Помилованные бедой - Эльмира Нетесова

— Чего же живой молчишь? — удивился Юрий Гаврилович.

— Подходить к ней стыдно, чтоб люди не подумали, что я ее очередной хахаль! — покраснел Петрович.

— Не, Лень, тебя уже в кавалеры не приклеят ни к кому.

— Почему так?

— От тебя моргом за версту прет!

— Юрка, мой запах теряется в толпе. А вот ваши рожи, улыбки, мимика выдают с головой. Хочешь знать честно? Вас самих от психов уже не отличишь. Смех идиотский, гримасы дебильные, шутки кретиньи. Глянь на себя со стороны! Волосы дыбом встанут. Недаром твои внуки играют в казаки-разбойники и стреляют в тебя.

— Мои внуки рожицы краской вымазали и подкрались, когда я поесть сел. Они как взвыли за спиной на два голоса. Я повернулся, у меня борщ через уши выскочил. Я, взрослый мужик, в натуре под стол залез, думал, мои больные обоими корпусами ко мне пожаловали. Во внучатки! До обморока довели! — смеясь, жаловался Бронников.

— Ваши большие! А вот мой клоп что вчера отчебучил! Вернулся я домой с работы, Лида ужин на стол поставила. Сын на горшок сел. Вижу, оба хмурые. Понял, что поругались меж собой, но меня не хотят расстраивать. Я уже чай допил, как сын слез с горшка и несет мне его. С мочой показывает и говорит: «Какать нечем! Мамка пирожное не покупает! Как жить дальше буду?» Ему еще трех лет нету, а хитрить научился!

— Это что. Моей Наташке всего восемь лет, а у нее уже любовник, так одноклассника зовет, что ей понравился. Одного при том не пойму, именно с ним каждый день дерутся как кошка с собакой. Попробуй хоть кто-нибудь влезть разнять их, вдвоем на него набросятся и так отделают, смотреть жутко. Спросил ее, зачем дерется с тем мальчишкой, она мне в ответ: «Чтоб на других девчонок не смотрел. Пусть привыкает к семейной жизни».

— Крутая девка! Вся в деда! — смеялся Петрович и напомнил Бронникову, как тот три года подряд дрался с соседкой по парте. Все хотел прогнать ее. Та терпела, хотя сдачи давала. А потом стала работать в горздравотделе. И Бронникову много лет портила нервы. Все просьбы игнорировала, урезала средства на дурдом, и только когда она ушла на пенсию, Юрий Гаврилович вздохнул свободно. Но с бывшей одноклассницей даже теперь, встречаясь в городе, не здоровается и не разговаривает. — Чего вы с ней враждовали, признайся хоть теперь? — спросил Леонид Петрович.

— Терпеть не могу подхалимов и зубрил. Она всех ребят высвечивала учителям. Слишком много неприятностей из-за нее было. И хотя не любил бить слабых, с этой себя не мог сдержать. Редкая сволочь! Она и в институте фискалила на всех. Я знал и предупреждал ребят. Сам из-за той гадюки трижды в госбезопасности побывал. Ну и отплатил ей. Свадьбу расстроил. Рассказал жениху, кто она есть. Он от нее мигом сбежал. Навсегда откачнулся, так и осталась в старых девах.

— Узнала, кто ей помешал?

— Само собой. Я сам сказал о том стерве!

— Юрка! А сколько нервов истрепала она тебе в благодарность?

— Хватило! Ну да что теперь? Недавно видел ее. На базаре сумками торгует. Совсем одряхлела.

— Неужели пожалел?

— Посочувствовал. На жалость пороху не хватило.

— Скажи-ка, Юрий, к тебе в больницу не поступал Олег Долгополов? Его сослуживцы у меня побывали. Увидеться хотят.

— Есть такой. Он в Афгане и Чечне воевал!

— Точно! Давно он у тебя?

— Считанные дни. Ну и мужик! Крепко его скрутило, до самых печенок!

— Уже меня опередил, анатомировал? Кто разрешил? — засмеялся Сидоров и спросил: — Как он там?

— Плох! Ему нельзя видеться ни с кем. Он бросается на любого. Даже в общей палате не держу, всех перекрошит. Сила у него нечеловеческая. Вчетвером не связать. Не знаю, удастся его подлечить иль нет, он нашего санитара чуть не убил. Весь в переломах лежит в травматологии. А этот — в клетке. Конечно, лечим. Но с ним крайне трудно.

— Юр! Можно мне с ним поговорить?

— Поговорить? Ты ненормальный! Это нереально. Мы врачи, а не рискуем. Увидеть — пожалуйста. А в клетку не пущу. Он действительно опасен и непредсказуем.

— Его родного брата казнили афганцы. На глазах у Олега. Тот на год моложе был. Всего три месяца воевал. Остались сын и жена. А еще мать с отцом. Как к ним вернуться, как сказать, что не сумел защитить? А нервы уже на пределе. Говорят ребята, классный парень тот Олег. Его действительно боялись «духи». Сам смерть искал. Не отсиживался в укрытиях, не прятался в окопах. Сколько раз лежал в госпиталях… И все равно уходил на войну. Смелый мужик, вот только жизнью не дорожит. Говорят, что сердце и душу потерял на войне, потому оставшееся не жаль.

