Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна Игоревна несколько раз всхлипнула. Ее слезы ничуть не тронули Шамрая, и ничего в душе не дрогнуло от сочувствия. Хотя и радости большой он тоже не испытывал, скорее, большое отвращение. К ней, к ее покойному сынку и немного к себе. За то, что когда-то глубоко заблуждался, считая их нормальными. Да, людьми с недостатками, как у всех, со своими слабостями, но — людьми.
— Вы его не неделю назад похоронили. Своего сына вы похоронили много лет назад. Вы собственными руками выкопали ему могилу, — не жалея чувств женщины сказал Вадим и направился к машине, ожидая каких-нибудь слов в спину. Но их не последовало.
Глава 28
Вадим, наконец, вернулся к машине, Светлана облегченно выдохнула. Она все это время тревожно наблюдала за разговором с Анной Игоревной и боялась, что брат сотворит что-нибудь необдуманное. Он не отморозок, конечно, но в силу обстоятельств и большого напряжения последних дней вполне мог сделать что-нибудь такое, о чем потом и сам сожалел. Пора Регине домой, иначе у Вадьки есть реальный шанс превратиться в конченого неврастеника. Ему трудно без нее здесь. Рене трудно без него там. В больнице и не поговоришь нормально, будто стены мешают и сам больничный воздух.
— Господи, я думала, ты ее на месте придушишь.
— Это было бы слишком легко, а так она теперь пожизненно наказана: до конца своих дней с кладбища не вылезет и сама себя сожрет.
— Она-то? — скептически рассмеялась сестра, но тут же окоротила себя и не стала развивать эту тему. — Здорово, что Реню завтра домой отпустят, правда? Ты рад?
— Я бы ее уже сегодня забрал, — ответил Вадим, и у него нетерпеливо заныли пальцы, как будто чего-то в руках не хватало.
Говорят, последние дни перед долгожданным событием самые невыносимые, но для него такими были все три недели. Невыносимые.
Каждый день без Рени, каждый час. Каждая без нее минута!
Сложнее всего давались ночи, потому что спать один давно отвык и привыкать к этому не хотел. Казалось, устал так, что только бы до кровати дойти, а там упадет и заснет мертвым сном, но нет… затаенная тревога лезла наружу, одолевали беспокойные мысли — и вот уже не до сна.
Вот уже снова под ребрами не сердце, а тяжелый камень…
Регины в палате не было. Предположив, что она ушла на уколы, они спокойно уселись дожидаться ее на свои уже обжитые места. Вадим — на стул, стоящий справа у кровати, Света — у стола. Буквально через несколько минут появилась Чарушина и, увидев их, тепло улыбнулась. Улыбнулся и Шамрай, сам не зная почему, наверное, этой улыбке: радость на лице Рени можно было заметить не часто.
— О, вы мне вкусняшки привезли. Мне почему-то очень хочется сладкого, — Регина набросила на себя кофту, чтобы прикрыть синюшные исколотые руки, и обняла Вадима.
— Что с ногой? — спросил он, видя, что она прихрамывает.
— Это не с ногой, а с задницей. У меня на ней уже места живого нет, каждый день по пять уколов.
— Дай гляну, — попытался оттянуть резинку спортивных штанишек.
— Не надо, не на что там смотреть. Ничего красивого.
И снова у него нетерпеливо заныли пальцы. Ныло теперь уже все тело, и скулило сознание. От тоски. Не хватало и Рениной улыбки, и тепла, и ее порой занудных стремлений все упорядочить. Даже их своеобразных ссор ему очень не хватало. Он нуждался в ее нежности, в ее ласке. Эта женщина стала для него маяком. Путеводной звездой. Была в ней поразительная основательность, к которой он тянулся сердцем и которую ни за что не хотел потерять.
— Мамуля тебе привет передавала, уже в гости ждет.
— Как она? Я за нее переживаю.
— Все нормально, — тут же успокоила Света, а Вадим дополнил, что если мама снова никого не слушает и делает все по-своему, то все нормально, считай, выздоровела.
Они смеялись, рассказывая о новых маминых заморочках, но вошедший врач прервал разгоревшееся в палате веселье, огорошив всех новостью:
— Все, Чарушина, собирайся домой.
— Как домой? Вы не шутите? — не веря, переспросила она и посмотрела на Вадима.
— Завтра же договаривались, — Вадим тоже нахмурился, припоминая, не мог ли что перепутать.
— А чего до завтра ждать? Ты откапалась?
— Да.
— Все, значит. Езжай. Или домой не хочешь? — засмеялся Антон Палыч.
— Хочу-у-у-у, — неверие сменилось радостью, и Регина растянулась в довольной улыбке: — Я почти смирилась, что меня отсюда никогда не выпустят. Всех хоть по разу на выходные домой отпускали, а меня нет.
Антон Павлович вручил Шамраю лист назначений, предупредил, чтобы дома не халтурили, и вышел.
— Видишь, Вадька, мечты сбываются, — просияла Светлана.
Регина
Когда меня положили в больницу, погода стояла еще относительно теплая. Сейчас же на улице царит предзимний холод, и свежий воздух с непривычки вдыхается почти с болью. Хочется дышать им подольше, он наполняет грудь давно забытым детским восторгом.
Так ощущается свобода.
Вадим, словно чувствуя мою потребность набраться кислорода, предлагает прогуляться. Недолго, чтобы я не замерзла. Мы забрасываем вещи в квартиру, идем в парк недалеко от дома и бродим по тихим немноголюдным аллейкам. Сначала молча. Не говоря ни слова. Держась за руки и будто привыкая, что снова рядом… или все еще в это не веря.
Деревья стоят голые, осиротевшие без листвы и до весны, как неживые. Я себя точно так же чувствую — неживой. Улыбаюсь без радости, смеюсь без веселья, сменив восторг на горечь, мечты и планы на безысходность.
Мой мир рухнул. Мой мир изменился до неузнаваемости. Волна искаженных звуков падает на плечи, и я захлебываюсь от ощущения беспомощности.
В больнице это не чувствовалось так остро, как сейчас. Там я была своя среди своих. Стесняться некого, бояться нечего. Обязательно найдется тот, кто поможет советом или расскажет страшную историю из жизни, после которой невольно подумаешь: «Черт возьми, да у меня все не так уж и плохо…».
Сколько всего пришлось выслушать за эти недели и от врачей, и от пациентов, и от добрых медсестер, разумом-то оно все понятно, а душой… душа где-то там, внизу, на
