Горячие деньги - Дик Фрэнсис

Малкольм неожиданно сказал:

— Но у тебя же не было никаких доказательств! То есть ты ведь не был уверен, что это она? Никаких реальных доказательств?

— Не было. Ничего такого, к чему прислушались бы в суде. Кроме того, что я понял: это Сирена нанимала тогда Нормана Веста выслеживать тебя, а не Алисия, как он решил.

Малкольм удивился.

— С чего ты взял?

— Алисия решительно отрицала, что нанимала Веста. И я, и Вест решили, что она лжет, но теперь я думаю, что она говорила правду. Ты помнишь пленку из моего автоответчика? Помнишь голос Сирены? «Мамочка хочет знать, где папочка. Я сказала, что ты не знаешь, но она настояла, чтобы я спросила». Вот что она тогда сказала. Алисия же уверяла меня, что совсем тебя не искала. А если Алисия говорит правду, значит, это Сирена хотела знать, где ты — потому что потеряла нас из виду после того, как у нее не получилось сбить тебя машиной. Она потеряла наш след, потому что мы сразу же уехали в Лондон в «Роллс-Ройсе».

— Боже мой! А что случилось с кассетой? Я думал, она осталась где-то под развалинами.

— Нет, она в коробке в гараже Квантума. Кое-что уцелело. Кстати, там несколько твоих любимых расчесок с золотыми ручками.

Малкольм не стал об этом задумываться, хотя я видел, что он обрадовался.

— Я думаю, по телефону Сирену вполне можно было принять за Алисию. Я сам не раз ошибался, думал, что это Алисия, когда она звонила. Такой же звонкий девичий голос, ты помнишь. И Норман Вест просто ошибся.

— Вест говорил, она назвалась «миссис Пемброк», только чтобы сбить его с толку. А может, она сказала «мисс», а Вест недослышал.

— Теперь это уже неважно. — Малкольм немного помолчал. — Вчера был кошмарный день. Но все к лучшему. У нас были крупные неприятности, и теперь мы от них избавились. Сирена родилась не для того, чтобы сидеть за решеткой… С ее энергией… с любовью к красивой одежде…

В воскресенье с самого утра мы стали обзванивать семейство, чтобы рассказать, что случилось. Я думал, Джойси уже всем сообщила, но ошибся. Они говорили, что Джойси звонила им только позавчера.

Одни молчали потрясенные услышанным, другие начинали безудержно рыдать…

Малкольм первым делом сообщил Алисии и спросил, хочет ли она, чтобы он приехал и побыл с ней. Когда она смогла говорить, то ответила «нет». И стала повторять, что это не Сирена убила Мойру, это Ян. Вообще, во всем виноват Ян. Малкольм медленно опустил трубку, так и не дослушав. Закрыл лицо руками и пересказал мне разговор.

Потом сказал в оправдание Алисии:

— Очень тяжело признать, что ты родила убийцу.

— Она помогла Сирене стать убийцей, — сказал я.

Я позвонил своим четверым братьям и Люси. Последней Малкольм сообщил Вивьен.

Они все спрашивали, где мы сейчас: Джойси сказала, что мы в Австралии. Мы отвечали только «в Лондоне», ничего больше не объясняя. Малкольм не хотел, чтобы они налетели на него, пока он не подготовится. Под конец я валился с ног от усталости, а Малкольм прикончил половину бутылки шотландского виски. И задолго до полуночи мы улеглись спать.

Утром в понедельник мы приехали в Квантум, как и обещали полиции. Господин Смит копался в развалинах, как и пару недель назад.

Все останки Сирены тщательно убрали, и единственное, что о ней напоминало, — разорванные куски черного пластика вокруг места взрыва.

Господин Смит сдержанно пожал нам руки и после нескольких приличествующих случаю соболезнований начал излагать свое мнение о случившемся.

— Только сумасшедший мог додуматься перевозить с места на место полностью собранный взрывной заряд! Нельзя присоединять батареи к пусковому механизму, пока заряд не установлен в нужном месте. Я бы на ее месте не стал вставлять туда и детонатор. Их нужно держать отдельно.

— Вряд ли она рассчитывала, что уронит коробку, — сказал я.

— Конечно, ей еще и не повезло, — рассудительно сказал эксперт по взрывчатке. — Но такое вполне возможно, и я сам ни за что не стал бы так рисковать. Нельзя же рассчитывать на то, что НАМР с присоединенным детонатором при падении почему-то не взорвется. Хотя, возможно, взрыв произошел из-за того, что замкнуло контакт на часовом механизме, когда она уронила коробку.

— Вы нашли часы? — спросил я.

— Кое-какие части, — сказал он и вернулся к своим раскопкам.

