Улыбка женщины - Николя Барро

Лицо Жана Поля Монсиньяка, директора и владельца издательства «Опаль», раскраснелось, светлые глаза метали молнии. Казалось, еще немного — и его хватит удар.

А виноват буду я.

— Месье Монсиньяк, прошу вас, успокойтесь. — Я нервничал, ломая руки. — Доверьтесь мне, и я сделаю все, что в моих силах. Месье Миллер — англичанин. My home is my castle[8] — вы же понимаете. Он живет очень уединенно, в основном занимается своей машиной. Он не привык иметь дело с прессой и очень неуютно чувствует себя в центре внимания. Все это, на мой взгляд, только добавляет ему привлекательности.

Я чувствовал, что говорю скорее о себе. Почему было не сказать просто: «Роберт Миллер уехал в кругосветное путешествие на год и не взял с собой телефона»?

— Бла-бла-бла… Прекратите болтать, Андре. Сделайте так, чтобы этот англичанин сел в поезд, пересек канал, ответил здесь на несколько вопросов и подписал несколько книг. Неужели это так сложно? В конце концов, этот человек… — Месье Монсиньяк взял роман, взглянул на фотографию на задней стороне обложки и снова бросил книгу на стол. — Бывший автомеханик, нет — даже инженер! Полагаю, раньше он контактировал с представителями рода человеческого. Или он аутист?

Габриэль Мерсье, одна из двух ведущих редакторов, захихикала в кулачок. Я был готов придушить глупую гусыню.

— Разумеется, он не аутист, — поспешил поправить я. — Просто немного… сторонится людей.

— Как и любой разумный человек. «С тех пор как я узнал людей, полюбил животных». Кто это сказал? Знает кто-нибудь?

Месье Монсиньяк обвел глазами притихший зал.

Разумеется, он не мог упустить случай продемонстрировать нам свою образованность. Месье Монсиньяк учился в «Эколь нормаль» — элитной парижской школе, и не проходило ни дня, чтобы он не процитировал какого-нибудь великого философа или писателя.

Но самое странное, что память месье Монсиньяка была очень избирательной. Она хранила имена великих литераторов, мыслителей и лауреатов Гонкуровской премии, а также их высказывания, которыми Монсиньяк действовал нам на нервы, однако в отношении развлекательной литературы работала со скрипом. Он либо сразу же забывал фамилии популярных писателей и называл их «этот мужчина», «тот англичанин» или «этот автор „Кода да Винчи“», либо чудовищно искажал их: «Ларе Стигссон» вместо «Стиг Ларссон», «Николя Барк» вместо «Николас Спарк» или «Стефан Ларк» вместо «Стефан Кларк».

— Не сказать, чтобы я был без ума от американских авторов, но почему у нас в программе нет Стефана Ларка? — спросил он как-то на редколлегии года два назад. — Американец в Париже — это по-прежнему актуально.

Как ответственный за англоязычную литературу, я объяснил, что у Стефана Ларка, которого на самом деле зовут Стефаном Кларком, речь идет об англичанине, посетившем Париж, и вообще, веселые книги о Франции этого автора имеют успех.

— Веселые книги о Париже… Англичанина… Ну-ну… — покачал большой головой месье Монсиньяк. — Прекратите меня учить, Андре, и лучше достаньте нам этого Кларка. В конце концов, за что я вам плачу? Вы у нас что-то вроде свиньи, которая ищет трюфели.

А через несколько месяцев я выложил на стол рукопись некоего Роберта Миллера. Стефану Кларку было далеко до него в плане остроумия и изобретательности. Расчеты оправдались, книга расходилась сверх всяких ожиданий, и вот теперь я за это расплачиваюсь. Как там говорится? Инициатива наказуема. Мы с Робертом Миллером сели в лужу.

То, что месье Монсиньяк запомнил фамилию нового популярного автора («Так как там зовут этого англичанина — Меллер?» — «Нет, месье, Миллер»), объяснялось просто: Роберт Миллер имел знаменитого однофамильца из области интеллектуальной литературы («Миллер? А не родственник ли он Генри Миллеру?»).

Пока редколлегия размышляла, не принадлежит ли цитата философу Гоббсу, мне пришло в голову, что при всех чудовищных недостатках Монсиньяк — лучший и человечнейший издатель, которого я когда-либо знал за пятнадцать лет работы в книжной сфере. Мне не хотелось его обманывать, но выбора, похоже, не было.

— Мы можем отправить Роберту Миллеру вопросы «Фигаро» по электронной почте, а потом передать его ответы журналистам. Как сделали с тем корейским издательством. Тогда все прошло хорошо, — предпринял я последнюю жалкую попытку предотвратить катастрофу. Разумеется, она не удалась.

— Нет, нет и нет. Мне это не нравится. — Монсиньяк поднял руки, будто защищаясь.

