Завтра была война (сборник) - Борис Васильев

– Ну, что обронено? – спросил Федор Ипатович.

– Отказал он, Феденька. Гордый стал больно.

– Гордый? – И желваки по скулам забегали. – Ну, добро, если гордый. Добро.

А Егор сидел у окна в вагоне, и колеса стучали: в Москву! в Москву! в Москву!..

Но пока не в Москву, правда, а в областной центр, на пересадку. И как раз в это время из областного того центра другой поезд отходил: с Юрием Петровичем у вагонного окна. И колеса тут по-иному стучали: в Ленинград! в Ленинград! в Ленинград!..

20

Не обнаружив в областном городе Юрия Петровича, Егор сразу утратил всю гордость и сел в московский поезд очень растерянным. Правда, билет ему Чувалов взял заранее и оставил в гостинице, где Егору этот билет и вручили с сообщением, что сам Чувалов отбыл в неизвестном направлении.

Впервые Егор ехал в купейном вагоне, где из бережливости не стал брать постель. Попутчики попались солидные, о чем-то калякали, но Егор разговора не поддерживал. Он не получил последних напутственных указаний от Юрия Петровича, и ему было не до разговоров. И ночь почти не спал и мыкался на голом тюфяке, опасаясь ворочаться, чтобы никого не разбудить.

К утру он весь занемел и прибыл в столицу в окостенелом состоянии.

Однако его опасения оказались преждевременными: в Москве Егора встретили и определили в гостиницу.

– Вам, вероятно, придется выступить в прениях, – сказал встречавший его молодой человек, когда они прошли в номер.

– В чем?

– В прениях. – Молодой человек достал бумагу, положил на стол. – Мы подготовили для вас кое-какие тезисы. Ознакомьтесь.

– Ага, – сказал Егор. – А зоопарк далеко?

– Зоопарк? – недоверчиво переспросил молодой человек. – По-моему, метро «Краснопресненская». Завтра в десять утра ждем в министерстве.

– Загодя приду, – заверил Егор.

Встречавший ушел, а Егор, наскоро перекусив в буфете, расспросил, как проехать до станции «Краснопресненская», и не очень уверенно спустился на эскалаторе в метро.

В зоопарке он подолгу задерживался перед каждой клеткой, а перед слоновником замер. Вокруг менялись люди, приходили, смотрели, уходили, а Егор все стоял и стоял, сам себе не веря, что видит живого слона. Правда, слон этот не ходил по улицам, а стоял в крепко огражденном вольере, но вел себя свободно: обсыпался песком, фыркал и подбирал булки, что кидали ему дети через загородку. Егор следил за каждым движением слона, потому что очень хотел все запомнить и потом показать Кольке. Так следил, что даже служитель заинтересовался:

– Что, мужик, хороша скотинка?

– Это животная, – строго поправил Егор.

– Верно. – Служитель был пожилым, и Егор разговаривал с ним свободно. – Не боишься?

– А чего? Ты же не боишься?

– Ну, помоги тогда. Потом в деревне хвастать будешь, что слона кормил.

– Я в поселке живу.

– Все равно похвастаешься.

Служитель провел Егора в зимнее помещение, где стоял еще один слон, поменьше. Он вкусно хряпал свеклу с морковкой и дважды вежливо обнюхал Егора черным крючочком хобота.

– Умная животная! – восторгался Егор.

Потом служитель провел Егора по зоопарку, рассказал, кого из зверей как и когда кормят. Сводил и в обезьянник, но там Егору не понравилось:

– Орут.

Они вместе пообедали в столовой для сотрудников и окончательно подружились. Егор рассказал о совещании, о поселке и особо о Черном озере.

– Раньше Лебяжьим называлось, а теперь – Черное.

– Вымирает живая красота, – вздыхал служитель. – Одни зоопарки скоро останутся.

– Зоопарк – это не то.

– Не то, ясное дело.

Егор ушел из зоопарка последним, когда ГУМы и ЦУМы были уже закрыты.

Подумал маленько, припомнил рассказ Юрия Петровича, упомянутый им адрес и узнал у милиционера, как ехать.

Он не очень представлял себе цель этого посещения, но потерянное лицо Чувалова упорно не уходило из памяти.

На девятый этаж он поднялся без лифта, поскольку пользоваться им не умел. На площадке отдышался, нашел квартиру, позвонил. Дверь открыла молодая длинноволосая женщина.

– Здравствуйте, – сказал Егор, загодя сняв кепку. – Мне бы Марину.

– Я Марина.

Длинноволосая глядела недобро, и разговор приходилось начинать через порог.

– Я к вам от Чувалова. От Юрия Петровича.

Она явно решала, как поступить, и Егору показалось, что решала со страхом.

– Так, – наконец сказала она и плотно прикрыла дверь, ведущую в комнаты. – Ну, проходите. На кухню.