Полицейский, который отгонял нескольких любителей сенсаций, повернулся к нам и сообщил, что старший инспектор Эйл занят и не может увидеться с нами здесь. Он просил заехать к нему в участок. Там мы с ним и встретились.

Он пожал нам руки, высказал соболезнования.

Потом спросил, известно ли нам, почему Сирена приехала в Квантум со второй бомбой. Мы рассказали. Эйл спросил, знаем ли мы, почему она убила Мойру и так настойчиво пыталась убить Малкольма. Мы пересказали ему мои соображения. Он слушал, глубоко задумавшись. Потом сказал:

— Нужно произвести опознание, но господин Ян может просто формально опознать останки. Вовсе не обязательно вам снова смотреть на них… на нее. Никаких сомнений, что заключение следователя будет: «смерть от несчастного случая». Но вы можете понадобиться как свидетели происшествия. Вас уведомят официальной повесткой, когда это будет нужно. — Он помолчал немного и продолжил: — Вчера мы произвели обыск в квартире госпожи Сирены Пемброк. Обнаружили кое-что интересное. Я хочу вам это сейчас показать. Мне важно знать, видели вы это раньше или нет.

На столе старшего инспектора стояла большая картонная коробка вроде той, в которой Сирена принесла бомбу. Инспектор Эйл достал оттуда стопку в двадцать или тридцать ученических тетрадок в голубых обложках, сшитых спиральной проволочкой, и большую коробку из-под конфет, в которую запросто поместился бы их целый фунт. На крышке была яркая картинка.

— «Лавка древностей», — грустно прочитал Малкольм.

Эйл кивнул.

— Не может быть никаких сомнений. Название напечатано через всю картинку.

— Там остался хоть один детонатор? — спросил я.

— Нет, только ватная прокладка. Господин Смит полагает, что она могла использовать для каждого заряда не один детонатор, для верности. Он говорит, от этих сумасшедших любителей можно ждать чего угодно.

Я взял одну из тетрадок и открыл.

— Вы видели когда-нибудь эти тетради?

— Нет, — сказал я. Малкольм покачал головой. Тетрадка была исписана округлым, с завитушками почерком Сирены. Я прочитал:

«Мы с папочкой так славно погуляли сегодня утром в саду! Он учил собак приносить палку, а я ее бросала. Мы нарвали целую охапку чудесных нарциссов, и, когда мы вернулись в дом, я расставила их в вазы во всех комнатах. На обед я приготовила телячьи котлетки и мятный соус, горошек, поджаренную картошку и подливку, а на сладкое у нас было мороженое и персики. Папочка собирается купить мне замечательные белые ботиночки с замочками и серебряными кисточками. Он называет меня своей маленькой принцессой, как мило! После обеда мы спустились к ручью и набрали водяной мяты к чаю. Папочка снял носки и закатал брюки, и мальчишек там не было, не было! Не хочу, чтобы они появлялись в моих историях! Это папочка нарвал мяты, мы помыли ее и ели просто так, с ржаным хлебом. В этот вечер я буду сидеть у папочки на коленях, а он будет гладить меня по головке и называть своей принцессой, своей дорогой маленькой девочкой, и я буду счастлива».

Я быстро перелистал страницы. Вся тетрадка была исписана от корки до корки все тем же. Не говоря ни слова, я протянул ее Малкольму, раскрыв на той странице, где только что читал. Эйл сказал:

— Все тетрадки точно такие же. Мы прочитали каждую. Наверное, она писала их годами.

— Но вы ведь не хотите сказать, что… есть и совсем недавние? — спросил я.

— Безусловно, есть — несколько штук. Мне за время службы уже доводилось видеть тетрадки вроде этих. Кажется, это называется «непреодолимая страсть к письму», графомания. И то, что писала ваша сестра, самое здравое и невинное по сравнению с другими. Вы и представить себе не можете, о каких жестокостях и сексуальных извращениях мне доводилось читать. Вы бы пришли в отчаяние.

Малкольм, заметно расстроенный, закрыл тетрадку и сказал:

— Она тут пишет, я купил ей чудное красное платье… белый свитер с голубыми цветами… ярко-желтый леотард[5] — а я понятия не имею, что такое этот леотард. Бедная девочка. Бедная девочка.

— Она покупала это все сама. Ходила по магазинам три-четыре раза в неделю, — заметил я.

Эйл перевернул стопку тетрадей, вытащил одну с самого низа и протянул мне.

— Это последняя. В конце там кое-что другое. Вас наверняка заинтересует.

Я перелистнул тетрадку сразу на последние исписанные страницы и с грустью прочел:

«Папочка отвернулся от меня, и я больше не хочу, чтобы он был. Наверное, я его убью. Это совсем нетрудно. Раньше я уже так делала».

На следующей странице ничего не было, а потом: