Опоенные смертью - Елена Сулима

— А что делается у Вас сейчас, Алеша?

— Берется некая древняя доминанта до цивилизации, некая штука, как фундамент, и на этом фундаменте мы извлекаем, с помощью канонов, то и на чем будет базироваться реальное время. Это знания древности в действии, потому что на пустом месте, благодаря только лишь чтению книжек и всяким популяризационными шуткам, ничего не получиться. Ты должен сначала освоить нулевой цикл, а потом уже возводить свою архитектуру, которая принадлежит настоящему, в принципе будущему, поэтому это такое пение — для самих себя…

"Некий нулевой цикл… возводить архитектуру себя…" эхом отозвалось в душе Алины. Алексей тем временем продолжал: — …а не для самолюбования перед толпой, не для чужих оценок, гонораров и аплодисментов. Потому что оценить то, что мы делаем, его качество — можем только мы, мы же копаем, другие получают только верхушки. Кто действительно хорошо знает качество построенного здания — лишь тот, кто его строил, или тот, кто возводил другие — специалист. Толпа же любуется фасадом. Пение для самих себя, это, конечно же, относительно. Потому как, когда это в голове — это психо-химическая-физическая энергия — не более. Когда же это становится реальностью звучащей — это принадлежит уже эгрегору материальному. Это то что уже есть. Вот мы сегодня сыграли и эта информация уже прописана в эгрегоре. Эта информация уже есть, она остается и другой начавший касаться того же поля может вынуть её. Все остается — разговор, мысленный образ, перенесенный творчеством в этот мир, выраженный при помощи того, или иного искусства…

Вот это да! Ну ты даешь! И как это вы сошлись, прямо так, сходу! Восклицала Ирэн по дороге домой.

Алина молчала.

— А почему это он с тобою разговаривал сразу на "ты", мне показалось это неприличным. Он вроде бы из приличной семьи, а это панибратское "Алька"! Вы что, давно уже знали друг друга? Вы просто обманывали меня, да? Признавайся!

— Нет. Просто мы должны были встретиться. Для этого и был весь это длинный день, прокрученный, как пленка про прошлую жизнь с дикой скоростью. Но то, что прокручивается повторно — уходит в прошлое навсегда. Оно уже не повториться. Это метафористическое повторение означало для меня, что теперь все будет по иному.

ГЛАВА 11

Пленка диктофона кончилась. Жаркий полдень не предрасполагал к проявлению трудолюбия. Еще поплутав по переулкам, она вышла на Арбат, прошла мимо стихоплетов, торжественно выкидывающих при чтении своих грубо скроенных творений, руку вперед, словно Ленины на броневиках, прошла мимо пожилого страстного политического оратора, призывающего толпу зевак то ли к недоверию кому-то, то ли пойти дружную толпой голосовать за очередного кандидата.

Лукавая мартышка панибратски поманила Алину снятся с нею в обнимку. Алина отвернулась и прошла мимо, мимо лошади, на которой можно было посидеть верхом, мимо спящего удава, мимо огромного ньюфаундленда дремлющего перед шляпой для сбора милостыни на пропитание ему же. Мимо шаржистов, набрасывающих легкие комические портреты зазнававшихся прохожих, либо покупай, либо выставят публике на посмешище… Мимо лотков с матрешками, пионерскими знаками, кокардами, дудками и флагами рухнувшей империи.

Мимо прошествовали с воинственными лицами христиане американской миссии, декламируя: "Бог есть любовь!"

"Хари Кришна! Кришна Хари! "набежали волной бледные кришнаиты в сари. Развернулись, и в диком темпе прошли, пробежали метров сто, чтобы вновь прокричать то же самое и, развернувшись, вернуться туда, откуда ушли.

Алина подошла к индейцам-студентам МГУ, они след в след, бредя, друг за другом, по кругу, распевали свои национальные песни. Это четкое соблюдение поступи, словно не в Москве они, а действительно на тропе в джунглях, полных смертельной опасности, привлекло её внимание. Да и музыка, необычная, но уже понимаемая, воспринимаемая. Спешить было некуда. Она села на бетонный постамент дощатого забора, подложив под себя полиэтиленовый пакет со своими публикациями, которые она взяла из редакции Независимой Газеты, обняла колени, и вся превратилась в зрение и слух. И впала Алина в прострацию.

Они ступали по кругу, били в бубны, шаманские барабаны, сотрясали вместо четок гроздью копытцев новорожденных козлят. Гитара, ясный голос подобный исполнителям фламенко, видимо испанская культура ассимилировалась в их коренной индейской традиции, тихий ритм, и вдруг всплеск, разворот и обратно, точно вслед вслед за предыдущим.

