Бледный всадник - Бернард Корнуэлл

Я догадался, что вопрос этот Энфлэд задает по просьбе Эльсвит. Жена Альфреда хотела знать, есть ли у ее мужа шанс выжить или же они должны взять захваченный у Свейна корабль и отплыть во Франкию.

— Гутрум поведет по меньшей мере четыре тысячи человек, — ответил я.

— По меньшей мере?

— Это зависит от того, сколько людей явится к нему из Мерсии, — сказал я. Мгновение подумал и добавил: — Но я рассчитываю, что у него будет четыре тысячи.

— А сколько людей будет в войске Уэссекса?

— Столько же, — ответил я.

Я солгал. Если нам вдруг невероятно повезет, мы сможем собрать тысячи три, но я сомневался в подобном исходе дела. Две тысячи? Вряд ли, но возможно. Больше всего я боялся, что Альфред поднимет свое знамя, а никто под него не придет или что явится только несколько сотен. Мы могли бы привести с Этелингаэга триста человек, но что такое триста воинов против огромной армии Гутрума?

Альфреда тоже беспокоило, сколько соберется народу, и он послал меня в Хамптонскир, чтобы выяснить, какая часть графства занята датчанами. Я обнаружил, что они хорошо укрепились на севере, но юг графства свободен, а в Гемптоне, где базировался флот Альфреда, военные корабли все еще стоят, вытащенные на берег. У Бургварда, командира флота, в городе было больше ста человек, и он расставил их на стене. Бургвард заявил, что не может покинуть Гемптон: вдруг датчане нападут и захватят корабли, но у меня имелся клочок пергамента, написанный рукой Альфреда, с печатью, изображавшей дракона, и, пустив его в ход, я приказал оставить тридцать человек для защиты кораблей, а остальных привести к Альфреду.

— Когда? — мрачно спросил Бургвард.

— Когда тебя призовут, — ответил я, — но это случится скоро. И еще ты соберешь местный фирд и приведешь его с собой.

— А если сюда явятся датчане? — спросил он. — Если они придут морем?

— Тогда мы потеряем флот, — ответил я, — и построим другой.

Бургвард боялся не зря. Датские корабли снова появились у южного берега, правда, пока в одиночку. Датчане ведь были викингами: они высаживались на берег, отправлялись в набег, насиловали, жгли, грабили — и снова уходили в море. Это очень беспокоило Альфреда: а вдруг целая флотилия высадится где-нибудь на берег и двинется на него. Короля мучили страх и сознание того, что нас так мало, а врагов — без счета и что вражеские лошади жиреют на свежей траве.

— Я выбрал праздник Вознесения, — объявил Альфред, когда я вернулся из Гемптона.

В праздник Вознесения нам следовало быть готовыми на Этелингаэге, а в следующее воскресенье, в день святой Моники, должен был собраться фирд, если будет чему собираться. В донесениях сообщалось, что датчане готовятся к маршу, и было ясно: они направят свою атаку на юг, двинувшись к Винтанкестеру, столице Уэссекса. Чтобы защитить этот город и перекрыть Гутруму дорогу на юг, фирд соберется у Камня Эгберта. Я никогда не слышал о таком, но Леофрик заверил меня, что это известное место, где еще король Эгберт, дедушка Альфреда, выносил свои приговоры.

— Там не один камень, а целых три, — сказал Леофрик. — Два высоких столба и еще один камень наверху. Еще в стародавние времена их поставили гиганты.

И вот приказы были разосланы. «Приведите всех своих людей, — гласили они, — принесите все оружие, какое только у вас есть, и вознесите молитвы, потому что весь уцелевший Уэссекс соберется у Камня Эгберта, чтобы сразиться с датчанами».

Едва были отправлены эти послания, как разразилось несчастье. Оно случилось за неделю до того, как должен был собраться фирд. Хаппа, олдермен из Торнсэты, написал, что сорок датских кораблей появились у тамошних берегов и что он не осмелится увести фирд, когда над его землями нависла такая угроза. Хуже того, датчан было так много, что он умолял Харальда из Дефнаскира прислать ему подкрепление.

Горестное известие почти сломило дух Альфреда. Он цеплялся за надежду застать Гутрума врасплох, неожиданно собрав могучую армию, но теперь все его надежды пошли прахом. Он и без того всегда был худым, но теперь еще сильнее осунулся и проводил целые часы в церкви, взвывая к Богу, не в силах понять, почему Всемогущий внезапно отвернулся от него.

