Опоенные смертью - Елена Сулима

— Что для вас это место? — спрашивала Алина у другого, уже отчаявшись найти у спрашиваемого адекватность восприятия требований современной жизни и своего места в ней.

— Альтернативная культура… — после минутного раздумья, ответил ей одутловатый мужчина лет тридцати в черном, развевающемся полами, словно флагами, плаще. — Я думаю, что это уходящая реальность. И все кто приходят сюда немного ностальгируют по тому, что нет в реальной жизни. Это маленький остров, на котором все хотят обрести иллюзию времени давно утраченного, ответил ей Александр Детков.

"Детков… Детков…" — заработало в её мозгу, — "Детков руководитель группы, влетевшей в редакцию газеты "Московский Комсомолец", с целью предупредить о том, чтобы не выступали против "Памяти". Только его звали тогда Николаем. Интересно — папочка или старший брат там, весь в борьбе за одну единственную национальность — этот здесь — в ностальгии, где людей разделяют по уровню восприятия иллюзорного…"

— … Меня зовут Артур, я занимаюсь всем,

— Как всем?

— Всем. Пишу стихи, картины, работал грузчиком, слесарем. Нет лучше места для меня… Я пишу очень короткие стихи, Там не хватает четырех стихов. Это не так называется… Это не так называется… — поморщил мощный Добролюбовский лоб парень лет двадцати. Я забыл.

— То есть это не называется стихами?

— Да.

— Это типа японских танк?

— Да.

— Пожалуйста, прочитайте.

— Я не могу просто так. Мне бы хотелось, чтобы вам было тоже интересно, чтобы вы просто слушали меня, и не занимались своей работой.

— Я буду слушать.

— Но у вас есть тема. У всех журналистов есть тема.

— Нет у меня никакой темы. Какая здесь может быть тема?

— Вот первое стихотворение. Самое первое стихотворение. Так будет лучше:

Красивая девушка полицейский.

— Здорово.

— Вот. Разве это не стихотворение? Разве в нем нет объема?..

-.. Я отдыхаю в данный момент, а для зарабатывания денег иногда я бездельничаю сторожем в офисе. Для меня это как бы нормальное место. Я не шокирован.

— …Я художник. Я учусь на психологическом факультете МГУ.

— … Я на философском.

— … Меня привлекает простота.

— Простота бывает разная. Бывает хуже воровства. — Ответила Алина с печалью.

— Нет. Нет. Своей непосредственностью встречи со знакомыми. Вы знаете, это частное место. Здесь люди одного круга. Это своего рода клуб, клуб который объединяет не по интересам, а по некому родству душ. Все люди сюда приходят не просто так, не потому что им некуда пойти и тому подобное. Можно пойти в "Эрмитаж", "Белый Таракан"… Куда угодно. Но везде будет только часть того, что тебе интересно. Но здесь все объединено. Это спонтанное образование, как бы отделение от всего в качестве выдоха. Выдоха от всего: от поп музыки, худ — течений, поэтических догм… От псевдоэлитарных интерьеров… От всего, что насаждается навязчиво, и я бы сказал, — насильно. Это насилие унизительно для людей со своим внутренним миром.

— …Очень тяжело объяснить, что такое контр культура и что такое культура вообще. Все — есть некие пласты культуры. К примеру — искусство сознания и подсознания — это мы сумели разделить. Но есть ещё неосознанные закономерности, которые мы как бы не воспринимаем, а на самом деле это неосознанное творчество сознания. Поэтому все, что здесь происходит, как бы кажется, связано с мистикой, но это просто свобода творчества, не требующая отчета сознания. Это творчество можно осознавать потом.

— В зонах обратное — творчество изначально осознано несет на себе функцию оправдания того, кто создает произведение, перед обществом. А это уже не творчество. Да. Вы правы — здесь оправдываться не надо. — Добавила на диктофонную пленку Аля.

— …Пока за забором носятся с автоматами, торгуют, насилуют друг друга и грабят, устраивают, ничего не несущие ни уму, ни сердцу, вульгарные представления аля-запад, здесь идет поток сакральной информации, формируются новые коды культуры. А то, что в развалинах, в обломках, пыли, это уже не смущает. Это даже так символично, что получается лучше, живей, чем если бы было в подделке под приличные интерьеры Европы, потому как мы не Европа. Мы не итог, а вечное начало. Все зарождается здесь, культивируется там, а когда возвращается к нам, как культура запада, мы доводим свое живое начало, омертвленное их культивацией, до логического абсурда, освобождая тем самым путь новому этапу.

