Плацдарм «попаданцев». Десантники времени - Александр Конторович

Я жестом подозвал гарсона и, с трудом преодолевая навалившийся депресняк, попросил водки. Шнапса, граппы, кальвадоса, коньяку или хоть рому — да чего есть, только покрепче. Бутылку. Набулькал полстакана — коньяк таки нашелся, мы ж все-таки во Франции, хотя в бюджете у меня и образовалась немаленькая дыра — заглотил одним махом. Ну да: «А так как вы — залпом! — коньяк пьют только русские!» Подумав — хватил еще столько же — потому что одной порции явно оказалось мало.

Только после этого меня слегка отпустило.

Прокуренный зал парижской забегаловки снова стал реальностью.

Даже как бы еще более отчетливой. Обшарпанная обстановка, грязный пол, запахи застарелого табачного дыма и винного перегара, смешанные с ароматами второсортной кухни, разговор за сдвинутыми столами у окна…

— Правительственная монополия на торговлю с заграницами отменена? Отменена вскорости ж после Девятого Термидора! И что воспоследовало за сим? Все купцы разом хлеб свой потащили иностранцам! А военные заводы где государственные? Тако же отменили! И у солдат теперь не то что хлеба — ружей не хватает! Что сие как не измена делу Отечества? Сами всё немцам с англичанами отдадут, дабы защищаться впредь было нечем — а им за то великое деяние новый король ихнюю мошну наворованную оставит!

— Ну о чем говоришь ты, Данила, ведаешь ли об том? Кабы свободную торговлю не позволили — сейчас бы все крестьяне уже по всей стране за оружие принялись бы! Ведь и без того уже в половине департаментов бунты злые противу правительства не стихали! И дело к большему стремилось… Отменой сей монополии торговой Конвент единомоментно гражданскую войну в пределах Франции отменил!

— Ну да! И ныне богатеи деревенские на радостях цены на хлеб ломят до размеров несусветных! Да зерно за море сплавляют!

— Так за морем за то зерно денег больше дают! Ты сам на их месте не искал бы разве в том выгоды?

— А совесть есть ли у них?! В Париже шесть сот тысяч душ народу впроголодь живет — а им от того прибыль?! Скоро и вовсе кровь людскую пить начнут, аки вурдалаки! А Конвент где пребывает в эту часа минуту?! Последних честных в рядах своих вон гонит и как зверей диких беспощадно травит: Барер, Бийо-Варенн, Колло д'Эрбуа — твердейшие же были! Всегда за народ!

— Не всегда, Данила… Мне учитель кое-что показывал из бумаг Конвента да Комитета времен тех… Они с народом такое творили, что не всякий дворянин себе подобное измыслить способен был! При Робеспьере гильотинировали бы сих трибунов народных в единый момент времени… А сейчас их за кровь народную пролитую всего только из правительства изгоняют… Даже и под арест не берут!.. Да и сам ведь видишь, наверное, брат — казни-то каждодневные прекратились! Не рубят больше головы без разбора и вины! А к лету и Конституцию долгожданную в действие ввести обещают — чего якобинцы так сделать и не смогли, сколь ни тщились!

— Головы не рубят? Эка радость! Зато голодом морят! А сами жрут в три горла! А если кто голос возвысит — того тут же в тюрьму немедля! За это, что ли, революцию делали, народ сувереном провозгласили? А паки, выходит — обратно в то же самое ярмо? Только погонщики новые будут! Конституция, говоришь? Что-то сомневаюсь я, что эти ее введут — на что она им? Им же без нее лучше! Они ж даже секции Парижские отменили — орудие изъявления воли народной! Упразднили все сорок восемь! А заместо того округа придумали — всего двенадцать штук. Да запретили им заседания их проводить больше одного раза в декаду! Электоральный клуб — последнее прибежище, что еще у истинных французов оставалось — закрыли — комедия! — на ремонт, когда никакого ремонта никто не требовал! Двести человек «рабочих» во главе с «архитектором»! Произвол это полный, Петруха! И учитель твой в сем произволе участвует — что ты про него ни говори! И попомни: добром эта их политика не выйдет им! Бабеф правильно вельми пишет, что у народа осталось только одно средство — восстание! Как в восемьдесят девятом — поход на Версаль! Или в девяносто втором — на Тюильри! Вооруженной рукой обуздать деспотизм Конвента, заставить обратить внимание на волю избирателей! Короля скинули — и этих скинут, если что! Уж думаю, никак не крепче они прежней власти окажутся…

