Кровавые игры - Челси Ярбро

Да, ночь ему нравилась, и так было всегда, сколько он себя помнил. Ночью ему не нужны были подбитые землей сапоги, разве только для перехода через текучую воду. Мрак таил в себе бездну дремлющих сил и дарил ощущение всеобъемлющего покоя.

– Ты в конце концов поймешь, что такое ночь. Тиштри прижалась к нему всем своим сильным

телом.

– До рассвета еще есть время. Поскольку это в последний раз, не лечь ли нам снова?

Ему всегда импонировала ее прямота, пусть даже чуть грубоватая. И когда она в своей привычно спокойной манере попросила его приостановить их отношения, он не почувствовал ни обиды, ни раздражения. Он просто не мог сердиться на Тиштри.

– Тебе этого хочется? – Сен-Жермен наклонился и чмокнул девушку в нос. Она пожала плечами.

– Мне это всегда нравилось. А напоследок даже кислица становится слаще. Зачем же отказываться от удовольствия? – Тиштри умолкла и заглянула в его загадочные глаза.- Почему ты не стал возражать? Почему согласился? Ты – мой господин, ты мог приказать, чтобы все оставалось по-прежнему.

– Против твоей воли? – Вопрос Тиштри не удивил его, но он все же вздохнул.- Тут дело не только в тебе. Ты дала мне многое, Тиштри. Жизнь моя не стала твоей, а твоя – моей, но ты хотя бы ко мне притерпелась. И была со мной без излишнего обожания или трагедий. До сих пор мне этого было достаточно, но… время ушло. Наши тропки расходятся… полагаю, закономерно. Я… я жил словно в коконе, не ощущая особенной надобности в чьей-то приязни. А теперь мне хочется большего, хотя сам я не знаю – чего.

Он умолк, досадуя на себя. Тиштри поняла все по-своему.

– Ты сохнешь по той патрицианочке, да? – В тоне ее не содержалось упрека.

– Да,- раздраженно откликнулся Сен-Жермен, давая на нелепый вопрос нелепый ответ, и вдруг осознал, что нелепого в нем, в сущности, мало. Оливия тронула его так, что он боялся даже задуматься о силе ее воздействия на себя. В его памяти жили каждый ее взгляд, каждый жест, каждое слово.

– Ты отправишь меня к Кошроду? – спросила Тиштри, не вполне уверенная, слышат ее или нет.

– К Кошроду? Зачем? Ты хочешь его? После перерождения он стал таким же, как я.- Он удивился, он считал, что она это понимает.

– Возможно. Во всяком случае, похоже на то.- Тиштри поежилась, наморщила носик.

– Ну, в чем дело? У тебя есть кто-то другой? -Сен-Жермен взял девушку за подбородок и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.- Как твой хозяин меньшее, что я могу сделать, это позаботиться о том, чтобы ты была обеспечена средствами к существованию. Этого от меня требует римский закон.

Сейчас, в момент откровения, она оробела.

– Не хочу, чтобы ты думал, что я предпочитаю тебе раба.

– Но это ведь так, верно? – Тиштри едва заметно кивнула. Он чуть сильнее, чем надо бы, сдавил ее плечи.- Ладно, не мнись. Если тебе хочется, я освобожу вас обоих.

– Освободишь? – Она издала звук, похожий на фырканье.- Я захочу на свободу только тогда, когда закончится моя цирковая карьера. А может быть, даже и не захочу. Лучше иметь щедрого и доброго господина, чем мыкаться по свету с лошадьми, не имея возможности хоть что-нибудь для них заработать.

– Ну, так и быть,- пообещал Сен-Жермен.- Когда соберешься сойти с арены, я освобожу и тебя, и того, кто будет с тобой, и позабочусь о том, чтобы у вас были собственный дом и конюшни.- Он порывисто обнял ее.- Тиштри, ты дарила мне радость. Я этого никогда не забуду и хочу, чтобы ты знала о том.

