Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обстоятельства казни А. Шлагинтвейта, описанные несколькими очевидцами, опять-таки не дают оснований считать, что Валихан-тура расправился с ним в приступе гнева или наркотического опьянения. Источники донесли до нас примеры жестокости, проявленной правителем даже по отношению к собственным подданным. Ч.Ч. Валиханов сообщает: «О степени зверства этого ходжи можно судить по следующим фактам. Один кашгарский мастер, сделавши несколько сабельных клинков, в сопровождении сына пришел к ходже, чтобы поднести ему свои произведения. Представленный ему, он yдoстоился целования руки. Ходжа, взявши одну из сабель в руки, спросил: “Остра ли?” Мастер отвечал утвердительно. “Попробуем”, – сказал ходжа и одним взмахом отрубил голову сына, сказав: “Да, отличная сабля”, – и приказал наградить отца почетным халатом. Рассказывали, что однажды Валихан-тюре пригласил к себе почтеннейших лиц Кашгара – нескольких анджанских купцов. По кашгарскому обычаю, были призваны музыканты. В самом разгаре пиршества вдруг раздался громовой голос ходжи: “Палач!” Все гости с трепетом ожидали, на кoгo падет eгo выбор; явился палач, и он указал на одного музыканта, который имел неосторожность зевнуть; при всех отрублена была голова и отправлена к пирамиде» [Валиханов, 1985в, с. 152, 153]. Аналогичные сведения приводит и А.Н. Куропаткин: «Одним из любимых его удовольствий было собственноручно отрубать головы обвиненным, а в последних недостатка не имелось. Неловкое движение, слово, зевок в присутствии повелителя, все влекло за собою казнь» [Куропаткин, 1877, с. 315].
Совершенно иначе описываются обстоятельства казни самого Адольфа Шлагинтвейта. Согласно сообщениям кашгарцев – очевидцев расправы с баварским ученым, после распоряжения Валихана о казни иностранца с него сорвали верхнюю одежду, связали руки и, проведя по центру Кашгара, казнили у городского моста [Валиханов, 1985 г, с. 42; Марков, 1987, с. 266–267] (ср.: [Keay, 1977, р. 233]). Таким образом, речь идет отнюдь не о спонтанной расправе над баварским ученым со стороны впавшего в ярость правителя, а о вынесении приговора обвиняемому в государственном преступлении – шпионаже – и о приведении его в исполнение. На это же указывает и судьба имущества баварца, которое было конфисковано в казну, и его спутников, которые были обращены в рабов: вероятно, их тоже обвинили в шпионаже, но не сочли, что они заслуживают казни, как предводитель экспедиции.
Казус с А. Шлагинтвейтом, точно так же как с Ч. Стоддартом и А. Конолли, показывает, насколько незначительным основанием в глазах тюрко-монгольских правителей являлся статус иностранных подданных для предоставления им каких-то дополительных гарантий, льгот или привилегий в случае привлечения их к суду. Конечно, во многом судьба иностранцев могла зависеть от того, в чем именно их обвиняли, а также от отношений конкретного правителя с государством, подданными которого они являлись. Однако не приходится сомневаться, что процессуальный статус иностранцев в суде среднеазиатских правителей никак не регламентировался.
Глава IV
Источники процессуального права
В нашем распоряжении имеется не так много правовых памятников, которые регламентировали бы процессуальные отношения в Монгольской империи и ее наследниках – тюрко-монгольских государствах. Тем ценнее те немногочисленные юридические документы, которые сохранились до нашего времени и позволяют пролить свет на отдельные вопросы статуса судей, принципы организации и деятельности судов, иные формы реализации ханами своей судебной прерогативы.
§ 18. Ярлык о назначении эмира яргу[172]
Современный венгерский востоковед И. Вашари отмечает, что «институт монгольских судов не изучен в достаточной степени» [Vásáry, 2016a, р. 157]. Ученый одновременно и прав, и не прав. С одной стороны, как мы уже имели возможность убедиться выше, вопросы организации и деятельности судебной системы Монгольской империи достаточно широко освещаются в работах, посвященных истории этого государства и его улусов, а также проблемам истории государства и права монголов и кочевников Евразии в целом.
Но, с другой стороны, нельзя не согласиться с тем, что в этих работах практически отсутствует рассмотрение столь важного аспекта, как правовой статус судьи (яргучи). Вполне понятно, почему этот вопрос не привлекал внимания ученых: большинство исследователей истории монгольских судов (яргу) опираются преимущественно на сведения нарративных источников – средневековых хроник и летописей, а также немногочисленные правовые памятники, имеющие косвенное отношение к процессуальной сфере.
Полагаем, что устранить этот пробел позволит обращение к важному правовому источнику – указу (ярлыку) о назначении на должность эмира яргу, т. е. именно судьи монгольского имперского суда. Данный документ содержится в весьма ценном источнике «Дастур ал-катиб фи та‘йин ал-маратиб» («Руководство для писца при определении степеней»), представляющем собой руководство для представителей ханской канцелярии. Этот труд был составлен во второй половине XIV в. Мухаммедом б. Хиндушахом Нахчивани, чиновником при дворе монгольских правителей Ирана из династий Хулагуидов и Джалаиров. Специфичность этого во многом уникального источника и отсутствие его полного перевода на русский и европейские языки послужили причиной того, что он до сих пор привлекает внимание весьма ограниченного круга специалистов.
Вторую часть трактата составляют образцы ярлыков о назначении на различные должности военной и гражданской администрации монгольского Ирана, причем для большинства из этих должностей (а всего их 60) Мухаммед Нахчивани приводит по три образца ярлыков, так что в источник вошло около 180 документов [Нахчивани, 1976]. Интересующий нас ярлык о назначении эмира яргу идет под четвертым номером и также представлен в трех образцах.
Отметим, что этот документ привлекал внимание востоковедов довольно часто и, в отличие от других ярлыков из «Дастур ал-катиб», неоднократно переводился. Впервые немецкий перевод первого из трех образцов представил австрийский востоковед Й. фон Хаммер-Пургшталь, включив его вместе с 36 другими образцами в приложение к своему известному труду «История Золотой Орды в Кипчаке: монголы в России» (1840) [Hammer-Purgstall, 1840, S. 463–516]. Во второй половине XIX в. российский ученый В.Г. Тизенгаузен перевел 13 первых ярлыков из «Дастур ал-катиб», среди которых и три образца о назначении эмира яргу. Однако перевод не был доведен до конца; в настоящее время его черновой вариант с многочисленными правками хранится в Архиве востоковедов Института восточных рукописей РАН (Санкт-Петербург) [Тизенгаузен, л. 224–225]. В 1900 г. тюрколог П.М. Мелиоранский опубликовал русский перевод того же образца, что перевел на немецкий Й. фон Хаммер-Пургшталь [Мелиоранский, 1900, с. 018–019]. В 1930–1940-х годах этот документ привлек внимание А.Ю. Якубовского, который на его основе дал краткую характеристику суда-яргу, сочтя возможным распространить свои выводы