— Исключено. Не будет спонтанности, — вставила Мишель Отей, неодобрительно глядя на меня сквозь черные очки «Шанель».

Вот уже несколько недель Мишель твердила мне, что пора наконец «заняться этим симпатичным англичанином». До сих пор я притворялся глухим. Но теперь на ее стороне была крупнейшая французская газета и — что еще хуже — шеф.

Мишель отвечала за работу с прессой. Она одевалась в черное или белое, и я ненавидел ее за категоричность.

Обычно она сидела в своем кабинете в безупречно белой блузе и черном костюме и отвечала что-нибудь вроде «Нет, это не пойдет» каждому, кто являлся к ней с идеей, которую сам считал гениальной, потому что в глубине души все еще верил в людей, которые — представьте себе! — просто любят книги.

«Запомните, Андре, ни один редактор отдела культуры не воспринимает всерьез исторические романы». Или: «Презентация с никому не известной авторшей, которая к тому же пишет короткие рассказы? Андре, я вас умоляю… Кто клюнет на эту удочку? И она даже не номинирована на премию „Мэзон“? — Тут Мишель вздыхала и закатывала глаза, нетерпеливо поворачивая в руке маленький серебряный карандаш, который всегда был при ней. — Вы и в самом деле понятия не имеете, как работает сегодня пресса. Имена, имена и еще раз имена! Найдите, по крайней мере, известного автора для предисловия».

И прежде чем посетитель успевал что-нибудь ответить, снова звонил ее телефон, и Мишель громогласно приветствовала кого-нибудь с телевидения или одного из тех типов в кожаных куртках, которые не воспринимают всерьез исторические романы, а сейчас, болтая с длинноногой красоткой с гладкими черными волосами, кажутся самим себе еще круче.

Вот что пронеслось у меня в голове, пока Мишель Отей, свалившись на меня со своим замечанием, как снег на голову, ожидала моей реакции.

— Спонтанность, — прокашлявшись, повторил я, чтобы выиграть время. — В этом-то вся проблема. — И многозначительно оглядел присутствующих.

Ни один мускул не дрогнул на лице Мишель. Она не относилась к числу женщин, которых можно смутить риторическим маневром.

— В разговоре этот Миллер совсем не блещет остроумием, как и большинство писателей, — продолжал я. — И вовсе не так находчив, как можно подумать. В конце концов, — тут я не смог удержаться и скосил глаза на Мишель, — он не из тех телемордашек, которые круглые сутки болтают чепуху, в то время как книги за них пишут литературные негры.

Ее синие глаза сузились.

— Все это меня не интересует. — Терпение Жана Поля Монсиньяка было исчерпано. Он помахал в воздухе романом Роберта Миллера, и я не исключал того, что он вот-вот запустит им в меня. — Не будьте ребенком, Андре. Доставьте мне этого англичанина! Я хочу хорошее интервью в «Фигаро» с фотографиями. Баста!

Мой желудок болезненно сжался.

— А если он откажется?

На несколько секунд Монсиньяк замолчал, а потом ответил мне с добродушием палача:

— Тогда вы позаботитесь о том, чтобы он согласился. — (Я вымученно кивнул.) — В конце концов, вы единственный из нас, кто знает этого Миллера. — (Я снова кивнул.) — Ну, если вы не совсем уверены в себе, я сам могу с ним поговорить. Или мадам Отей…

На этот раз я не стал кивать.

— Нет-нет… Не думаю, что это хорошая идея… — быстро возразил я шефу, чувствуя, как за моей спиной захлопывается ловушка. — С этим Миллером действительно тяжеловато, но его не назовешь неприятным типом… Он чем-то похож на Патрика Зюскинда, его не так легко понять… но… это мы уладим. Сегодня же позвоню его агенту.

Я пригладил рукой бороду в надежде, что никто не заметит охватившего меня ужаса.

— Отлично, — произнес Монсиньяк, откидываясь на спинку стула. — Патрик Зюскинд — это по мне, — довольно рассмеялся шеф. — Пусть Миллер не такой интеллектуал, как Зюскинд, выглядит он намного лучше, не правда ли, мадам Отей?

— Действительно, не в пример лучше! — коварно ухмыльнулась Мишель. — Наконец у нас есть автор, которого не стыдно представить прессе. Я повторяю это уже не первую неделю. И если у нашего любезного коллеги наконец получится познакомить нас с этим замечательным писателем, я буду просто счастлива. — Она открыла свой черный «Филофакс». — Что вы думаете насчет совместного обеда с прессой в ресторане гранд-отеля «Лютеция»?

Монсиньяк скривился, но промолчал. Думаю, никто, кроме меня, не знал, что он недолюбливает «Лютецию» из-за ее бесславного прошлого. «Старый нацистский сарай, — говорил мне как-то шеф на приеме в этом отеле, куда мы с ним были приглашены. — Вы знаете, что здесь находилась штаб-квартира Гитлера?»