– Никогда? Странное и не очень надежное слово.- Она рассмеялась, довольная перспективой. На свете множество пустозвонов, но хозяин не из таких. Иметь к старости дом и конюшни – чего еще можно желать?

Сен-Жермен плотнее запахнул полы халата и завязал пояс на талии Тиштри.

– Теперь говори, чего ты хочешь сейчас? Напоследок, как ты изволила выразиться?

– Не знаю,- Тиштри пошевелила бровями.- Хорошо бы придумать что-нибудь необычное, только вот что? – У нее были крепкие руки наездницы, и они сжимали его все сильнее.- Я хочу… я хочу…- бормотала она, легонько пощипывая губами его грудь, и вдруг хихикнула.- Я хочу быть сверху и чтобы ты мне ничем не мешал. То есть делал, что я говорю, и никак не иначе.- От собственной смелости по коже ее проскользнул холодок. Она – рабыня, он – господин. Кто знает, как он к этому отнесется?

Сен-Жермен насмешливо поднял брови.

– Отлично, идем.- Одной рукой он развернул ее внутри их общего одеяния и повел через темную спальню к кровати.- Скажи, как мне лечь. Я буду во всем тебе повиноваться.

– Правда? -Ни один мужчина не предлагал ей подобных вещей, и в паху ее что-то мучительно содрогнулось от сладкого предвкушения.- Хочу, чтобы ты лег на спину,- быстро сказала она и великодушно добавила: – Можешь, где надо, подсунуть подушки. Только ляг поперек постели, чтобы ноги доставали до пола.

Он повернулся, сбросив с плеч одеяние, и повалился на ложе.

– Так, Тиштри?

– Чуть выше, господин мой, чуть выше. Вот так. Во мраке едва угадывался контур покорно лежащего тела. Тиштри отчаянно щурилась, пытаясь его рассмотреть и ощущая, что лоно ее уже увлажнилось. Если так дальше пойдет, эта игра может завести далеко, так далеко, что, возможно, она и не захочет с ним расставаться. Спору нет, хозяин – прекрасный любовник. Ей вряд ли удастся когда-нибудь сыскать себе столь же искушенного, чувственного и предупредительного партнера. Но искушенность это еще не все, что хорошо понимается в двадцать восемь. Настало время всерьез подумать о будущем, как-то остепениться и, главное, завести детей, а хозяин – увы! – ей детей не подарит. Тиштри решительно перевела дух, вознамерившись извлечь из ситуации все, что возможно, и, подчиняясь внутреннему толчку, заявила:

– Сначала я лягу так, чтобы ты мог меня целовать. Я скажу, когда надо остановиться.

– Прекрасно,- серьезно произнес Сен-Жермен, хотя темные глаза его искрились лукавством.

– А потом я сообщу, что делать дальше.- Она объявляла все это непререкаемым тоном циркового распорядителя, оповещающего публику об изменениях в ходе программы.

– Как тебе будет угодно.- Нотки желания в его голосе мгновенно породили в ней отклик, но Тиштри сдержала себя.

– Если тебе придет в голову что-то, что мне могло бы понравиться, спроси сначала меня. Я сама решу, нужно нам это или не нужно.- Она намеренно оттягивала начало любовной игры, опасаясь, что действительность окажется много беднее посулов воображения.- Пожалуй, пора.

Он застонал.

– Ну хватит, не мучь меня, Тиштри. Медленно, с наслаждением она оседлала недвижное мускулистое тело и передернулась, ощутив под собой его дрожь. Ощущение было сродни тому, что возникает в момент посадки на лошадь, но гораздо острее, ведь она никогда не ездила нагишом. Ягодицам ее тут же сделалось горячо; чтобы их охладить, она наклонилась и нашла губами твердые губы. Они полураскрылись, и Тиштри, замирая от чувства, что совершает нечто преступное, провела по ним языком. Отклика не было, она продолжила изыскания, нарочито неспешно проникая в него, приподнимаясь на локтях и опять опускаясь, увлеченная ритмом постепенной раскачки, нагнетавшим в ее лоно сладкую боль.