Кровавые игры - Челси Ярбро

– Меня это не удивляет,- сухо произнес Сен-Жермен.- Скажи, у него был акцент?

Тиштри рассмеялась.

– Был, но это неудивительно,- сказала она.- Царедворцам свойственно коверкать язык.

Резонный ответ, сказал себе Сен-Жермен. Тут не о чем беспокоиться. Лед Арашнур уехал, и довольно давно.

– Расскажи мне об этом подробнее? О чем вы говорили? Какие вопросы он тебе задавал?

– О,- Тиштри заулыбалась,- он хотел знать практически все. Он намекнул, что даст знать обо мне царю, но я сказала, что Тиридат меня уже видел. Это поразило ученого, и он стал расспрашивать, как мне живется. Его участие было таким искренним, что мне ничего не хотелось скрывать. Я о многом ему рассказала. Даже о том, как Некред заставлял меня гнать упряжку сквозь стаю львов. И о том, как ты защитил меня, когда я отказалась. Твой поступок весьма восхитил ученого, господин.

– Неужели? – с иронией спросил Сен-Жермен.

– Да,- подтвердила она- Я рассказала ему о тебе. Все-все. Он многому не поверил.

– Все? – Сен-Жермен встрепенулся. Она подавила смешок.

– Ну, не совсем. Но достаточно, чтобы он понял, что ты щедр, добр, благороден и не из тех, кого можно безнаказанно тронуть.

Сен-Жермен потянулся за подушкой и положил ее под себя.

– Благодарю. Интересно, зачем ему это? Ученому не пристало тратить время на пустопорожнюю болтовню. Возможно, он просто хотел о чем-нибудь с тобой сговориться. Как видный мужчина, а?

– В Риме не много армян,- обиженно заметила Тиштри. Ей был неприятен намек. Она прекрасно знала, как смотрят мужчины, когда им хочется чего-то такого. Ученый смотрел на нее вовсе не так. Его интересовала ее жизнь, а не тело.- Постарайся понять, господин. Я была для него как находка. Мои деды и прадеды выступали перед царями. Мой отец делал то же, пока не умер. И братья, пока их не забрали в армию обучать военных возниц. уж не знаю, что там с ними сталось, но, похоже, они растеряли все прежние навыки, и теперь мастерством моих предков владею лишь я. Этот человек изумился, увидев мое выступление. И захотел узнать, откуда все это во мне. Где я родилась, где тренировалась, кто купил меня и как со мной обращаются. Никому прежде до этого не было дела. А ведь тут есть что обсудить.

– Понимаю.- Он легонько чмокнул ее в лоб.

– Мне не стоило с ним говорить? – вдруг обеспокоилась Тиштри.

– Возможно,- сказал Сен-Жермен, помолчав.- Не имеет значения, Тиштри. Мастер всегда рад беседе с ценителем, ведь истинные ценители сейчас так редки. Тем не менее в будущем,- добавил он несколько строже,- не слишком-то откровенничай с незнакомцами, даже если они ученые и твои земляки.

Тиштри повернулась и прижалась к нему.

– Я лишь хотела похвастаться, как хорошо мне живется. И какой у меня замечательный господин.

Сен-Жермен обнял ее за плечи.

– Я польщен,- усмехнулся он.- И все же будь осмотрительна. Когда император – олух, а в закромах Рима не хватает зерна, многих привлекает возможность половить рыбку в мутной воде. Особенно чужеземцев, ведь у них нет обязательств перед этой страной и они даже рады подтолкнуть ее к краху. Мы тоже не римляне, и потому должны соблюдать особую осторожность, поскольку при первом удобном случае нас тут же возьмут в оборот. Тиштри, понурясь, молчала. Сен-Жермен поморщился, выбранив себя за суровость. В конце концов, дело сделано, и нет никакой надобности омрачать нотациями их последнюю ночь.____________________Ладно, Тиштри, не дуйся,- он ласково

потрепал ее по плечу.- Я просто устал и порой становлюсь занудой.

– Ты чего-то боишься? – спросила она.

– Нет. С чего ты взяла? – Он поцеловал ее в губы. Она не ответила, он усмехнулся и подсунул под нее руку.

– Нам что-то грозит? – Она напрягла ягодицы и снова расслабила, позволяя его руке продвинуться дальше.

– Нам всегда что-то грозит. Но к опасности со временем привыкаешь. Переменившись, ты это поймешь.

Следующий поцелуй был долгим и обещал перейти в нечто большее, однако от дальних загонов до них донеслись странные звуки. Сен-Жермен вскинул голову. Тявканье повторилось. – Что там?

– Что-то встревожило лис и волков.

Шум усилился, к лаю добавились кашляющие голоса леопардов.

Сен-Жермен встал и накинул халат.

– Надо выяснить, что там такое. Тиштри недовольно поморщилась.

– Это могут сделать и сторожа.

– Если бы заржали твои лошади, ты сказала бы то же? – Он наклонился, чтобы натянуть сапоги.

Крыть было нечем, Тиштри кивнула и улеглась на подушки, подтянув колени к груди. Так будет уютнее его поджидать, ведь ночь пока не кончается. И есть надежда еще что-нибудь от нее получить.

Сен-Жермен уже выходил из комнаты, кликая Аумтехотепа.

Тиштри медленно натянула на себя покрывало, хранившее тепло его тела. До рассвета есть еще время. Она подождет.

Письмо Цецилии Меды Клеменс, супруги Янусиана к своей сестре Этте Оливии Клеменс, супруге Силия.

«Посылаю тебе родственные приветы, сестра!

Признаюсь, меня несколько озадачило твое письмо от второго октября, пробывшее в пути около двух месяцев, как говорят в канцелярии, из-за плохой погоды. Они любят приврать. Военные донесения доставляются эстафетами, но весточки вроде твоей ждут оказии и пересылаются, будь ты хоть трижды супругой могущественного сенатора, с двенадцатым рапортом самого тупоумного из трибунов. Не удивляйся, таков у ж в Аугдунской Таллии 43 стиль. Лютеция 44- довольно сносненъкий городок, но мало что может превратить его в более-менее приличное место. Зима здесь начинается рано, и с тех пор, как нас после несчастья с отцом и братьями загнали сюда, я все тоскую по яркому римскому солнцу. Только жизнь в захолустье дает понять, до чего восхитителен Рим. Он воистину центр всего мира.

Вот почему, дорогая сестра, я и пришла в недоумение, узнав о твоем намерении нас навестить. Как можно стремиться покинуть Рим, пусть на каких-то полгода, если имеется хоть какой-нибудь шанс этого избежать? И, собственно, почему в зимнюю пору? Летом тут много лучше, а зимы, очень скучны.

Я говорила о тебе с мужем, хотя, признаюсь, сказать ему мне было особенно нечего, ведь мы с тобой не виделись целых четырнадцать лет. Уверена, ты уже не дитя с пятнами от варенья на лучшем из платьиц. Странно, что мне запомнилась эта мелочь и что ты сейчас мне вспоминаешься только такой. Мы славно провели те каникулы, близ Неаполя. Матушкин дядюшка баловал нас. Я помню его поместье на морском берегу. Райский уголок, милая, ты не находишь? (Или мне это кажется по прошествии времени и по сравнению с тем убожеством, которое меня сейчас окружает? Знаешь, любому дворцу Лютеции я предпочла бы хлев в Остии или квартирку в самом захудалом, кишащем крысами римском квартале'.) Тебе тогда было лет восемь, не больше. Жаль, что мы мало общались. Впрочем, у нас бы и не получилось, я ведь на двенадцать лет старше тебя. Мы росли розно… потом отец разорился, это был страшный удар! Счастье, что Силий сделал тебе предложение, иначе нельзя и помыслить, как у тебя сейчас сложилась бы жизнь.