Клеймо оборотня - Джеффри Сэкетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Невилл попробовал было встать, но первая попытка оказалась неудачной из-за слабости и головокружения. Со второго раза он, хоть медленно и с большим трудом, но сумел подняться, и вдруг со всей отчетливостью осознал: «Я жив! Я жив!»
Он хотел засмеяться от радости, но сил хватило лишь на слабую улыбку. Нетвердо держась на ногах, он пошел от ямы к административному зданию через опустевший лагерь. Зайдя внутрь, он быстро отыскал кабинет Брачера и плюхнулся в кресло. В настенном шкафчике он заметил бутылку виски, схватил ее и жадно отпил большой глоток. Он сразу почувствовал себя значительно лучше, но это продолжалось недолго внезапно к горлу подступила тошнота и его вырвало. «Ну, что ж, — подумал он, вытирая рот рукавом, — такую ночку не каждый выдержит. Нервы никуда не годятся».
Но зато он жив! Жив!
На этот раз Невилл громко расхохотался.
— Я говорил тебе, Луиза, — произнес он вслух. — Я говорил тебе.
«Я говорил тебе, что выживу, потому что я из тех, которые всегда выживают. И вот теперь Фредерик мертв, равно как и все его твари, а я волен идти, куда захочу, и делать, что пожелаю. Я пережил „кнутов“ Фредерика и созданных им дьяволов, я пережил самого Фредерика. Да что там Фредерик, меня даже оборотень укусил, и то…
Меня укусил…
…укусил…»
— Нет! — закричал он, вскочив на ноги и тут же снова без сил рухнув в кресло. — НЕТ!
«Я же действительно сломал ноги, я слышал, как Хрустнули кости. Но ведь переломов нет! И рана на плече — я же прекрасно помню, как его клыки вонзились в мякоть, помню боль! А тем не менее, рана не болит, она заживает!»
— Нет! НЕТ! — снова закричал он.
Увидев на столе пистолет, он схватил его и, прицелившись, выстрелил в ступню. Невилл услышал звук выстрела и почувствовал характерный запах порохового дыма, но пуля отскочила от ноги, как пустой орех, оставив лишь дырку в ботинке.
И в тот же момент будущее, уготованное ему, ясно предстало перед его мысленным взором. Он увидел себя неприкаянно скитающимся по земле, как раньше это делал Калди, переходя из страны в страну, от народа к народу, сквозь возникающие и гибнущие цивилизации, сквозь века и тысячелетия, не имея ни дома, ни семьи, ни покоя, ни пристанища — раб луны, раб зверя. Он увидел холодную тьму времен, увидел, как забывает свое имя, свое время, превращаясь в безымянную, бездушную машину смерти…
…смерти…
СМЕРТЬ!
Нет спасения, кроме как в смерти.
Нет избавления, кроме как в смерти.
Совсем недавно он так хотел жить, ему нужна была только жизнь, он ничего не желал более, чем жизни.
А теперь он жаждал смерти!
Открыв рот, Невилл направил туда дуло пистолета и принялся остервенело нажимать на курок. Пули с глухим звуком ударялись о зубы, не причиняя абсолютно никакого вреда, и он в бессильной ярости выплевывал горячие кусочки свинца на пол.
Он хотел заплакать, но слез не было, ведь оборотни не плачут.
Он хотел помолиться, но не было слов, ибо крики из преисподней не достигают слуха Всевышнего.
Зато теперь у него было то, чего он всегда желал больше всего на свете.
У него была жизнь, нескончаемая жизнь.
У него ничего не было.
Невилл выбежал из здания, а затем за ворота лагеря, в тихое, мирное утро своего первого дня вечности.
— Калди! — отчаянно закричал он во всю силу легких. — Калди! КАЛДИ! КАЛДИ!
21
Прохладный воздух бодрил и освежал. Луиза Невилл распустила волосы, рассыпав по плечам длинные светлые пряди, которые тут же подхватил и закружил в танце легкий горный ветерок. Она еле слышно вздохнула, оглядывая зеленую долину, расстилавшуюся внизу, и маленькую, словно игрушечную, деревушку, где они с Бласко прожили уже целый год. Бласко лежал рядом, подложив руки под голову, насвистывая печальные цыганские мелодии.
От этого места до Северной Дакоты было не более двух тысяч миль, а казалось, что между ними вечность. «Халлтек», неонацисты, Фредерик, «кнуты», оборотни — теперь все вспоминалось как дурной сон.
При первой же возможности, как только они с Бласко оказались достаточно далеко от Маннеринга и Северной Дакоты, она пришла в ФБР. Бласко наотрез отказался сопровождать ее, потому что его до сих пор разыскивала полиция за убийства, на самом деле совершенные его другом Калди. Собственно, особой необходимости в нем и не было, ведь она сама могла предоставить агентам Бюро предостаточно информации. Однако относительно того нужна ли эта информация ФБР, у нее полной уверенности не было.
