Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

Впрочем, как недовольно произносит дед Валера, встречая в ином мире только что застрелившегося внука, «обвели тебя твои прогнозисты вокруг указательного пальца». Действительно: они и теракт, в котором погибла Малень­кая Люся, подстроили, и расчетливо Максима Т. Ермакова дезинформировали. «Надо было снять блокировку, которая образовалась у объекта на наше прямое вмешательство», — объясняет один головастик другому. То есть в итоге получается ровно так, как хотели спецслужбы: герой стреляется.

А Мак­сим Т. Ермаков, полагая, что он вершит выбор своей судьбы свободно, в действительности выполняет намеченную для него программу.

Автор, конечно, хозяин своему герою, но тут, похоже, попал в собственную ловушку: столь убедительно изобразил эгоцентризм и броню себялюбия Максима Т. Ермакова, что потом сам же не смог ее пробить. С трудом верится в решимость обладателя легкой головы покинуть этот мир вслед за погибшей женой. Процесс превращения офисной мыши в человека, способного к глубоким чувствам и эмоциям, явно не завершен.

Не стоит тащить роман Славниковой в пантеон «литературы больших идей», над которым еще давно посмеивался Набоков. Свобода воли, свобода выбора, человек и власть — все эти вполне серьезные вопросы обыгрываются здесь в сниженном виде. И тем не менее легко читающийся роман имеет, конечно, двойное дно, содержимое которого, как это и положено, обнаруживается не сразу.

Сакраментальный вопрос критики: так этот роман лучше предыдущего или хуже? Я думаю, на него не всегда можно объективно ответить. Мне роман «2017» нравится больше. Но я потому столько времени уделила в этой статье претензиям Белякова, не узнавшего в новом романе любимого автора, что они служат прекрасной иллюстрацией типичной коллизии. Писатель движется куда-то, он не хочет и не может стоять на месте. Критик же направление движения не одобряет. Так Белинский, восторженно принявший «Бедных людей», о «Двойнике» Достоевского написал явную глупость (я имею в виду его замечание, что «фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе»). И в то же время очень понятно, почему он это написал. Ему хотелось еще одних «Бедных людей». А Достоевского уже волновали темы двойничества, тревожил образ «подпольного человека». При этом сам Достоевский соглашался, что «Двойник» — неудача. Но из этой неудачи, как птенец из яйца, вылупились все поздние романы Достоевского.

Я не масштабы писателей сравниваю — я говорю о типологии отношений писателя и критика, воспроизводящейся и в наши дни. Теперь приходится видеть, как Пелевину ставят в пример «Чапаева» и «Омон Ра», Леониду Юзефовичу — романы о сыщике Иване Путилине, Александру Иличевскому — его же ранние рассказы, и т. п. Даже если критик прав и прежний роман действительно лучше (что часто и бывает), все равно прав и писатель, не желающий повторять пройденное.

И мне гораздо интереснее, что Ольга Славникова написала не еще одну «Стрекозу...» или «2017», безошибочно воспроизводя собственные находки, а бросилась в омут опасного романа, не побоялась неинтересного героя — офисного менеджера и отработанного в литературе конфликта человека со спецслужбами. Что-то удалось лучше, что-то, на мой взгляд, не удалось. Будущее разберется.

О евреях и велосипедистах

О евреях и велосипедистах

А л е к с е й  Ц в е т к о в. Сказка на ночь. «Новое издательство». М., 2010, 196 стр.

Разговор о книге Цветкова я начну со стихотворения «исход», которое, как мне представляется, может многое прояснить в творчестве поэта. Я приведу стихотворение полностью.

велосипедист исчезает из точки a

второму тоже наскучило в точке b

минус в уме в маслянистой дробясь реке

произведением сверху висит луна

a*b sub = /sub a b sin q если речь не о гоях

перпендикулярно к плоскости их обоих

отчая точка a камышовый кров

жил-поживал скалярно мордой к стене

tour ли de france попустил моисей себе

векторных на орду не напастись углов

корни корчуем снимаемся с мест безлисты

гонки за лидером слепо велосипедисты

индексных цифр в жж не изобразишь

в спицах колёс синайский свистит песок

a*b огненный столп высок

соль в узелке да манна в талесе лишь

выше луны-белены где в соплях неистов

свят командир евреев и велосипедистов [1]

Если мы захотим прочитать стихотворение вслух, то сразу столкнемся с проблемой: непонятно, как правильно произнести формулу: a*b = a b sin q . Написанные математические формулы, вообще говоря, не имеют однозначного фонетического эквивалента. Они беззвучны, как мертвый язык, как чистый смысл, как след от копыта истины. Лейбниц писал: «Нетрудно было бы с помощью одних согласных создать язык вполне понятный на письме, но говорить на нем было бы невозможно. Кое-что от такого языка есть в алгебре. Когда язык в письменной форме яснее, чем в произношении, это признак того, что на нем больше пишут, нежели говорят. Возможно, именно таким был ученый язык египтян, таковы для нас мертвые языки» [2] .

На языке математики — не говорят никогда. Языком математики можно говорить обо всем (почти). Поэзия жива человеческим голосом, навсегда спаяна со звуком родного языка, в поэзии слово ветвится и колеблется, перебирая, перетирая, смешивая семантические обертоны. Математика — немой язык космополитов, который придумала для себя замкнутая каста интеллектуалов, чтобы понимать друг друга строго и однозначно. Деррида полагал, что движение языка к алгебре есть умирание.

Зачем нужно Цветкову вводить в свой стихотворный текст математическую формулу, к тому же формулу совсем не очевидную большинству его читателей? Неужели просто из желания щегольнуть своими обширными познаниями в разно­образных, далеких для гуманитария предметах? Вряд ли все так тривиально. Скорее здесь формула — это именно знак, указатель направления, если не прямо к смерти, то к онемению.

Но для того чтобы обозначить такой общий смысл, подошла бы любая математическая формула. Может быть, кроме E = mc2, которая уже обросла самостоятельной семантикой, от математики далекой, да и прочесть эту, вероятно, самую знаменитую в мире формулу легко. Например, по-русски простеньким хореем: «е равно эм це квадрат».

Я полагаю, что формула a*b = a b sin q встретилась в стихотворении Цветкова совсем не случайно. И она несет глубокий и важный для поэзии смысл. Читается формула так: если a и b — элементы векторного пространства (вектора), модуль векторного произведения a*b равен произведению модуля a на модуль b и на синус угла q , где q — это угол между векторами. Как вставить это определение в стихотворную строку, не вполне понятно. Может быть, и никак, может быть, здесь при чтении следует сделать паузу. И внимательно всмотреться в написанную немую фразу.

Из школьного курса геометрии мы знаем, что такое скалярное произведение векторов a и b: (a,b) = a b cos q . Векторное произведение, которое использует Цветков, обычно изучают уже в университетском курсе аналитической геометрии. Оно принципиально отличается от скалярного: если скалярное произведение векторов — это число, то векторное произведение — это вектор, направленный перпендикулярно плоскости, в которой лежат перемножаемые векторы. И этот вектор как раз и имеет длину (модуль), равную a b sin q . О чем и пишет Цветков.

Если два велосипедиста двинулись по векторам a и b, то векторное произведение их движений, направление их совместного противоречивого, разнонаправленного, но единого усилия будет направлено вверх — «произведением сверху висит луна» «перпендикулярно к плоскости их обоих». И только в этом случае они способны выйти из плоскости, в которой лежат их движения, — « a*b огненный столп высок». Но выход (исход) есть, и он единственен. Иначе «жил-поживал скалярно мордой к стене» — скалярно — значит ненаправленно, не зная пути и не ища выхода, гася любую попытку, свою или чужую, этот единственный выход найти. Выход есть из любого лабиринта. Но он не вперед и не назад, не вправо и не влево — вверх.

Стихотворение строится на пересечении двух несовместимых планов: истории евреев, которых Моисей выводит из Египта, и велосипедистов, которые устроили «гонки за лидером» на крупнейшей мировой шоссейной велогонке Tour de France. У них нет ничего общего. Поиск Земли обетованной, путь к горе Сион, «огненному столпу», к Богу — исход, как трансцендентное действие, и спорт — предельно конкретное, захватывающее и насквозь земное событие.