Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Регина снова шагнула к столу и взяла в руки документ.
— Надо же, и фамилию свою вписал… а может, я хочу свою оставить…
— Я тебе оставлю, — проворчал Вадя.
— Что? — переспросила Чарушина, не расслышав.
— Я говорю, — сказал так, чтобы она его поняла, — нечего мне сцены ревности тут закатывать, ты мне еще не жена. Ты еще бесправная. Вот черканешь подпись — тогда и закатывай.
— Ах вот как мы заговорили! — ахнула «не жена». — Я тебе сейчас такую сцену закачу, не откатаешь!
— Давай, Киса, — хмыкнул он и щелкнул авторучкой, — все ваши медсестры сдохнут от зависти. Смерть как люблю, когда ты ревнуешь.
Регина выхватила у него ручку, чтобы расписаться.
— Не пишет!
— Подожди, — достал из портфеля еще одну, — не ту дал. Вот эта точно пишет.
— А когда свадьба? — вдруг разволновалась она, чувствуя прилив крови к щекам.
— Тридцатого декабря.
— Ты сам выбрал или так получилось?
— Сам.
— А меня не надо спрашивать?
— Не надо. Ты должна быть со мной согласна.
— Почему это? — вскинула глаза.
— Потому что бабу из ребра Адама сделали. Давай, Киса, рисуй автограф, потом доругаемся, сейчас некогда.
— Потом ругаться будет уже поздно. — Быстро пробежала глазами по четко заполненным строчкам.
— Вот и слава богу.
— А? — оторвала взгляд от документа и посмотрела на Вадима.
— Люблю я тебя, говорю! — почти крикнул он.
Чарушина улыбнулась, поставила подпись в заявлении и громко выдохнула. Ей стало страшно. Неожиданно очень-очень страшно. До колкого озноба в позвоночнике.
— Вадик, ну что ты делаешь? Какая свадьба тридцатого декабря? Я даже не знаю, что будет завтра, — прошептала она, надеясь, что он понимает ее правильно, потому что она сама себя снова не слышала.
— Завтра все будет хорошо. И послезавтра все будет хорошо. И тридцатого декабря все будет хорошо, — сказал он громко.
— Я сейчас не понимаю, что вокруг происходит.
— Нам ничего не должно мешать. Это только формальность, ты и сама это прекрасно знаешь. Мы все равно живем вместе. И почему у меня теща уже есть, а жены до сих пор нет? Это как-то неправильно, — шутливо возмутился и поцеловал ее. Легко и нежно, будто между ними уже пролегли эти два им продуманные месяца, и все у них так, как он обещал.
Все у них — хорошо.
Потом еще пару раз она припомнила ему кем-то оставленную на его рубашке помаду, а Шамрай и рад был. Реня ревнует, Реня ругается. Значит, с ней все с порядке. Но, уходя, оставлять ее одну в палате было все так же невыносимо.
Он уже почти добрался до дома, когда получил от нее неожиданное сообщение:
«Ты уже дома?»
«Почти»
«Вернись»
«Что случилось?» — не на шутку встревожился.
«Приезжай срочно»
«Что случилось?»
«Нужно, чтобы ты приехал»
Регина долго молчала. Еще три раза он отправил ей «Что случилось?» и, наконец, получил ответ.
Одно слово — и перед глазами все поплыло.
Одно только слово — и, кажется, сердце остановилось.
Глава 27
— Ты же понимаешь, беременность при твоем заболевании — это гарантированная глухота, — четко говорил врач.
— Я понимаю, — кивнула Регина и прикрыла глаза от резанувшей голову боли.
Но не понимала она. Отказывалась понимать, почему должна выбирать: инвалидность или ребенок?
— При беременности, а особенно после родов, может наступить резкое ухудшение слуха, поэтому, независимо от природы неврита, на ранних сроках беременность должна быть прервана.
— Я все понимаю. Только мне и так глухота заказана. Вы сами сказали… все может повториться…
— Возможно, да. Но с большей долей вероятности — нет. Ты же здесь именно для этого. И все наши совместные усилия направлены именно на то, чтобы исключить повторение приступа. Завтра сделаем аудиограмму, и если изменений нет, поменяем лечение. Я тебе проговорил все варианты, какие есть в твоем случае, но не надо зацикливаться на моих словах. Дальше будет видно.
— Угу, — снова обреченно кивнула она. Обхватила себя руками и, чуть подавшись вперед, согнулась, как от удара в живот.
— Мужу сообщила?
— Да, он сейчас приедет.
— Очень хорошо. Поговорите, а потом пусть зайдет ко мне, я у себя.
— Антон Палыч… — произнесла Регина.
Иногда для полного ответа достаточно слова. А ему и всех слов не нужно, Антон Павлович понимал ее состояние. И сомнения, и боль — все в ее умоляющем тоне.
— Регина, — он снова присел рядом и терпеливо вздохнул, — сохранять беременность нельзя. Ты угробишь себя раньше, чем успеешь выносить ребенка. Не факт, что ты его выносишь. Не факт, что беременность будет здоровая. Препараты, которые ты принимаешь, с ней несовместимы. Патологии в развитии вам уже обеспечены.
— Как я ему это скажу? Вадиму…
— Я скажу. Я ему все объясню, он поймет.
— Аборт поймет?
Она не видела лицо своего лечащего врача. Она ему в лицо не смотрела. Перед глазами стояла мутная пелена, сквозь которую мелькали неясные картинки включенного телевизора.
— Все будет хорошо. Срок маленький, три недели всего. Тебе даже общий наркоз не нужен, не будет лишней нагрузки на организм. И выброси все из головы, иначе ты и себя угробишь, и ребенка потеряешь. А не долеченный неврит потянет за собой такие болячки, что о нормальной жизни тебе точно придется забыть, о детях тем более. Все будет хорошо, — снова повторил Антон Павлович и ободряюще сжал ее плечо.
Когда именно доктор ушел, Регина тоже не видела, просто в какой-то момент поняла, что в комнате находится одна. В одиночной палате, как в одиночной камере. Невыносимо душной, где совсем нечем дышать.
Поднявшись с кровати, Регина раздвинула шторы и приоткрыла окно. В помещение ворвался ветер, взметнув лежащие на столе документы.
Да, Вадим поймет.
Но как жить после этого ей?
Ей как с этим жить?
Так сильно и так яростно хотелось вырвать из своей головы эти горькие больные мысли.
В висках болезненно застучало, и Регина качнулась вперед, соприкоснувшись горячим лбом с прохладным стеклом.
Пустота ползла из всех щелей, образовывая в душе зияющую дыру. Пустота смотрела на нее из темного окна. Пустота шумела в ушах сбитой радиочастотой.
Вадиму она написала, хотя о таких вещах не пишут в сообщениях. Но как можно сказать это, глядя ему в глаза? Что она беременна, но ребенка у него не будет. Малыша, о котором