— …Здесь всех привлекает динамика жизни и творчества. Динамичный процесс осознания. Человек может ничего не производить из того, что можно потрогать, чем пользоваться, но его прозвучавшая мысль подбирает себе подобных и тогда её производной становится целый мир. Надо научиться жить во всем мире сразу. Для тех, кому не хватает своих квартир, своих ячеек общества, это ход. Это возможность вертикально путешествовать по пластам. У нас здесь было все, выставки, музыкальные вечера, показ театрализированный показ мод прошлых десятилетий, пьесы… Искусство — это своеобразное зеркало, отражающее динамику жизни. Может один оторваться и творить свое искусство в одиночестве, но как долго будет длиться его полет?.. Он все равно зависит от платформы, с которой он прыгнул, взлетел. Но если он не сможет подтянуть к себе следующую платформу и себе подобных, чтобы подняться далее, ему не от чего будет отталкиваться. Он будет стоять на месте достигнутого — а это смерть. Смерть в искусстве — всегда состояние застоя. Хотя и прав был Ходасевич, что "в искусстве прогресса нет", поскольку оно не развивается прямолинейно, да и вообще толком не развивается, но при этом все, в чем нет открытия, нет ощущения чего-то неизведанного, нового — это уже не искусство, это уже утоптанный пласт китч. То есть пошлость, красивенькая бытовуха. Люди создают свои миры, свои эстетическо-культурные ордена, мифы. Когда рушится система, механистически защищающая их материальную жизнь, одни уходят на вершины, в горы, другие опускаются в низины болот.

Параметр — бесконечность — вечность — материальные вещи при таких параметрах всегда становятся абстрактными, а абстракция переходит в образ образ — это всегда объем. Глобальность мышления дает восприятие объема. И в зависимости от того насколько вы можете своим сознанием охватить этот многомерный объем и в этом объеме преломить массу качеств, настолько вы будете совершенны, поскольку объятие получается здесь равное обладанию, как пониманию. Человек, который может с различных позиций профессионально рассмотреть любую точку в искусстве — и является настоящим тайным лидером, за которым тянется сознание века.

— Андеграунд?… — отвечал после мастера перфомансов человек в черных джинсах и черной рубашке, явно увлеченный больше политикой, чем искусством, — Эскалация андеграунда это анархизм, который ведет к фашизму. Так как всякая пересвобода уничтожает саму себя. Единственная альтернатива — это психоделический марксизм — а это осознание своей несвободы и существование в обществе в той функции, которую ты сам внутри себя сознаешь

"Господи, кого здесь только нет!.. — Воскликнула про себя Алина, — Но как ни странно, все сказанное и увиденное уживаются вполне мирно. Это тебе не черно-белый уголовный мир, где все требуют друг от друга жить по понятиям, о понятия о понимании не имеют. А тут — словно я вновь и вновь приземляюсь в неизведанный мир, принимая все, так прыгают с парашюта".

И все же с надеждой разобраться потом, при обработке пленки, пошла искать пропавшую в толпе Ирэн.

Она пересекла двор, заглянула в один их подъездов старого дома и попала в бар. В баре созданном из подручных материалов разрушенных особняков было вполне уютно. Парами, группками люди общались, говорили без умолку. Иностранные журналисты, коих было куда больше, чем отечественных, сновали с фотоаппаратами. И почувствовала что ей не тесно в толпе индивидуумов. Не найдя там Ирэн, Анна вышла и пошла в первый попавшийся открытый подъезд и спустилась на свет по разбитым ступеням в подвал. Ей хотелось прерваться, остановиться и трезво поразмыслить не об увиденном и услышанном, а о своем месте на фоне всей этой картины. Зачем она здесь? Но чувствуя, что это бесполезно, она уже, не понимая зачем, переступала порог.

ГЛАВА 10

На пороге она споткнулась.

— Осторожней, — послышалось, словно из неоткуда.

Она огляделась в полутьме, пронзенной острыми лучами серебристого света: зал, преобразованный их бывшей квартиры, с содранными обоями, и от того обнаженными стенами, бетонным полом — весь в серых тонах и оттенках, как на старой фотографии. Бесшумный, гулкий зал выглядел совершенно нереально. Небольшого роста лысый субъект в черном пропыленном, словно выгоревшем, комбинезоне сматывал провода.

— Ой, — растерялась Алина, снова споткнувшись.