Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

Однако этим не исчерпывались беды. В довершение всего разыгрался страшнейший ураган. Похоже было, что Арктика окончательно разозлилась на семерых смельчаков.

Амундсен больше не верил в счастливый исход. Сколько можно пытать счастье? У счастья, верно, тоже есть терпение. Капитан начал маневрировать к берегу.

Была одна надежда: уж если суждено выброситься на берег, так пусть выбросит носом вперед, чтоб легче потом стащить «Йоа» назад в воду. Ураган ревел в потемках — стоял сентябрь, начиналась полярная ночь. Четверо суток «Йоа» лавировала в проливе Рэ, у южного берега Земли короля Уильяма.

Нет худа без добра — лавировка привела Амундсена в чудесную бухточку, закрытую от ветров, глубокую и спокойную. И он решил зимовать на острове, где некогда лейтенант Хобсон нашел записку, извещавшую о смерти Джона Франклина и о начале пешего марша его экипажей.

Берега были низкие, песчаные, мшистые. Свежие оленьи следы вели к небольшому пресному озерцу. Старицы говорили о минувшем жарком лете, а круги от жилищ — о недавней эскимосской стоянке. Словом, место во всех отношениях казалось подходящим, и Амундсен приступил к выгрузке.

Прежде всего были выгружены ящики с продовольствием. Внутри ящиков припасы были упакованы еще и в жестяную оболочку. И неспроста — ящики (а доски их были сбиты медными нагелями) пошли на постройку магнитной обсерватории. Ящики, точно детские кубики, ставили друг на друга и засыпали песком, а потом снаружи и изнутри обшивали толем.

Пока часть экипажа сооружала обсерваторию и крохотный домик для Вика и Ристведа, другая охотилась. В тот год многочисленные оленьи стада собирались у бухты Йоа, как Амундсен назвал тихую гавань, где стояло его судно, намереваясь с ледоставом переправиться на материк. Лучшего олени и не могли придумать, и охотники не успевали перезаряжать карабины.

Оленьи шкуры, не ахти как умеючи обработанные скорняками «Йоа», надежно укутывали береговое и корабельное жилье, где уже устанавливались приборы, сделанные с той аккуратностью и чистотой, на которую способны немецкие мастера.

Корабль готовили к зиме. Когда лед сковал залив, «Йоа» накрыли брезентом, и она походила на дом, правда, несколько странный и неказистый, но зато надежно защищенный от ветров. От ветров, но все же не от стужи, ибо круглые железные печки ненадолго обогревали «Йоа».

Капитан и лейтенант обосновались в кормовой каюте и ежевечерне, перед сном, срубали топориками с коек лед, наросший за день. Не очень-то приятно было забираться в постель, похожую на холодильник. У Линдстрема, Хансена и Антона Лунда в носовой каюте было получше, хотя и там донимала людей промозглая сырость.

Между тем зима началась, начались и научные работы экспедиции Руала Амундсена.

Лишь только часы показывали урочное время, в маленьком камбузе раздавались проклятия Линдстрема. Изрядно повозившись с застывшими за ночь примусами, он, наконец, выпекал хлеб, кипятил кофе, поджаривал ломтики оленины.

Жизнь наладилась — люди были здоровы и сыты, приборы работали исправно, Амундсен готовился к санным рейдам по Земле короля Уильяма и откармливал сильно отощавших собак. Стояли трескучие морозы, ртуть термометров зачастую показывала -60°; снег метровой глубины покрывал холмы, скалы, бухты. Ярко и сильно горели звезды, а луну опоясывало дымчатое кольцо. Маленькая колония, заброшенная в полярную глушь, жила так же, как и в штормовые дни морского похода: дружно, бодро, сплоченно, и если бы кто-нибудь неприметно наблюдал за ней, то должен был бы вынести из такого наблюдения очень отрадное и светлое впечатление. Эти славные простые сердечные люди, храбрые той храбростью, которая никогда не выпячивается и не терпит показного, эти семеро зимовщиков, сами того не ведая, являли еще один заразительный пример человеческого братства.

Как ни были все они загружены и по хозяйству, и научными наблюдениями, и охотой, как ни развлекались они шахматными матчами или прослушиванием веселых песенок, записанных на портативный фонограф, а все-таки одиночество и оторванность давали себя чувствовать. И поэтому событие 8 ноября показалось экипажу «Йоа» значительным и радостным.

А событие было такое. С утра моряки занялись постройкой обсерватории, где лейтенант Хансен предполагал вести наблюдения за небесными светилами. Кто-то, на миг распрямив спину и отирая пот, глянул вдаль, всмотрелся и воскликнул, загораясь охотничьим азартом:

— Честное слово, вот они опять!

Кто «они» — было ясно без долгих объяснений. Ну конечно же, олени! Все, не мешкая, бросились, обгоняя друг друга и увязая в снегу, за карабинами. Только Амундсен и лейтенант остались на месте. Первый не любил охотиться, второй, хотя и страстный зверолов, был недвижим и только внимательно вглядывался в черные точки, двигавшиеся по снеговой целине.

— Что же вы, Хансен? — удивился Амундсен. — Разве вам не хочется пострелять оленей?

— Только не этих, капитан, — с комичной серьезностью отвечал дальнозоркий навигатор. — Только не этих. Эти-то о двух ногах!

Теперь уже взволновался и Амундсен. Действительно, к бухте Йоа приближалась партия людей на нартах с собачьими упряжками. Все произошло очень быстро и мирно.

Сперва, конечно, белые и эскимосы сближались осторожно, одни с копьями и луками, другие с карабинами «Краг-Иергенсен». Но есть один прием, безошибочно действующий почти всегда и почти везде, — доверие и безоружность. Так же как некогда Коцебу и Шишмарев на Аляске, Амундсен положил карабин и спокойно подошел к эскимосам. Красивые, высокие и сильные, они сердечно приветствовали белого человека. Если моряки Амундсена могли предполагать встречу с эскимосами, то для туземцев пришельцы были легендарными существами, о которых ведали они лишь по рассказам глубоких стариков.

С приходом эскимосов в районе бухты Йоа повеселело. Начались взаимные угощения, обмены подарками, знакомства и совместные промыслы. Амундсен тотчас приступил к сбору этнографической коллекции.

Пятьдесят эскимосских ледяных хижин раскинулись на берегах бухты Йоа. Двести человек прибавилось к маленькой норвежской колонии, и все эти двести человек с неприкрытым и простодушным удивлением разглядывали богатства белых людей.

После сочельника, отмеченного с роскошью благодаря неутомимой изобретательности кока Линдстрема, и после двадцатипятилетнего юбилея Вика, отпразднованного с истинным весельем, экипаж «Йоа» вступил в новый год.

Изучение земного магнетизма продолжалось не только в обсерватории. Амундсен и его спутники совершали трудные вылазки в глубь Земли короля Уильяма. Холод все дни держался устрашающий: минус пятьдесят три, минус