Алина просидела более часа, не шелохнувшись. Слушатели в толпе тихо сменяли друг друга, только девушки с восторженно романтическими взглядами бессменно слушали их. Индейцы привлекали самую густую толпу слушателей на Арбате. "Какой же русский, не играл в детстве индейцев!" — Переделывая фразу Гоголя, усмехнулась про себя Алина. Но… что-то стало холодать. Алина собралась уж было встать, взглянула чуть сверху на все это действие в последний раз и, насторожилась, поняв, что ещё один бессменный слушатель, стоявший напротив Алины в модном песчаного цвета плаще и темных очках все это время безотрывно смотрел на нее.

"Тебя мне только не хватало". — Усмехнулась про себя Алина, по опыту зная, что для неё уличные знакомства, не несут ничего, кроме ощущения пошлости и скуки, от которых назойливо тянет под душ — отмыться.

Она спустилась со своего постамента, надеясь исчезнуть незаметно, в тот момент, когда новая толпа слушателей прихлынула к индейцам. Но, увы. Он нагнал её в районе бывшей кулинарии ресторана "Прага".

Извините, — услышала она его хрипловатый, словно простуженный с легким пришепелявинием сквозь короткие, ровно стриженые усики, голос, — я не из тех, кто пристает к женщинам на улице…

— Вот и не приставайте, — не оборачиваясь, ответила она.

— Но я наблюдал за Вами целый час, и понял, что не могу не познакомиться с Вами, хотя бы не узнать Вашего имени.

Он говорил, казалось, искренне. И Алина смягчилась, обернулась к нему лицом — лет пятьдесят, сорок пять, а, может и сорок, смотря, чем он занимается…

— Да кто Вы такой? — резко спросила она.

— Ну… я…

— Бандит что ли? — Улыбнулась при этом Алина.

— Почему бандит? — отпрянул он от нее.

— Потому что, сейчас все, кто прилично одет, как бы по-европейски, либо бандиты, либо бизнесмены, что в принципе одно и тоже.

— Ну, тогда считайте, что я бандит, — растерянно улыбнулся он сомкнутыми губами.

— А я это я. Вот и познакомились, — сказала Алина, — А теперь прощайте.

— Постойте!.. Я не знаю, как Вас удержать, но клянусь мамой, мамой клянусь, в моих мыслях нет ничего неприличного.

Алина застыла на мгновение, внимательно всматриваясь в его лицо, словно какой-то код сработал в её подсознании, но сознание не понимало, что это. "Нет, лицо кажется знакомым, это только кажется, что где-то его видела…" — но где, припомнить не могла.

— Постойте! — умоляюще повторил он.

— Тогда… тогда предложите мне выпить с Вами чашечку кофе, а не заставляете стоять посредине людского потока. И почему я должна вас этому учить?..

Алина села за белый пластиковый столик под зонтиком, он вошел в кафе и вынес две малюсенькие белоснежные чашечки.

— Простите, — обратился он к ней, соблюдая самые, что ни наесть, вежливые интонации, — а как Вас зовут?

— Алина. А Вас?

— Кар… — он словно поперхнулся, но продолжил: — Карим.

— Что-то уж больно смутно в Вас угадывается восточная кровь. Разве, что разрез глаз. Вы татарин?

— Нет!

— Тогда что же Каримом представляетесь? Тем более что Вас зовут не Карим.

— Да, — кивнул он, чувствуя, как волосы на голове потеют от перенапряжения. Меня зовут… Но все… зовут уже много лет Карагозом.

Это имя ни о чем не говорило Алине. Не слышала она такого. Она, свободно устроившись за столом, распахнула свою кожаную куртку, и он увидел черную водолазку обтягивающую маленькие груди, окинул Алину внимательным взглядом. И вспомнил ту.

А была ли она, та женщина, что стала для него как наваждение, то звездным ангелом во снах, то дьявольским кошмаром. Даже Петро потом, спустя несколько дней, не мог ему толком ответить с полной определенностью, была ли женщина, или впали они тогда от переутомления, от перенапряжения в совместную галлюцинацию.

— А сколько же Вам лет? — не испытывая особого напряжения или неприязни с этим случайным типом, спросила Алина.

— А сколько Вы дадите?

— Вы не женщина, чтобы кокетничать возрастом.

— Тридцать восемь.

— Понятно, — кинула Алина, и лицом помрачнела, словно что-то ужасное узнала про него. "Он сидел" — она быстро выпила свой кофе. Ну вот и все. Мне пора.

— Постойте, — поднялся за ней Карагоз, — Можно я провожу Вас хотя бы до метро?

— Если только до метро…