Да, сказал ей тогда сотрудник Бюро, им известно, что Крейтон Халл связан с радикальными группировками правоэкстремистского толка; нет, они понятия не имели, что творится в стенах Центра «Халлтек», но обещали разобраться; да, Фредерик Брачер разыскивается федеральными властями; нет, они не знали о его связях с Халлом, но обещали этим заняться; да, теперь они будут присматривать за Халлом; нет, вряд ли его можно сейчас арестовать; да, практически все расистские организации, действующие на территории Соединенных Штатов, взяты ими под наблюдение; нет, они не подозревали о существовании учебного комплекса в горах, но обещали непременно туда наведаться; да, она сделала правильно, что пришла в Бюро; нет, у них нет возможности обеспечить ее безопасность, ей придется самой об этом позаботиться, может быть, сменить имя или уехать куда-нибудь, и так далее и тому подобное.
Луиза опять вздохнула и посмотрела на старого цыгана.
— Хотите еще вина, Бласко?
— Нет, донна, спасибо, — зевнув, ответил Бласко. — В моем возрасте к вину следует относиться осторожно. — Он немного помолчал, а потом, подняв с земли стакан, протянул его Луизе. — Ну, разве что чуть-чуть.
Луиза рассмеялась и налила ему крепкого белого вина.
Несмотря на то, что ей пришлось пережить, а, может быть, именно благодаря этому, она сейчас наслаждалась каждым днем жизни, особенно теми днями, когда ей не нужно было убирать столы и мыть посуду в небольшой деревенской гостинице. Это была хорошая и достойная работа, но в то же время очень тяжелая. Иногда она спрашивала себя, согласилась бы она поменяться местами с собой прежней, и тут же вспомнила Джона, Фредерика, Калди, Клаудию, гнусные эксперименты, свидетельницей которых ей довелось быть, и несчастных за мученных людей. Она сознавала, что в ее прежней жизни было слишком много стыда, горя и печали, и теперь, избавившись от всего этого-, она была спокойна и счастлива. Что касается профессии медсестры, то для себя она решила, что если когда-нибудь и вернется к ней, то это произойдет очень нескоро, потому что в этом случае ей придется открыть свое настоящее имя, что сопряжено с определенной долей риска. Лучше уж оставаться Луис Элсоп и продолжать работать официанткой в маленькой гостинице, затерянной в штате Нью-Гемпшир.
Она отхлебнула вина и опустилась на траву рядом с Бласко. За это время она очень привязалась к нему и далее полюбила, как родного отца. Год назад он буквально за руку вывел ее за пределы Маннеринга в ту страшную ночь, которую ей, наверно, уже никогда не забыть, и они ушли на восток, пробираясь через леса, в обход больших и маленьких городов, голосуя на шоссейных дорогах, пока, наконец, не добралась до Чикаго. Он утешал ее, когда она плакала, охранял ее сон, добывал ей еду и одежду. Ему пришлось прибегнуть к немыслимым ухищрениям, мобилизовать всю свою цыганскую хитрость, которой научил его народ бесчисленные века скитаний по враждебному миру, чтобы тайком увести ее подальше от сумасшедших фанатиков. И вот теперь для окружающих они были просто отцом и дочерью, и эта роль совсем ее не обременяла.
Бласко тоже полюбил Луизу и частенько думал о ней, как о своей выросшей Луре. Он прекрасно понимал, сколько мужества и веры потребовалось ей, чтобы остаться в коридоре перед камерой с монстрами в Центре «Халлтек», а потом решиться выпустить их на свободу. Он весь дрожал от страха, когда они ломали дверь в его камеру, и потом, когда чудовища вели их с Луизой к свободе, сокрушая все на своем пути. Луиза была доброй и храброй женщиной, и он искренне любил ее.
Ни Бласко, ни Луиза не знали, что случилось той ночью в Ред-Крике, потому что как только они оказались за пределами Центра, оборотни мгновенно скрылись в темноте, а они пустились в свое долгое путешествие. И теперь в покое и безопасности, в маленькой деревушке, затерянной посреди холмов штата Нью-Гемпшир, Луиза постоянно думала о том, что же сталось с Яношем Калди и Клаудией, с Джоном и Фредериком, и каждый раз с сожалением приходила к выводу, что, скорее всего, этого ей уже не дано узнать никогда.
— Донна, — позвал Бласко, — вас что-нибудь беспокоит?
— Нет, Бласко, нет. Я просто задумалась.
Старик кивнул.
— О муже?
— Да, — ответила она. — О нем и…
Бласко раскурил трубку и выпустил облачко дыма.