Мой помощник Карсыбек - Николай Вирта

Ни звука. Ни шороха. Ни крика птицы… Ни единого огонька, ни шелеста ковыля. Безмолвие, торжественное и величавое, окружало Матвея Ивановича, и он как бы растворился в нем.

Он ни о чем не думал.

Казалось, что жизнь здесь перестала существовать и все летит в некую беспредельность подобно созвездиям и чудовищным скоплениям их в пространстве, недоступном человеческому пониманию, бездонном и бесконечном, не имеющем ни начала, ни конца.

Но голоса человеческие, грохот машин разорвут молчание, и оно уже не будет отныне властвовать здесь. И земля, которая кормила лишь ковыль, сурков и птиц, отдаст человеку богатства, накопленные веками, если не вечностью.

Матвей Иванович вспомнил свой разговор с одним геологом. Геологическая партия, в которой работал тот человек, была и в этих местах. Она разведывала недра степей. Люди бурили землю, натыкались на мощные пласты каменного угля, на залежи железной руды, олова, свинца, бокситов, асбеста…

Находили они следы древних поселений и могил, оружие, орудия труда, предметы домашнего обихода, кости и прах человеческий да золу — остатки костров, которые жгли кочевники-скотоводы, и колодцы, заброшенные давным-давно.

Теперь человек поднимет плугами целину и засеет ее.

Через полчаса Карсыбек грелся у костра, где весело и задорно потрескивал сухой камыш. Пламя костра освещало сосредоточенное лицо Матвея Ивановича — он готовил ужин.

Не вам рассказывать, как вкусно все, что приготовлено на костре, и как приятно греться возле него, когда вокруг темно и жутковато и только струящийся свет звезд трепещет где-то высоко, высоко… Я сам любил эти ночи у костра, когда мальчишкой ездил в ночное. Кругом таинственная тишина, неясные шорохи, редкий, одинокий крик какой-то птицы… А рассказы у костра!.. Вот почему я так часто перечитываю рассказ Тургенева «Бежин луг». Он всегда возбуждает во мне воспоминания о детстве.

Прежде всего Матвей Иванович угостил своего молодого приятеля колбасой из консервной банки. Это была не колбаса, а чудо! Не потому, что она была очень уж хорошего качества, а потому, что волчий аппетит, разыгравшийся у Карсыбека, придал ей такой вкус. Потом в котелке были сварены яйца. И это хорошо! Матвей Иванович открыл жестянку с персиковым компотом… Ну, на него, как вы сами понимаете, Карсыбек навалился с особенным удовольствием. Потом пили чай, но вместо обыкновенного молока было молоко сгущенное. Одну ложку, полную тягучей, сладкой массы, Матвей Иванович дал отведать Карсыбеку. И тот решил, что слаще этого молока, пожалуй, ничего быть не может.

Вымыв и вытерев посуду, в чем Карсыбек деятельно помогал Матвею Ивановичу, они посидели еще у костра.

Матвей Иванович курил, а Карсыбек, помолчав, спросил:

— У вас есть дети?

— Есть, но они уже большие. Дочь живет в Алма-Ате. Вот теперь я выберусь к ней. Тут недалеко, всего-то каких-нибудь полторы тысячи километров. И сын есть. Но тот живет далеко отсюда. И еще был у меня сынишка, смышленый и бойкий, вроде тебя. Но я не знаю, где он сейчас.

В словах Матвея Ивановича Карсыбеку почувствовалась печаль, и ему стало жаль этого доброго человека.

— Но он приедет к вам? — участливо спросил Карсыбек.

— Не знаю, — коротко ответил Матвей Иванович. — Ну, а теперь давай, брат, спать. Утром встанем рано-рано.

— А где будем спать?

— Ты пойдешь в машину и ляжешь на заднем сиденье… Погоди, я устрою тебе постель.

Матвей Иванович отошел к машине, на которую падали отблески пламени. Карсыбек подложил в костер еще камыша, и огонь взвился к небу, прорезая тьму степной ночи. Потом Матвей Иванович окликнул Карсыбека; тот встал, разминая затекшие ноги, юркнул в машину, положил голову на что-то мягкое, свернулся калачиком. Матвей Иванович укрыл его своим полушубком, и Карсыбек заснул мгновенно.

Натянув на себя тяжелый дубленый тулуп, Матвей Иванович сел к костру. Иногда Карсыбек просыпался, поднимал голову и видел костер, а около него Матвея Ивановича, погруженного в раздумье. Потом он снова окунался во что-то легкое, как пух.

Проснулся Карсыбек, когда солнце больно укололо его своим горячим лучом, протер глаза и в недоумении оглянулся вокруг. И тут все вспомнилось ему.

Карсыбек выбрался из машины, подбежал к Матвею Ивановичу, который уже возился у костра, готовя завтрак, и, в приливе несказанной ребячьей благодарности за эти необыкновенные часы в его жизни, обнял его и всем телом прильнул к нему.

Матвей Иванович, тихо и ласково усмехнувшись, поцеловал Карсыбека в лоб и сказал, чтобы он поспешил привести себя в порядок.

— Завтрак уже готов. Поедим — и за дела. Быстро!

После завтрака, вкусного и обильного, убрав все в машину, затоптав костер, Матвей Иванович вынул из багажника несколько колышков, топор, лист толстой бумаги с нарисованными квадратами и прямоугольниками, сверился с этими рисунками и, отойдя шагов на сто от развалин, забил колышек в землю.

— Это для чего же? — удивился Карсыбек.

— Тут, Карсыбек, будет центральная усадьба совхоза.

Карсыбек не понял.

— Здесь мы построим дом для конторы.

— А школу? — воскликнул Карсыбек. — Не забудьте школу!

— Как можно! — Матвей Иванович улыбнулся. — Школу построим в первую голову. И ты будешь в ней первым учеником. То есть будешь учиться лучше всех.

— Ладно! — Карсыбек энергично кивнул головой.

— Ну и хорошо. Так пойдем и начнем строить школу.

Матвей Иванович отошел шагов двести и забил колышек в землю.

— Вот тебе и школа! — весело сказал он.

— Ну, какая же это школа! — недоверчиво заметил Карсыбек. — Это просто кол.

— Да ведь вчера тут и кола не было! — Матвей Иванович весело подмигнул мальчику. — Лиха беда начало, брат! Глазом не успеешь моргнуть, а из кола вырастет школа.

Матвей Иванович произнес это так твердо и внушительно, что Карсыбек тут же поверил ему. Правда, пока он видел только кол, вбитый в землю; правда, он даже понятия не имел, как из кола может вырасти школа, но знал, что она будет, если этот бородатый, такой сильный и добрый человек сказал так.

Потом Матвей Иванович ходил по полю и говорил Карсыбеку, что вот тут, мол, построим больницу, здесь почту, вон там хлебные амбары, мастерские для ремонта машин, тракторов и комбайнов; немного подальше определил место для электростанции… Даже о спортивной площадке не забыл!

— Ну, а теперь, товарищ Табанов, поедем и посмотрим мои владения.

Впрочем, поехали не сразу. Спрятав топор и лист бумаги с квадратами и прямоугольниками, Матвей Иванович вынул еще один лист, где никаких квадратов не было, а вразброд шли какие-то линии — то прямые, то закругленные. Этот лист он положил на землю, стал на колени и принялся разглядывать его.

Карсыбек последовал его примеру.

— Ты, конечно, хочешь знать, что это такое? — предупредил его вопрос Матвей Иванович. — Этот лист называется картой топографической съемки. Есть такие ученые люди — топографы. Они приезжают в безлюдные места, обследуют степь, поле. И все, что видят, наносят на карту: равнины, пригорки, холмы и горы, речки, озера и ручейки, овраги и леса, ровные места на земле и впадины… И рисуют вот на таких листах. Человек смотрит на карту, и ему все становится ясно…

— Ну тут ничего не нарисовано! — возразил Карсыбек.

— Правильно. Топографы все отмечают своими знаками. Посмотри… Вот эта тоненькая ниточка — Черная река. А вот тут ты видишь точку. Это развалины, около которых мы с тобой сидим. Дальше вот здесь обозначен Степной разъезд. Вот этот кружочек — водохранилище, откуда в водонапорную башню качают воду. Эта прямая линия — железная дорога. А подальше еще один неровный кружочек. Это озеро. Вот оно, видишь?

— Ага! — вырвалось у Карсыбека. — На то озеро мы тоже ходили с отцом. Там уток!.. — И он изобразил лицом и руками, сколько уток водится в том озере.

— Да ты, брат, смекалистый! — похвалил Карсыбека Матвей Иванович. — А вот тут… — он обвел пальцем большой-пребольшой квадрат на карте, — тут как раз и есть земля моего совхоза. Название его — «Тихий Угол», потому что он будет расположен возле урочища, которое тоже, как тебе известно, называется так. А соседями моими вон там, на юге, будет совхоз «Восточный», а на том берегу реки — совхоз «Западный». Директор совхоза «Западный» — счастливчик! У него всего шестнадцать тысяч гектаров целины, а у меня двадцать две тысячи.

Для Карсыбека самым большим числом была сотня. И, конечно, он понятия не имел о том, что такое гектар. Матвей Иванович тут же понял: мальчик стесняется надоедать ему вопросами, и сам вызвался объяснить Карсыбеку, что такое гектар.

— А ну, сбегай в машину и притащи оттуда четыре маленьких колышка.

Карсыбек мигом принес колья.