Кепку повесить было некуда, и Егор прошел на кухню, держа ее в руке.

Хозяйка шла следом, наступая на пятки. Точно загоняла.

– Кто там, Мариночка? – донесся из комнат мужской голос.

– Это ко мне! – резко ответила длинноволосая, закрыв за собой и кухонную дверь. – Так в чем же дело?

Сесть она не предлагала, и это враз успокоило Егора.

Еще у порога он не знал, как и что говорить, а теперь понял.

– В комнатах-то, поди, муженек обретается?

– А вам какое дело?

– Мне дела нет, а вот ему – не знаю.

– Угрожать пришли?

– Зачем же так-то? Я к тому, что вы, стало быть, устроились, а другому устроиться не даете. Хорошо ли?

– Да как вы смеете?..

– Смею уж, – негромко сказал Егор. – Хватит злом-то пыхать. Что он дурного-то сделал вам?

– Сделал, – усмехнулась она и закурила сигарету. – Объяснять бесполезно: если он до сих пор не понял, то вы и подавно.

– Растолкуйте, – сказал Егор и сел на маленькую красную табуретку. – Затем и пришел.

– Я вас выгоню сейчас отсюда, вот и все объяснения.

– Нет, не выгоните, – сказал Егор. – Раньше, может, и выгнали бы, а теперь побоитесь. Вы вон все двери за собой позакрывали и, значит, семейством своим дорожите.

– Опять угрозы? Слушайте, мне надоело…

– Дали б водички, – вздохнул Егор. – В столовке селедки три порции съел – горю.

– Ух, нахалище! – Она достала из стенного шкафчика расписанную глиняную кружку, спросила через плечо: – Прикажете со льдом?

– Зачем? – удивился Егор. – Простой налей, колодезной.

– Колодезной… – Она шмякнула о стол кружкой, вода плеснула через край. – Пейте и уходите. Чувалову скажите, что ребенок не его, пусть успокоится.

Егор неторопливо выпил невкусную московскую воду, помолчал.

Женщина стояла у окна, яростно дымя сигаретой и через плечо поглядывая на него колючими глазами.

– Что вам еще от меня нужно?

– Мне-то? – Егор посмотрел: и чего хорохорится девка? – Муж ведь он вам-то.

– Муж!.. – Она презрительно передернула плечами. – Пенек он лесной, ваш Чувалов.

– Ругать не ласкать: не скоро заморишься.

– Оскорбить женщину и даже не заметить – как это благородно!

– На оскорбить не похоже, – с сомнением сказал Егор. – Юрий Петрович – человек уважительный.

– Уважительный! – насмешливо повторила Марина. – Скажите честно, если женщина – ну, по минутной слабости, под настроение, по увлеченности, наконец, – перес… – она запнулась, – ну, переночует, у вас хватит соображения утром не совать ей деньги?

– Соображения у нас хватит. Денег у нас нет.

– Он тоже платил не наличными. Просто решил меня осчастливить и потащил ставить этот дурацкий штамп, не соизволив даже поинтересоваться, люблю ли я его.

– Что, силой штампы ставили-то?

– Ну зачем же… – Она вдруг улыбнулась. – Ну я дура, дура я была, легкомысленная, это вам надо? Мне сначала даже понравилось: романтика! А потом опомнилась и сбежала.

– Сбежала, – сердито сказал Егор. – А штамп? От него куда сбежишь?

Длинноволосая растерянно промолчала, и Егору стало жаль ее. Разговор словно поменял их местами, теперь главным в этой кухне был он, и оба это понимали.

– Я паспорт потеряла, – виновато сказала она. – Может, и он так, а?

– Сама завралась и его врать учишь? С новым-то как живешь?

– Хорошо.

– Я не про то. Я про закон…

– Расписались.

– Ах ты, господи!..

Егор вскочил, пометался по кухне. Марина внимательно следила за ним, и во внимании этом была почти детская доверчивость.

– Хорошо, говоришь, живете?

– Хорошо.

– Зови его сюда.

– Что? – Она вдруг выпрямилась, вновь став холодно-надменной. – Вон отсюда. Немедленно, пока я милицию…

– Ну, зови милицию, – согласился Егор и опять уселся.

Марина отвернулась к окну, беспомощно повела опущенными плечами. Она плакала тихо, боясь мужа и стесняясь постороннего человека.

Егор посидел, повздыхал, а потом тронул ее за плечо:

– Узнают – хуже будет: закон ведь нарушен.

– Уходите! – почти беззвучно закричала она. – Зачем вы пришли, зачем? Ненавижу шантаж!

– Чего ненавидишь?

Она промолчала. Егор потоптался, помял кепку и пошел к дверям.

– Стойте!

Егор не остановился. Нарочно хлопнул кухонной дверью, услышал, как зло и беспомощно зарыдали у окна, и, выйдя в коридор, распахнул дверь в комнату.