Совершенно обычный, в общем, для того времени разговор… Как смутно помню из школьной истории и из читанного после: «термидорианская реакция». Когда прибравшие к рукам власть революционные олигархи принялись упрочать свое положение хозяев жизни, а шибко распоясавшийся народ загонять туда, где, по их мнению, ему и место. А народу это не очень нравилось…

Данила с Петром тут были неоригинальны. Собственно, они высказывали две основные на тот момент, диаметрально противоположные точки зрения. Петр стоял, похоже, практически на официальной позиции Конвента, выражая мнение «умеренных» депутатов, считавших ситуацию в целом вполне приемлемой. И всячески борющихся с опасностью возобновления «террора» — как тогда называли период правления якобинцев. Данила же, судя по тому, что почти дословно цитировал статьи из бабефовского «Трибуна народа» — а вы чего думали, газетки-то мы почитываем! — исповедовал взгляды крайней оппозиции. Выступавшей против «культа личности» Робеспьера, но считавшей при том, что при якобинцах порядок-то был… Ага… И при этом оба лагеря истово уповали на введение в действие конституции. Как на манну небесную. Способную разом устранить все существующие проблемы. Дети малые…

Забавным, пожалуй, тут являлось еще то, что в эти времена — когда никаких теорий революционных еще не было разработано, ни терминология толком не устаканилась — все разговоры на улицах, все печатные полемики и все дебаты в Конвенте происходили на одном и том же несусветном суржике, доставшемся от предыдущей эпохи энциклопедистов. И представлявшем из себя дикую смесь светского салонного диалога с самой примитивной бульварной патетикой. Где всяк толковал произносимое на свой лад. Вследствие чего возникало полное непонимание между собеседниками при абсолютном согласии их же на словах между собой. Регулярно выливаясь в постоянные конфликты и дрязги: «Мы ж договорились!! Вы чего?! — Мы договорились?! Да мы вовсе не это имели в виду!!» Ну… Банальная «кухонная политология», так хорошо известная в наше время… Впрочем, ничего удивительного: откуда взяться профессиональным политикам, если сама политическая деятельность в стране началась буквально семь лет назад? С нуля. Вот и получилось, в общем, что та самая «кухарка» и управляла теперь государством… Как умела.

Несколько неожиданно, пожалуй, было слышать все это в исполнении оказавшихся в Париже русских… Ну что им эта французская революция? С другой стороны, они тут живут уже не первый год. Наблюдают данное историческое событие практически с самого начала и — ясен пень! — не могут не иметь своих пристрастий и антистрастий в этом спектакле. Да и, помнится, нынешняя российская действительность тоже способствует появлению революционных настроений. Радищев свое «Путешествие…» уже написал. А кое-кто из весьма немаленьких людей в штурме Бастилии даже участвовал и в Якобинском клубе состоял… Тот же граф Павел Строганов. Он же гражданин Поль Очер. Что уж говорить о более нижних слоях общества, к которым явно принадлежала эта компания… Кто они вообще могли быть? Беглые, скрывающиеся от закона? Любознательные, избравшие путь Ломоносова? Просто авантюристы? Черт его знает — не подойдешь же и не спросишь!..

Тут опять мои размышления оказались прерваны самым неожиданным образом. Наиболее молчаливый из всей четверки, Алексей, на которого я почти не обращал внимания — а зря, у художника глаз острый — что-то очень негромко сказал, наклонившись над столом, и спорщики немедленно смолкли. После чего вся компания разом повернулась ко мне и уставилась на меня в восемь глаз. Не то, чтобы угрожающих или любопытных. Скорее внимательных.

— Кто вы такой, месье, и почему нас подслушиваете? — спросил старший, Евгений.

— Я не подслушиваю. Просто слушаю… — ответил я. — Не затыкать же мне уши?

И только после реакции собеседников сообразил, что Евгений обратился ко мне по-французски. А я ему в ответ сказал — по-русски! Штирлиц, нля…

— Вы русский?

Ага, счаз-з!.. «Братаны! Да я в натуре свой! Вчера лишь из Москвы прилетел!» Не забыть бы только, что сейчас столица — Питер! А то брякну опять чего…

— Нет. Француз. Просто русский язык знаю… немного.

— Гм… — заключил Евгений задумчиво. — Для француза вы его знаете весьма даже изрядно…

Ну, что верно, то верно… Надо что-то отвечать! Что вот только?

— У меня был хороший учитель.

— Кто же, коли не тайна? — подал голос Петр. Это я, видимо, его «учителем» спровоцировал. Блин. Но кто мог меня учить?! Уж русских-то на Корсике точно Наполеону не попадалось. Впрочем, также, как и в Бриенне… И как потом мне с этим выдуманным учителем дальше отбрехиваться?!