Записки советского актера - Николай Черкасов

Еще при первых моих шагах на сцене, не догадываясь о всех технических требованиях актерской профессии, я невольно обращал внимание на тот творческий покой, которым всегда так необыкновенно свободно владел Ф. И. Шаляпин.

Помнится, на одном из представлений «Руслана и Людмилы» перед началом спектакля, или, точнее, сразу после начала увертюры, на сцену вышел Ф. И. Шаляпин — Фарлаф, но не дойдя до своего места за столом, заметил неполадку в костюме: ремни, придерживавшие его обувь, будучи слабо закреплены, начали сползать. Ф. И. Шаляпин опустился на табурет и принялся подтягивать ремни, но они сползли, и он отправился за кулисы в поисках костюмера. Заняв свое место за креслом Людмилы и держа в руках шест с закрепленным на нем большим фонарем, я по неопытности волновался из–за отсутствия главного героя спектакля — Шаляпина. Увертюра подходила к концу, и волнение мое усиливалось, когда едва ли не на последнем ее такте Фарлаф — Шаляпин совершенно спокойно вошел на сцену и занял свое место за столом непосредственно перед тем, как взвился занавес. Случай этот, как я понял впоследствии, свидетельствовал о необыкновенном творческом покое артиста.

В противовес этому примеру приведу другой случай из моей практики, связанный с постановкой «Дяди Вани».

Я уже упоминал, что впервые встретился с реалистическим образом в бытность мою студентом, репетируя отрывок из «Дяди Вани», в котором играл Астрова. И когда «Дядя Ваня» ставился в Театре имени Пушкина, я решил, что поскольку еще юношей, не имея опыта и не владея необходимой техникой, я при помощи В. В. Максимова успешно справился с небольшим эпизодом, то теперь вполне располагаю навыками для того, чтобы сыграть Астрова на академической сцене.

Я стал репетировать во втором составе, и в течение полугода с большим увлечением работал над ролью. Однако, в силу сложившихся обстоятельств, второй состав не получил должного количества сценических репетиций. Костюм, грим, реквизит, свет, полный прогон спектакля — со всем этим второй состав столкнулся на единственной монтировочной репетиции. И когда я вышел на сцену, то сразу потерял внутреннюю опору. От волнения не по существу я настолько перестал владеть собой, что смог успокоиться и собраться лишь к четвертому действию, которое, кажется, единственно и сыграл в должном творческом покое.

Психологические роли построены на внутреннем движении и поэтому требуют собранности актера, которая приходит с долгими, последовательными репетициями и постепенным овладением технической стороной роли.

Творческий покой, как состояние наиболее благоприятной предрасположенности актера к творчеству, возникает на основе всестороннего овладения техникой и доставляет актеру большое наслаждение.

В искусстве театра, так же как и во всяком другом искусстве, главенствующим чувством актера должно быть чувство целого, общего: актер всегда, каждую минуту, должен знать, для чего он находится на сцене, ибо основная его задача — вместе со всем творческим коллективом донести идею спектакля до зрителей.

Пожалуй, будет уместно сравнение нашего актерского ощущения с ощущением шахматиста, который играет тем лучше, чем сильнее его партнер. Величайший предрассудок состоит в том, будто актеру, играющему главную роль, выгоден серый и бесцветный фон, выгодны слабые партнеры. Руководители театров иногда считают, что если в спектакле заняты один–два ведущих артиста труппы, то в остальных ролях можно занять второстепенных исполнителей. Между тем истинный мастер всегда получает поддержку в сильных партнерах и в творческом общении с ними обретает новые силы.

Следует сказать несколько слов о широко распространенном у нас в стране жанре — о «театре у микрофона».

Так же как и кино, «театр у микрофона» охватывает сотни тысяч слушателей. Лучшие драматические спектакли, как правило, передаются в эфир. В таких случаях на авансцене театра на время спектакля устанавливаются два микрофона, через посредство которых спектакль транслируется по радио. Случается, что актеры, исполнители спектакля, не знают о том, что он транслируется, и поэтому не несут особой ответственности за успешность радиопередачи.

Но чаще всего отрывки из спектаклей либо композиции по спектаклям (с предварительными репетициями) передаются из студии радиокомитета. И все же в основном, за исключением отдельных случаев, громкая фраза произносится актером с некоторым поворотом головы от микрофона, и, наоборот, тихая произносится с приближением к микрофону, — артисты в радиопередачах пользуются приемами, найденными для театральных спектаклей. Это представляется мне принципиально неверным. Искусство актера, выступающего перед микрофоном, подчиняется особым законам. Композиции по спектаклям, сцены, отрывки из пьес и инсценировки по литературным произведениям, отрепетированные специально для радиопередачи под руководством режиссера, специалиста радио, всегда звучат художественно убедительнее и доходят до слушателей значительно лучше, нежели механически перенесенные со сцены театра в условия радио.

Особенно это касается монологов. Здесь задача актера состоит не только в том, чтобы логически и эмоционально правильно донести содержание до слушателей, но и прежде всего вскрыть монолог как «мысли вслух».

Актер у микрофона в своей первой передаче из радиостудии с трудом обретает творческий покой, ибо его творчество стеснено своеобразными условиями, требующими особой техники. Сама по себе обстановка — микрофоны, заглушённые стены, мягкие ковры, вспыхивающие световые сигналы, а главное, ощущение миллионов невидимых слушателей — с непривычки выбивает актера из состояния творческого покоя.

Казалось бы, нетрудно прочитать свою роль, имея текст перед глазами, но порой от отсутствия творческого покоя артист произносит не то, что написано, не говоря уже о том, что допущенные им оговорки еще больше усиливают его напряжение и волнение.

Мне и моим товарищам при работе над рядом спектаклей, записанных для архивов Центральной студии звукозаписи, пришлось приложить много труда, чтобы освободиться от театральных штампов и добиться художественной правды в исполнении по радио диалогов и особенно монологов. Этому способствовала взыскательность и требовательность талантливых режиссеров–специалистов.

Ошибки, которых мы не замечали при исполнении и о которых нам говорил режиссер радиопередачи, тотчас же подтверждались при прослушивании отдельных кусков.

Специфика «театра у микрофона» позволяет актеру играть роли, на которые он не имеет права в театре. Так, например, актер небольшого роста, но с низким, убедительным волевым голосом может сыграть перед микрофоном Петра I, тогда как актер крупного сложения и высокого роста при определенных голосовых средствах и эмоциональных данных может сыграть Санчо Пансо или Хлестакова.