А два дня спустя после получения вестей о датском флоте Свейн Белая Лошадь повел триста всадников в набег на холмы на краю болота. К нам прибыл многочисленный фирд Суморсэта, и Свейн нашел и увел их лошадей. У нас не было ни места, ни фуража, чтобы держать на Этелингаэге столько коней, поэтому они паслись возле дороги, и я наблюдал из форта, как Свейн верхом на белом коне, в шлеме с белым плюмажем, в белом плаще, вместе со своими людьми окружил лошадей и угнал прочь. Увы, я не имел возможности его остановить. У меня в форте было двадцать человек.

— Почему лошадей не охраняли? — вопросил Альфред.

— Их охраняли, — ответил Виглаф, олдермен Суморсэта, — и те, кто их охранял, погибли.

На лице Альфреда отразился гнев, но не отчаяние.

— Мы неделями не видели здесь датчан! — умоляюще проговорил олдермен. — Откуда же мы могли знать, что они вдруг явятся в таком количестве?

— Сколько человек погибло?

— Всего двенадцать.

— Всего? — вздрогнув, спросил Альфред. — А сколько пропало лошадей?

— Шестьдесят три.

В ночь перед Вознесением Альфред отправился на берег реки. Беокка, верный, как гончая, хотел было последовать за ним, желая утешить короля, но вместо этого Альфред позвал меня. Взошла луна, бросая тень на его щеки и делая его светлые глаза почти белыми.

— Сколько человек у нас будет? — отрывисто спросил он.

Мне не нужно было долго думать, прежде чем ответить:

— Две тысячи.

Альфред кивнул. Он знал это число так же хорошо, как и я.

— Ну, может, немного больше, — предположил я.

Он фыркнул, услышав это, и я пояснил. Мы приведем с Этелингаэга триста пятьдесят человек, а Вилглаф, олдермен Суморсэта, пообещал тысячу, хотя, по правде говоря, я сомневался, что явится так много. Фирд Вилтунскира был ослаблен отступничеством Вульфера, но южная часть графства пришлет нам пятьсот человек. Мы могли ожидать столько же из Хамптонскира, но помимо этого придется полагаться на тех немногих людей — сколько уж их ни соберется, — которые сумеют пробраться мимо датских гарнизонов, взявших теперь в кольцо центральную часть Уэссекса. Если бы Дефнаскир и Торнсэта послали свои фирды, у нас насчитывалось бы примерно четыре тысячи, но, увы, этого не будет.

— А Гутрум? — спросил Альфред. — Сколько у него будет людей?

— Четыре тысячи.

— Боюсь, что все пять, — сказал король.

Он уставился на реку, извивавшуюся между грязными берегами. Вода покрывалась рябью у плетеных вершей.

— Ну что же, будем драться, Утред?

— А разве у нас есть выбор?

Альфред улыбнулся.

— Конечно есть, — заверил он. — Мы можем бежать. Можем отправиться во Франкию. Я мог бы стать королем в изгнании и молиться, чтобы Бог вернул мне трон.

— И ты думаешь, такое возможно?

— Нет, — признался он.

Он знал, что если сейчас сбежит, то так и умрет на чужбине.

— Поэтому мы будем драться, — заключил я.

— И на моей совести навечно останутся люди, которые погибнут за безнадежное дело. Две тысячи против пяти? Разве можно сражаться при таком раскладе?

— Еще как можно!

— И ради чего — чтобы я мог быть королем?

— Ради того, чтобы мы не были рабами на собственной земле, — ответил я.

Некоторое время Альфред размышлял над этим. Над нашими головами низко пролетела сова — я увидел белые перья и почувствовал дуновение воздуха от растрепанных крыльев. Я знал: это знамение, но вот что именно оно предвещает?

— Возможно, это кара, возмездие свыше, — сказал Альфред.

— За что?

— За то, что мы в свое время отобрали землю у бриттов.

Подобное предположение показалось мне бессмыслицей.

Если бог Альфреда решил наказать его за то, что наши предки отобрали земли у бриттов, тогда почему он послал датчан? Логичнее было бы отправить бриттов. Бог мог бы воскресить короля Артура. Так, спрашивается, почему он послал другой народ отобрать наши земли?

— Тебе нужен Уэссекс или нет? — резко спросил я.

Некоторое время Альфред молчал, потом печально улыбнулся.

— По совести, я не могу надеяться на благоприятный исход боя, но, как христианин, должен верить, что мы победим. Бог не позволит нам проиграть.

— И вот это тоже не позволит! — Я хлопнул по эфесу Вздоха Змея.

— По-твоему, все так просто? — спросил он.

— Жизнь вообще проста. Эль, женщины, меч и доброе имя. А все остальное неважно.

Альфред покачал головой, и я понял, что король думает о Боге, молитве и долге, но он не стал спорить.

— Значит, если бы ты был на моем месте, Утред, ты бы отправился сражаться?