Женщина без прошлого - Светлана Успенская

«Может быть, я неправильно поступаю?» — терзался юноша, пролистывая медицинские карты. В разбитое окно архива влетал игривый ветерок, трепал линялую занавеску, заигрывал с кокетливыми распечатками кардиограмм. «Может быть, надо было оглушить стетоскопом главврача, уколоть шприцом медсестру, утопить в больничной утке санитарку, больных заразить скоротечной чахоткой, а регистраторшу поджечь вместе с ее обсиженным тараканами бумагохранилищем?» Все это потребовало бы куда меньших нервных затрат, чем мирный поиск и дружественные авансы медработникам.

В итоге, продравшись сквозь нечитаемый кустарник докторского почерка, призванного сделать и без того трудную работу сыщика совершенно невыносимой, он выяснил, что Луиза Пална, помимо всего прочего, страдает склеротическими изменениями сосудов, Муханов — ожирением первой степени, а его почившая жена Лиля ничем таким замечательным не страдала, если не считать крошечного затемнения в верхушке правого легкого. Да еще замечание петитом обнаружилось после рентгеновского снимка: что-то насчет сломанного в детстве ребра и подозрения на сколиоз, позже, впрочем, не оправдавшегося. Карточки Кукушкиной отыскать не удалось.

Веня хотел было предложить регистраторше самое себя в вечное и безвозмездное пользование в обмен на вожделенную карту, однако женщина вдруг зевнула, заявила, что ее рабочий день закончен, что за такую зарплату пусть Пушкин вкалывает, и выгнала приставалу из кабинета.

Кукушкина опять оказалась недосягаемой. Ее рыжая грива то и дело мерещилась Вене в вечернем обманном сумраке. Эта проныра притворялась то процедурной медсестрой, то больной в цветастом халате. Она даже нагло скалилась с медицинской агитки насчет своевременных прививок против столбняка и опасности гельминтов в непроваренном мясе. Она чувствовала себя на коне, эта огнегривая нахалка!

«Еще бы!» — ухмыльнулся Веня. На что он надеялся, вообще?

Уж конечно, Кукушкина позаботилась спрятать все концы если не в воду, то хотя бы на кладбище… «Все дороги ведут на погост», — мрачно решил он. И сардонически усмехнулся: опять без Песоцкой не обойтись!

Мила Песоцкая

Что? Зачем? Почему? А при чем тут это?

Ну, знаете, по-моему, вы делаете что-то не то и как-то не так. Ну, конечно, я ведь с Лилей всю жизнь дружила, и кому, как не мне… Впрочем, какое отношение это имеет к предвыборной кампании?

Не думаю, чтобы она была смертельно ранена неизвестной болезнью. Честно говоря, идейка-то слабенькая. Кстати, что вы все вынюхиваете — не то, не так, не там и не у тех. Между прочим, есть у меня закономерные подозрения относительно одной скабрезной особы, которая поспособствовала уходу из жизни нашей драгоценной Лилечки. Потому что встреча у них была незадолго до кончины и разговор серьезный. С кем?

Помните нашу школьную фотографию, которую я вам давеча показывала? А на ней такую прыщавую толстуху с крысиными хвостиками и сальной челкой до подбородка, помните? Нет?

Вот, смотрите… Это вот она и есть, Викуша Садильникова.

До меня Лиля дружила с ней. А Садильникова, еще когда мы учились в первом классе, была такая выдерга и задавака!

Да вы ее, верно, видели — эта белобрысая крыса чуть не каждый день в телевизоре дребезжит про любовь козлиным голосом. (Или лучше сказать — козьим?) Короче, певицей стала. И кто тот полоумный продюсер, который ее на сцену выволок? Сколько, интересно, она ему заплатила? Всех денег мира на это, пожалуй, не хватит!

Короче, дружили они с Лилей, неразлейвода. До самого второго класса. Эта Вика, надо сказать, балованной девицей была. Ну, понятно, папа — директор авиазавода, мама — главврач районной поликлиники. Девочке только птичьего молока для полного счастья не хватало, а так все у нее было, в полном ассортименте — и колготки из Таиланда, и румынские платьишки из яркой байки, и японские стереомагнитофоны с записями лучших отечественных певцов. И от всего этого изобилия она ужасно возгордилась и стала считать, что все вокруг должны перед ней пресмыкаться, ноги ей мыть и воду пить.

Прямо из себя выходила, когда на нее мало внимания обращали или не ставили ни во что. А во втором классе меня с Лилей за одну парту посадили. Ну, ясное дело, мы сразу почувствовали друг к другу взаимную симпатию и желание дружить. Однако Вика подобной симпатии ко мне не испытывала и продолжала делиться с Лилей фантиками от жвачек, заманивать ее к себе домой немецкими пупсами и вообще всячески мешать нашей зарождавшейся дружбе. А Лилька, беспозвоночное, мягкотелое существо, позволяла этой выдерге собой помыкать. И охотно поддавалась на шитые белыми нитками уловки в виде пупсов и фантиков. А также на записи по стереомагнитофону.

Однако я тоже была не лыком шита. Однажды подкараулила Садильникову после школы и говорю ей: «Пошли за угол, поговорить надо».

Она: «А чего?»

Я: «Боишься?»

Ну, все-таки пошли за угол. Стоим.

Я говорю: «Еще раз к Лильке подойдешь — худо будет».

Она: «А чего такого?»

Я: «Думаешь, тебе все можно, если ты директорская дочка и стереомагнитофоном всем глаза колешь? Думаешь, тебя и тронуть нельзя, если ты в музыкальной школе пианиной развлекаешься? Думаешь, раз такое дело, тебе и по башке портфелем схлопотать невозможно?»

Она: «А чего такое?»

Ну, я ей и врезала. А потом она мне. А потом я ей…

Она на снег упала и лежит. И кровь у нее из губы сочится — ужасно противно смотреть. Прямо даже тошнить начинает.

А тут дурочка Лилечка из-за угла школы выбегает и кричит:

«Девочки! Вы что?» — и к своей обожаемой Викуле склоняется, причитая над ней.

Ну, я и ей портфелем врезала для острастки. И, разобидевшись, удалилась от них прочь.

«Ну вас, — думаю, — не буду с вами водиться, раз вы такие».

А кирпичи из портфеля по дороге домой выкинула за ненадобностью.

Ну, конечно, на следующий день в школе большой скандал учинился. К завучу меня тягали. Избила, говорят, чуть не до могильной плиты.

А чего такого, если я Садильникову всего-то один раз портфелем по голове шибанула? Другая бы на ее месте только поврежденную прическу поправила и пошла бы как ни в чем не бывало. А у этой — сотрясение мозга и шрам на волосистой части головы. А у Лильки пара ребер сломанными оказались — слабые ребрышки попались, ерунда.

Меня чуть из школы не исключили. Только и спасло, что Садильникова без сознания оказалась и не помнила, кто ее портфелем оприходовал. А то бы я ей… Лиля честно соврала: это, мол, Вика сама поскользнулась и ударилась головой. И мол, она, Лиля, тоже сама упала и добровольно ребра сломала.