воспоминаньеГрызет мне сердце в тишине,И отдаленное страданьеКак тень опять бежит ко мне;Когда людей вблизи видяВ пустыню скрыться я хочу,Их слабый ум возненавидя, —Тогда забывшись<?> <я><?> лечуНе в светлый кр<ай>, где н<ебо блещет>Неизъя<снимой> си<невой>,Где <море> те<плою волной>На мрамор ветхой тихо плещет,И лавр и тем<ный> ки<парис>На воле пыш<но> разрослись,Где пел Т<орквато величавый>,Где и теперь <во> мг<ле> но<чной>Далече звонкою скалой[Повторены] пловца октавы.Стрем<люсь> привычною меч<тою>К студеным север<ным> волн<ам>.Меж белоглавой их толпоюОткрытый<?> остров вижу там.Печальный остров – берег дикойУсеян зимнею<?> брусникой,Увядшей тундрою покрытИ хладной пеною подмыт.Сюда порою [приплывает][Отважный северный рыбак],Здесь рыбарь<?> невод расстилает[И свой] разводит он очаг.Сюда погода волноваяЗаносит [утлый<?>] мой<?> челнок.

Эпиграмма. «Не то беда, Авдей Флюгарин…»

Не то беда, Авдей Флюгарин,Что родом ты не русский барин,Что на Парнасе ты цыган,Что в свете ты Видок Фиглярин:Беда, что скучен твой роман.

Заклинание

О, если правда, что в ночи,Когда покоятся живые,И с неба лунные лучиСкользят на камни гробовые,О, если правда, что тогдаПустеют тихие могилы —Я тень зову, я жду Леилы:Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Явись, возлюбленная тень,Как ты была перед разлукой,Бледна, хладна, как зимний день,Искажена последней мукой.Приди, как дальная звезда,Как легкой звук иль дуновенье,Иль как ужасное виденье,Мне всё равно, сюда! сюда!..

Зову тебя не для того,Чтоб укорять людей, чья злобаУбила друга моего,Иль чтоб изведать тайны гроба,Не для того, что иногдаСомненьем мучусь… но тоскуяХочу сказать, что всё люблю я,Что всё я твой: сюда, сюда!

Стамбул гяуры нынче славят,А завтра кованой пятой,Как змия спящего, раздавятИ прочь пойдут и так оставят.Стамбул заснул перед бедой.

Стамбул отрекся от пророка;В нем правду древнего ВостокаЛукавый Запад омрачил —Стамбул для сладостей порокаМольбе и сабле изменил.Стамбул отвык от поту битвыИ пьет вино в часы молитвы.

Там веры чистый луч потух:Там жены по базару ходят,На перекрестки шлют старух,А те мужчин в харемы вводят,И спит подкупленный евнух.

Но не таков Арзрум нагорный,Многодорожный наш Арзрум:Не спим мы в роскоше позорной,Не черплем чашей непокорнойВ вине разврат, огонь и шум.

Постимся мы: струею трезвойОдни фонтаны нас поят;Толпой неистовой и резвойДжигиты наши в бой летят.Мы к женам, как орлы, ревнивы,Харемы наши молчаливы,Непроницаемы стоят.

Алла велик!К нам из СтамбулаПришел гонимый янычар —Тогда нас буря долу гнула,И пал неслыханный удар.От Рущука до старой Смирны,От Трапезунда до Тульчи,Скликая псов на праздник жирный,Толпой ходили палачи;Треща в объятиях пожаров,Валились домы янычаров;Окровавленные зубцыВезде торчали; угли тлели;На кольях скорчась мертвецыОцепенелые чернели.Алла велик. – Тогда султанБыл духом гнева обуян.

<Дельвигу.>

Мы рождены, мой брат названый,Под одинаковой звездой.[Киприда, Феб и Вакх румяный]Играли нашею судьбой.

Явилися мы рано обаНа ипподром, а не на торг,Вблизи Державинского гроба,И шумный встретил нас восторг.

Избаловало нас начало.И в гордой лености своейЗаботились мы оба малоСудьбой гуляющих детей.

Но ты, сын [Феба] беззаботный,Своих возвышенных затейНе предавал рукой расчетнойОценке хитрых торгашей.

В одних журналах нас <ругали>,Упреки те же слышим мы:Мы любим славу<?> да в б<окале>Топить разгульные умы.

Твой слог могучий и кры<латый><?>Какой-то дразнит пародист,И стих, надеждами<?> <богатый><?>,Жует беззубый журналист.

Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы