Позови меня трижды… - Ирина Дедюхова

У одного из прилавков, где лежали связки женских трусов и бюстгалтеров, Катя заметила продавщицу, которая была ей смутно знакома. Она точно видела ее раньше у них в старом дворе, помнила ее стандартную короткую химию на протравленных до белизны волосенках. Но рассмотреть поближе ее Катя не могла, потому что даже в магазинах стеснялась подходить к этим прилавкам, и нижнее белье ей всегда покупала мама. По дороге с рынка она мучительно думала о той продавщице, а потом вспомнила давно сказанную жеманную фразу: "Валера, а подайте мне того салатика!". Это была Бобкина жена. Образ этой женщины вновь возник перед ее глазами: сигарета без фильтра в руке, агрессивный макияж, не скрывающий усталый взгляд много повидавшего человека. Интересно, какой же стала она сама, если Бобкина жена была всего на два года старше? И, если бы Катя была по внимательней, то за спиной жены она бы, конечно же, разглядела бы и суетливого Бобика в накинутой на плечи мутоновой женской шубке, которую он назойливо предлагал смеющейся моложавой татарке.

За основную работу им в институте практически ничего не платили, говоря, что раз институт оплачивает коммунальные услуги и не берет с работников за аренду помещений, то на хлеб себе проектировщики должны заработать сами. Вот они и работали направо и налево. Начальники других отделов бегали к ней с множеством шабашек. Мама, как всегда, выручала с Машкой. И иногда Кате совсем не удавалось повидать дочь в будни. Что-то, наверно, и было хорошее в жизни, но Катя почему-то тогда отмечала для себя только отдельные недостатки. Например, очень плохо стал ходить общественный транспорт, особенно, в вечернее время, а возвращаться пешком по городу вечером становилось все страшнее.

Жизнь снова потекла мимо ее окон, она изменяла очертания знакомого с детства городка, появились новые вывески, новые магазины. Только ничего не менялась в ее жизни. Существование в институте, где все только и старались сделать вид, что ничего не произошло и ничего не происходит, стала ее тяготить. Дико было вдруг стать одной из "оставшихся в живых". Да-да, так их и называло руководство. Катя слышала, как новый начальник отдела сказал кому-то по телефону: "Я этот заказ не потяну, у меня всего пять человек в живых осталось!"

Машка пошла в первый класс, а Катя даже этого не заметила. В сентябре она еще дважды по привычке заходила за дочкой в садик. Это уже, наверно, что-то такое было у нее с головой.

И в один из мозглых осенних вечеров, когда душевный дискомфорт усугублялся природой, придя с работы, она застала мужа дома. По пути Катя встретила Машку из школы, но даже не в силах была воспринимать ее веселую болтовню. Машка сразу ринулась в туалет, а Катя прошла в комнату. Володя собирал вторую сумку своих вещей. Окинув комнату взглядом, Катя поняла, что он уже упаковал и серебряный кофейный сервиз, подаренный ее мамой на свадьбу, и позолоченные подсвечники из ее приданного, и фарфоровые фигурки, купленные ею по случаю еще в студенческие годы. На полу лежали тряпки, вываленные им из шкафов. Он отбирал только самые добротные вещи, еще не вышедшие из моды. Почему-то он отобрал и ее кожаную куртку и замшевые полусапожки. Проследив ее взгляд, Володя сказал вместо «здрасте»: "Это, Катя, я на свои деньги покупал!"

— Ты все собрал? Уже на совсем уходишь?

— Кать, насовсем из своей квартиры я уйти не могу. Не скрою, мне есть, где жить, выселить меня на улицу тебе не удастся.

— Да кто тебя выселяет-то, Вов?

— Не надо! Жизнь у нас не сложилась, но не будем выяснять отношений. Когда я захочу, тогда и я вернусь. Но чтобы к моему приходу, а предупрежу за неделю, вас здесь не было. Всю мебель, которую я покупал, я отметил. Остальное можешь понемногу вывозить.

— Там Машка в туалете. Ты при ней, пожалуйста, не чуди, ладно? Ты забирай все, но уходи скорее, хорошо? Мне когда съезжать?

— Ладно, Катя, хорошо, что ты это так воспринимаешь, без скандалов. Ты живи пока здесь вместо охраны, квартира-то без сигнализации. Но, если я квартиранта найду, то извини — подвинься!

— Слушай, учебный год ведь идет. Не трепи Машке нервы хотя бы до лета, все-таки первый класс, ей втянуться надо, а я на алименты подавать не буду.

— Какие алименты? Ты докажи вначале, что она — моя дочь!

— Вова! Тише, прошу тебя! Деньги будут — отдам я тебе все, но при Маше тише пожалуйста! Уходи, вот еще слоники фарфоровые, ложки серебряные, я знаю, ты такие штучки любишь — бери, только уходи!

— Ах, какие мы гордые, а благородство — прямо из ушей прет! Учти еще вот что: только ты куда рыпнешься, я Машку у тебя судом отберу. Да-да, не смотри так на меня! У меня биография — не подкопаешься, и деньги на самых лучших адвокатов имеются. А доказать, что ты — личность аморальная, блядовитая и сдвинутая по фазе, мне будет не сложно. Протокольчик из дежурки и вашего институтского товарищеского суда у меня в надежном месте. Я уже проконсультировался, в течение двух лет, пока Машке девять не стукнет, я это тебе могу устроить. Достала ты меня, милая!

Володя ушел, Катя сидела совсем тихо. Слышно было только тиканье настенных часов, гулом раздававшееся в ее пустой голове. Что, Машка в туалете заснула, что ли? Сколько раз говорила, чтобы не сидела долго. Опять старые журналы там рассматривает! Почему же все так плохо? Почему?

Маша, выйдя из туалета, недоуменно оглядела разгром, царивший в квартире.

— Мам, нас ограбили?

— Нет, у нас красть нечего.

— А почему все так разбросано?

— Я делаю уборку.

— А эти вещи?

— Собираю для бедных.

— А мы богатые, мама?

— А сейчас, доча, не поймешь. Кушать есть чего — и ладно.

Катя пошла на кухню и удивилась, что шмон, уcтроенный Володей, коснулся и ее. Из холодильника исчезли четыре банки тушенки, импортная мороженая курица, банка сгущенки и две пачки спагетти. Из ящиков муж забрал немецкий набор ножей, электрическую мясорубку, скушал оставленный Катей на вечер гуляш. Еще парочка таких набегов и ее скромный бюджет дрогнет под натиском комсомольского затейника.

Но потом дни шли за днями, а Володя как в воду канул. От него не было никаких вестей, очевидно, он внял ее просьбе и оставил их в покое до лета.

Мама восприняла уход зятя спокойно. Ушел и ушел, скатертью дорога, попутного ветра и перо в одно место. Хотелось как лучше, да вышло как всегда. Пилить дочь не стала, и так не сладко. Но, втайне от Кати, она теперь стала регулярно ходить в церковь. С грустным смехом она вспоминала, как Галина когда-то убеждала ее: "На пензию, Петровна, выйдешь, так ты в церкву ходи. Без Бога жизнь прожила — радуйся, легкая, значит, жизня была. Вот ты и ходи под закат, смерти легкой проси!" Валентине Петровне не приходило в голову просить чего-то легкого для себя, даже смерти. Просила, конечно, за Катю и Машу. Дочь казалась ей такой слабой, беспомощной, беззащитной. А времена-то волчьи настали, Господи…