Повелители сумерек: Антология - Даниэль Клугер

Погрузившись в пучину политики, принц забыл о неизвестной красавице. А вот она о нем не забыла.

– Он мне не нравится. У него руки холодные. – Одиль фыркнула. – Принц-лягушонок!

Девушка не помнила, как оказалась дома. Должно быть, задремала в карете. А когда проснулась, то была в собственной постели, Жакмета возилась у очага. Крестная сидела в кресле, как прежде, кутаясь в плащ. Наряд из черного шелка исчез, лишь меховые туфельки стояли у постели.

Уже давно наступил день, но окна были прикрыты ставнями, и в доме царил полумрак.

– Ты хотела быть принцессой, значит, тебе нужно выйти замуж за принца. Франсуа Анжуйский – единственный принц крови во Франции, и он не женат. А что руки холодные, что поделать – у нынешних Валуа разжижена кровь. Ведь они изначально были слабой ветвью рода. Так же, как урбинские Медичи. Если бы королева Екатерина принадлежала к ветви нынешних герцогов Тосканских, потомков Большого Сатаны, это могло бы спасти ее детей. Но смешение двух слабых ветвей губительно…

– Сатаны? – с тревогой спросила Одиль.

– Успокойся, дитя, это всего лишь прозвище Джованни деи Медичи, храбрейшего полководца. Если б он не погиб молодым, судьба Италии, а то и всей Европы могла быть иной. В его жилах текла сильная кровь, кровь матери, Тигрицы Романьи. Младшие Медичи, его потомки, стали Великими герцогами…

Одиль подивилась, что крестная с таким знанием говорит об истории чужой страны, но потом вспомнила, что госпожа Сен-Этьен долгое время прожила в Италии.

– Крестная, зачем вы уезжали? – неожиданно для себя спросила она.

– Я искала… Говорили, будто в Аквиле живут потомки первого Анжуйского дома. Но – увы – это оказалось лишь легендой. И мои надежды создать новый Анжуйский дом связаны лишь с тобой, Одиль. Подумай, разве это не великое предназначение? А что до прочего… Ты ведь помнишь сказку о принце-лягушонке?

– Конечно помню… – Одиль хотела сказать, что это всего лишь сказка, но осеклась. После того, что произошло вчера, говорить такое было по меньшей мере глупо.

– Вот видишь. Быть может, твоя любовь сможет превратить лягушонка в прекрасного принца.

Из-за ставен они не услышали приближавшегося цокота копыт и не увидели всадника. Когда в дверь забарабанили, Одиль сжалась под одеялом. Но после того как Жакмета открыла дверь и на пороге показался крепкий мужчина с лицом, изрезанным морщинами, и копной седых волос, она обрадовалась. Тому, что исчезло чудесное платье. Теперь он не сможет донести той, кто его послал. На всякий случай Одиль приспустила с постели край одеяла, чтоб закрыть туфли.

– Госпожа графиня послала меня осведомиться о здоровье мадемуазель.

Жакмета прокаркала что-то в ответ насчет того, что мадемуазель лежит в постели и негоже мужчине входить в дом.

– Все равно я должен ее видеть.

Жакмета растопырила руки, чтоб перегородить дорогу, но вошедший решительно оттолкнул ее.

– Я здесь, Граншан, – слабым голосом отозвалась Одиль. – Я больна и не встаю с постели.

– Вот как? – Вошедший прищурился, словно пытался разглядеть, не подменили ли девушку. Затем его взгляд перебежал на госпожу Сен-Этьен. – А это еще кто?

– А вы кто, сударь, осмелюсь спросить?

– Это Граншан, дворецкий моей мачехи, – вместо него ответила Одиль.

– Я, сударь, бедная странница, собирала в лесу целебные травы. Эта добрая старушка позвала меня на помощь, когда ее госпожу поразила лихорадка. И я вторые сутки не отхожу от нее ни днем ни ночью.

– Стало быть, вторые сутки лежит… Что ж, моя милостивая госпожа выражает заботу о здоровье и пропитании своей подопечной. – Он извлек из-под плаща небольшой полотняный мешок, бросил его на пол и вышел.

Жакмета, кряхтя, подняла мешок, водрузила на стол и развязала. Одиль, приподнявшись в постели, глянула ей через плечо.

– Горох! – с отвращением произнесла она. – Этим она меня и кормит – горох, фасоль… Ее свиньи едят лучше, чем я.

– Ничего, дитя, тебе больше не придется есть эту грубую пищу.

– Но… по правде говоря, я совсем не голодна. – Удивительно – прошли почти сутки с тех пор, как Одиль ела в последний раз.

Крестная как будто угадала ее мысли.

– Так и должно быть. Это вновь обретенная тобой сила поддерживает тебя. Поднимайся, скоро вечер, и тебе снова пора ехать в Анжерский замок. Но можешь ли ты показаться в одном и том же платье? Нам следует придумать что-то новое.

Одиль села, подняла туфельки с пола.

– Крестная, если я буду идти через лес, они совсем износятся. И этот белый мех запачкается.

– Нет, ты уже прошла испытание, сегодня я буду с тобой, и тебе не придется сбивать ноги. А платье… Я придумала! Этот гадкий горох найдет себе применение. Прошлой ночью мы призывали моих птиц, но есть и другие, которых можно просто приманить. На балу на тебе будет новый наряд, переливчатый, как голубиная грудь!

– Он уже предложил тебе руку и сердце, дитя мое?

– Нет. Он только спрашивал, увидимся ли мы завтра… то есть уже сегодня.

– Странно. Раньше такие вещи делались быстрее. О чем же вы говорили?

– О разных вещах. О том, что он предполагал, будто я из Испании, ибо при испанском дворе принят черный цвет. Но теперь он так не думает. Спрашивал, не принадлежу ли я к одному из германских княжеских родов. Это его кровно затрагивает. Ведь Франсуа не только герцог Анжуйский и Туреньский и граф Фландрский, он еще маркиз Священной Римской империи Германской нации и герцог Люксембургский…

– Вот как? Зигфрид тоже был герцогом Люксембургским.

– Какой Зигфрид?

– Он правил через двести лет после Ренфруа и за двести лет до Фулька… Впрочем, я перебила тебя.

– Он спрашивал, буду ли я на вечерней службе в Анжерском соборе. Он-то намерен там быть. Ведь враги вечно попрекают его тем, что он ради фламандской либо английской короны готов отречься от истинной веры. Потому принц вынужден поддерживать свою репутацию доброго католика. А потом приглашал меня в свои покои, говорил о каком-то кубке…

Госпожа де Сен-Этьен расхохоталась, запрокинув голову. Ибо поэты посвятили немало строк (процитировать кои не представляется здесь возможным) знаменитому кубку принца, на котором были изображены всевозможные любовные утехи людей, богов и животных, запечатленных в самых замысловатых позах. Дамы и девицы, получившие приглашение посмотреть на кубок, хорошо знали, что их ожидает.

– Я должна отказаться? – с трепетом спросила Одиль.

– Ни в коем случае. Сегодня последняя ночь, когда луна пребывает в полной силе, дальше она начнет убывать. Кубок – это хорошо, это правильно, он годится для обряда точно так же, как чаша на каменном алтаре.