— Таких много у нас перебывало. Иные умерли, не придя в себя. Даже имя не вспомнили. О причине болезни подавно забыли.

— Этот очень многим жизнь спас!

— Зато свою не сберег.

— Ну разреши мне с ним увидеться!

— Зачем? От него ни одного слова не услышишь. Рано! Понимаешь?

— Хотя бы глянуть дай!

— Он бросается на решетку. Плюется, мочится на проходящих мимо. Пусть хоть немного успокоится. Да и что это за ребята, почему спрятались за твою спину? — спросил Бронников.

— Они вместе воевали!

— Я это понял.

— Юр! Они не знают, что он у тебя. Спросили о сослуживце. Они ко мне заявились спросить, не попадал ли в морг такой? Я по журналу глянул. Нет! Не было! Ребята и поделились своей бедой. Мол, этому человеку многие жизнью обязаны с войны. И если жив, вдруг помочь нужно? Они готовы в любой момент.

— Ему бы теперь не мешать!

— Хотя бы взглянуть дозволь!

— Ну, достал, Петрович! Мало тебе своих забот, вернешься домой оплеванный и обоссанный психом! Тебя из трамвая прогонят, домой пешком пойдешь через город.

— Если так, заночую у тебя в психушке!

— А потом предложишь мне ответный визит, провести ночь в компании какой-нибудь путанки? — рассмеялся Юрий Гаврилович.

— Зато у тебя будет выбор! Да еще какой! Не пожалеешь!

— Ах так? Ну ладно! — Юрий Гаврилович встал и пошел по коридору размашистым шагом. — Вот он! — указал на человека, лежавшего на полу за решеткой. Он повернулся ко всем спиной. Плечи его изредка вздрагивали.

— Олег! — позвал Леонид Петрович. Тот даже не пошевелился.

— Долгополов! Подъем! — крикнул Бронников.

Олег вскочил мигом. Протер глаза, увидел врачей и, скорчив свиное рыло, стал кривляться, корчить рожи, плеваться.

— Смирно! — приказал ему врач.

Олег будто замер, вытянулся по струнке.

— Долгополов, как ваше имя? Как зовут вас? — спросил Бронников.

Тот разинул рот, долго силился сказать слово, но не смог. Его лицо перекосила жуткая гримаса. Олег кинулся на решетку с диким криком. Стал трясти, пытался сломать. Но не получалось. Тогда заколотил по ней кулаками. Глаза налились кровью, лицо повело от нервных судорог.

— Отставить! — крикнул Бронников. Но Олег не услышал. Он пытался сломать клетку, но его сил явно не хватало.

— Олег, успокойся! — попытался привести его в чувство Леонид Петрович, но больной не реагировал. — Юр! А сколько дней ему понадобится, чтобы он успокоился и не бросался на решетку?

— Когда как. Все индивидуально. Одному недели хватает. Другому — всю жизнь. Буйное помешательство многих сгубило. Если сердце слабое, не справится человек с болезнью. А и как обследуешь его? Сам видишь. Домой отпускать нельзя. Он все и всех перекрошит. Никого не узнает. И сослуживцев…

— Но твои команды слышал!

— Это подсознательно. Он их не осмысливает и выполняет рефлекторно.

— Ну, раз доходит до сознания…

— Я не буду тебе врать. Это еще ни о чем не говорит. Надо ждать. Каким будет результат, давай не будем загадывать.

— Я столько доброго о нем услышал! — сокрушался Леонид Петрович.

— У меня, как и у тебя, всяких хватает. Мы больных не выбираем, как и ты своих покойников. Лечим всех подряд, кормим и ухаживаем. За иных сердце болит, — признался главврач.

— Ага! Значит, не все одинаковы? — усмехнулся Сидоров.

— Чудак ты, Ленька! Ну поставь перед тобой два гроба, в одном старушка под сотню лет, в другом трехлетний младенец. Кого жалко станет? Бабуля, как бы то ни было, пожила свое. Все видела и познала, успела от жизни устать. И смерть как дорогую подругу ждала, заранее к встрече с ней готовилась. А вот ребенок ничего не успел увидеть. Так и не понял, почему, сколько ни тянулся, не смог звезду рукой достать. Вот таких жаль, Петрович. По ним сердце болит. Они не осиливают эту болезнь и умирают в самом розовом возрасте. Хотя Олег твой тоже еще мальчишка! Что видел, кроме войны? Да ничего! Еще смерть… Такие редко задерживаются в жизни. У них нет якоря, чтобы привязать их цепями к семьям, детям. А они сдружились с горем. Разве случайно у Долгополова вся голова седая? Пошли, Леня! Не стоит тебе рвать душу, своих забот полно. — Отвел Петровича от клетки и вдруг услышал:

— Доктор!

Бронников не поверил ушам, оглянулся. Олег стоял, прижавшись лицом к решетке.