Мой помощник Карсыбек - Николай Вирта

Поворчав для порядка, мать занялась своими делами.

Хайжан привыкла к отлучкам Карсыбека, и они перестали беспокоить ее. Ей нравилась его дружба с русскими детьми. Елену Петровну, которая так ласково относилась к ее сыну, учила его и прививала ему все хорошее, она тоже полюбила и приглашала жену начальника станции к себе в гости.

Итак, пока мать Карсыбека добродушно ворчала, сам он, приплясывая от радости, мчался к машине и подбежал туда совсем запыхавшийся. За ним медленно шел бородатый человек. Он постоял у машины, посматривая вдаль, на степь, расстилавшуюся перед ним, освещенную лучами предвечернего солнца.

— Так поедем? — спросил Карсыбек, переводя дыхание.

— Ну конечно! — Бородатый человек улыбнулся широко и ясно: — Здоров ты бегать, вижу! Ладно, садись рядом. — Он выбросил папиросу, сел в машину, завел мотор. Шлагбаум поднялся, машина переехала через рельсы, потом мост через реку и покатила по степи.

Карсыбек показывал, где надо ехать, бородатый вертел баранку и поворачивал машину туда, куда указывал маленький проводник.

Черная речка, протекавшая в глубоком русле с крутыми, обрывистыми берегами, то появлялась слева, то исчезала из виду.

— А зачем вы сюда приехали, аксакал? — нарушая молчание, робко спросил Карсыбек. К великой его досаде, бородатый человек никуда не спешил, и машина еле плелась по степи. А Карсыбек так любил быструю езду!

— Я приехал на целину, — последовал краткий ответ.

В третий раз Карсыбек слышал это слово. Он уже успел забыть его, и вот незнакомец снова напомнил ему разговор с заносчивым Тентекбаем, а потом с Еленой Петровной.

— А что такое целина?

— Ты не знаешь? — Незнакомец, судя по тону, был очень удивлен.

— Нет.

— А сколько тебе лет?

— Скоро перевалит на второй десяток! — горделиво заявил Карсыбек. Это он слышал от Тентекбая, которому в том году исполнилось одиннадцать лет.

Бородатый так и покатился со смеху.

— Когда же это случится? — отдышавшись, спросил он.

— Через месяц. — Карсыбек обидчиво поджал губы. Что тут смешного? Странно…

— И ты никогда не слышал о целине?

— Один парень как-то сказал, что будет, целина, но что это такое, он не знал, а я забыл спросить.

— Как тебя зовут?

— Карсыбек Табанов, аксакал.

— Милый Карсыбек, да ведь ты живешь на целине, и по целине мы едем с тобой!

Карсыбек с раскрытым от удивления ртом уставился на незнакомца.

— По целине? — переспросил он.

— Ну ясно!

— Да ведь это же пустыня! Так говорил отец.

— Правильно. Почти пустынная и почти никем не паханная степь. Ты видел, как пашут землю?

— На картинке. Там такая машина… трактор… Их столько к нам навезли! И там еще много других машин.

— Это мои тракторы и машины.

— Все ваши? — Карсыбек так и ахнул. Вот так начальник!

— Ну, не мои лично, а того совхоза, который тут будет.

— Где будет?

— Да вот здесь же, на целине. Может быть, ты не знаешь, что такое совхоз?

Карсыбек честно признался, что этого он тоже не знает.

— Совхоз? — переспросил Карсыбек. О колхозах он слышал, хотя тоже вряд ли понимал до конца, что это такое.

И Матвей Иванович объяснил ему:

— Может быть, тебе трудно будет понять, но попробуем. Вся земля у нас принадлежит не отдельным людям, а государству. Вот колхоз, скажем. Государство дало каждому колхозу необходимое количество земли в вечное пользование. И колхозники трудятся на ней. Что они получают за труд? Часть хлеба, овощей и прочих продуктов, которые распределяются среди всех колхозников, когда урожай снят, когда колхоз выполнит свои обязательства перед государством, обеспечит себя семенами на будущее и средствами на расширение хозяйства и на улучшение его. Часть денег, которые колхоз получает от продажи продуктов, тоже раздается колхозникам. А в совхозе земля государственная, и люди, которые работают на ней, получают каждый месяц зарплату. Ну, как рабочие… Ведь твой отец получает зарплату. Так и в совхозе.

Это Карсыбек знал. Его отец был рабочим. Два раза в месяц он приносил матери деньги и говорил:

«Вот зарплата за полмесяца, Хайжан».

И мать очень берегла эти деньги, потому что отец зарабатывал их, пропадая на своем участке весь день.

Карсыбек кивнул головой в знак того, что понял, хотя, конечно, понял далеко не все. Например, государство… Что это такое? Но решил расспросить об этом Елену Петровну. Уж она-то все знает!

Помолчали. Карсыбек сказал:

— А кто вас послал сюда?

— Партия.

Партия! Карсыбек часто слышал это слово. Отец иногда уходил вечером из дома и говорил матери:

«Хайжан, я ухожу на открытое партийное собрание».

А Соня показала Карсыбеку портрет человека с очень умными глазами, высоченным лбом и рыжеватой бородкой. Карсыбек, конечно, знал, что Владимир Ильич Ленин — создатель и вождь партии.

Елена Петровна объяснила тогда же, что партия — это множество людей, самых преданных Родине. Всегда и во всем они должны быть примером другим людям — и в работе и в жизни вообще.

«Тех, кто в партии, — сказала дальше Елена Петровна, — зовут коммунистами. И они живут и работают так, как их учил Ленин. А Ленин хотел добра для всех, кто трудится и зарабатывает хлеб своим трудом. Ну, кто, например, строит дома, железные дороги, пашет землю или кто сочиняет книжки, пишет музыку…»

— Про партию я все знаю! — горделиво заметил Карсыбек, а незнакомец улыбнулся в ответ. — Это нам рассказывала Елена Петровна.

— А кто она?

— Сонина мама. Ну, там еще Омар лентяй. И начальник станции, товарищ Жаркенов.

— А-а, Ильяс Жаркенов! Его я знаю. Он перестраивает для нас разъезд.

— А как вас зовут, аксакал? — спросил Карсыбек.

— Матвей Иванович. А фамилия моя Хижняков. А твоя?

— Я уже сказал: Табанов.

— Прости, не расслышал. Так будем знакомы, товарищ Табанов?

— Очень приятно, — вежливо сказал Карсыбек; этому его тоже научила Елена Петровна. — Скоро мы приедем.

Проехали еще километра два, и Карсыбек крикнул:

— Поворачивайте направо! Вон там Тыныш-Бурыш.

Матвей Иванович повернул направо. Метрах в трехстах на берегу реки виднелась груда камней, неведомо как попавших сюда. Ученые люди говорили, что эти камни — остатки очень древнего человеческого поселения.

Матвей Иванович вышел из машины, за ним — Карсыбек.

С запада потянуло прохладой, солнце садилось огромным красным шаром и окрасило небо в разные цвета. Каждую секунду они менялись и расплывались в бездонной глубине.

Они набрали большую кучу прошлогоднего камыша, сухого и ломкого. Матвей Иванович приготовил все для того, чтобы зажечь костер, потом вынул из машины две железные палки с рогульками на конце, воткнул их в землю, положил поперек рогулек еще одну палку, наполнил котелок и чайник водой из речки. Она бесшумно несла свои воды, а кое-где в изгибах русла еще лежал плотным слоем снег. В этих местах он иной раз тает только в июне.

Карсыбек, уже почувствовавший волчий аппетит (ел он рано утром) и думавший только о том, чем его накормит Матвей Иванович, был неприятно разочарован, когда тот сказал:

— А сейчас мы отъедем еще километров на десять от этого места, ладно?

— Зачем?

— Мне нужно, — неопределенно ответил Матвей Иванович. — Ты найдешь дорогу обратно?

— Да, если поедем прямо или вдоль речки.

— Нет, я хочу отъехать от речки. И подальше.

Они ехали молча минут двадцать. Матвей Иванович остановил машину и обратился к Карсыбеку:

— Ты посиди, я сейчас приду. Не боишься? Карсыбек потряс во тьме головой. Вот еще, бояться! Да что он, девчонка какая-нибудь? Сколько раз в такой же кромешной тьме он бывал с отцом в местах более глухих и часами, лежа на земле, наблюдал, как светят звезды над степью.

— Нет, — решительно сказал Матвей Иванович. — Мне жаль оставлять тебя одного. Пойдем со мной.

Они отошли шагов пятьдесят. Карсыбек обернулся. Машина как бы растаяла в темноте ночи.

Матвей Иванович шагал по степи минут десять, потом остановился и сказал почему-то шепотом:

— Теперь помолчи, ладно?

— Почему?

— Я хочу послушать… Не знаю, поймешь ли ты меня… Я хочу послушать, что мне нашепчет степь.

— Но она молчит. Она всегда молчит ночью. Тут всё молчит.

— Нет, сынок, тут многое можно услышать. Жизнь никогда и нигде не замолкает ни на секунду. Можно слышать свое дыхание, биение сердца, шуршание ковыля… Можно услышать даже, как мчатся звезды там в небе. Молчи!

Карсыбек и Матвей Иванович сели на тулуп, который директор взял из машины.

Матвей Иванович знал, что никогда больше не будет у него такой ночи и никогда не будет этот мир объят таким безмолвием, как в этот день, в эту ночь, в этот час. Он старался не двигаться и как бы впитывал в себя звенящую, ни с чем несравнимую тишь. И ему казалось, что он слышит стремительный полет звезд в глубинах, куда еще не проникала ни одна живая душа.