Тринадцатая сказка - Диана Сеттерфилд

В мои намерения не входило прочесть ее от корки до корки. Отнюдь. Мне было нужно всего лишь несколько фраз – что-нибудь достаточно яркое и сильное, чтобы перебить тягостное впечатление от слов из письма, по-прежнему вертевшихся у меня в голове. Как говорится, клин клином. Пара предложений, максимум страница, и я наконец-то смогу заснуть.

Я сняла суперобложку и убрала ее в выдвижной ящик тумбочки, специально предназначенный для таких целей. Перчатки перчатками, а дополнительные предосторожности не помешают. Раскрыв книгу, я первым делом приблизила ее к лицу и втянула воздух носом. Характерный кисловато-сухой запах – чтобы не сказать вкус – старых книг.

Итак, пролог. Всего несколько строк.

Но, едва пробежав глазами первую фразу, я очутилась в западне.

Все дети мифологизируют свое появление на свет. Так уж мы устроены. Хотите лучше понять человека, увидеть его истинную сущность? Попросите его рассказать о собственном рождении. То, что вы услышите в ответ, не будет правдой; это будет фантастическая история. Но именно из таких историй мы узнаем самое главное.

Я будто нырнула в омут.

Крестьяне и принцессы, бейлифы и поварята, купцы и русалки – все герои были легко узнаваемы. Я встречала эти сюжеты сотни, тысячи раз прежде. Истории из числа тех, что знакомы каждому с детства. Но по мере чтения герои представали в новом свете. Они изменялись буквально на глазах. Это были уже не раскрашенные куклы из моих детских книжек с картинками, механически выполняющие предписанные сюжетом действия. Это были люди. Кровь из пальца принцессы, который она поранила, дотронувшись до колеса прялки, была теплой и липкой, и эта кровь оставила на ее языке привкус металла, когда принцесса лизнула ранку, прежде чем погрузиться в бесконечно долгий сон. Соленые слезы прожгли извилистые ручейки на щеках старого короля, когда он увидел свою любимую дочь впавшей в бесчувствие. Все сказки были проникнуты совсем не сказочным настроением. Под конец заветные желания персонажей исполнялись – беспробудная, казалось бы, красавица, к радости ее царственного родителя, пробуждалась от поцелуя какого-то иноземца, чудище сбрасывало опостылевшую шкуру и становилось внешне похожим на человека, русалка обретала ноги и вместе с ними способность ходить по земле, – но лишь с большим опозданием все они осознавали, какую цену им придется заплатить за попытки уйти от своей судьбы. Стандартная финальная формула «и с тех пор они жили долго и счастливо» не срабатывала. Судьба, поначалу представавшая благоразумной, склонной к уступкам и компромиссам особой, в финале безжалостно мстила героям за обретенное ими недолгое счастье.

Это были жесткие, пронзительные, душераздирающие истории. Я просто не могла от них оторваться.

Но вот, читая сказку о русалке – двенадцатую по счету, – я начала испытывать беспокойство, никак не связанное с ходом повествования. Большой и указательный пальцы правой руки настойчиво посылали мне сигнал: «Осталось мало страниц». Наконец я не выдержала и, прервав чтение, повернула книгу торцом, чтобы проверить это ощущение. Все верно. Тринадцатая сказка, вероятно, была очень короткой.

Я продолжила чтение, закончила двенадцатую сказку и перевернула страницу.

Пусто.

Я пролистала книгу назад, затем опять вперед. Ничего.

Здесь не было тринадцатой сказки.

Я ощутила внезапный прилив крови к голове, подобный тому, что испытывает водолаз, слишком быстро поднявшийся из морской глубины на поверхность.

Окружающая обстановка постепенно, предмет за предметом, возвращалась в поле моего зрения: постельное покрывало, книга в моей руке, ночник, бледно горевший в свете дня, который пробивался сквозь тонкие занавески.

Уже наступило утро.

Я провела за чтением всю ночь.

Тринадцатой сказки не было.

В магазине я застала отца, который сидел за столом, обхватив руками голову. Он услышал шаги на лестнице и повернул ко мне мертвенно-бледное лицо.

– Что случилось? – спросила я, бросаясь к нему.

Он был слишком потрясен, чтобы произнести хоть слово, и лишь поднял руки в красноречивом жесте отчаяния, а после вновь закрыл ладонями глаза, издав глухой стон.

Моя рука потянулась было к его плечу, но вместо этого легла на отцовский джемпер, висевший на спинке его стула (я не имею привычки трогать людей без особой необходимости).

– Могу я чем-то помочь? – спросила я. Наконец он заговорил слабым и дрожащим голосом:

– Нужно позвонить в полицию. Сейчас же, скорее…

– В полицию? Но что случилось, папа?

– Ограбление. – В его устах это прозвучало как «конец света».

Я осмотрела помещение магазина, недоумевая. Все было в полном порядке: запертые ящики стола не взломаны, книги на полках не тронуты, окно не разбито.

– Шкафчик, – простонал отец.

Я начала понимать, в чем дело.

– Если ты о «Тринадцати сказках», то они наверху, в моей комнате. Я взяла эту книгу почитать.

Отец уставился на меня снизу вверх. Его лицо вместе с облегчением и радостью выражало сильнейшее изумление.

– Ты взяла ее почитать?

– Да.

– Ты ее взяла?

– Ну да.

Его тон меня озадачил. Я все время брала книги из магазина, и он прекрасно это знал.

– Но Вида Винтер?..

И тут я поняла, почему он так удивлен. Я всегда читала только старые романы. По одной простой причине: мне нравятся «правильные» развязки. Бракосочетание и смерть, благородная жертва и чудесное избавление, трагический разрыв и счастливое воссоединение, крушение всех надежд и осуществление мечты – именно такие вещи, на мой взгляд, составляют финал, которого стоило дожидаться, переворачивая страницы. Этому должны предшествовать разного рода приключения, опасности и коллизии, ставящие героев перед нелегким выбором, притом что все хитросплетения сюжета ловко распутываются автором в самом конце. Подобные развязки гораздо чаще встречаются в старых романах, и потому я предпочитала их новым.

Я мало что знала о современной литературе. Отец неоднократно поднимал эту тему во время наших ежедневных бесед о книгах. Он читает так же много, как я, но круг его интересов гораздо шире, и я очень ценю его мнение. В точных, выверенных фразах он старался передать мне то чувство прекрасной грусти, что охватывало его по прочтении романов, показывавших беспредельность человеческих страданий, противопоставить которым человек мог лишь терпение и стойкость. Он говорил о романах с открытым финалом, чье эхо звучало в его голове много дольше, чем отзвуки громких эффектных концовок. Он объяснял, почему такая неопределенность трогает его сердце сильнее, нежели предпочитаемые мною стандартные «смертельно-свадебные» закругления сюжета.

Во время этих бесед я всякий раз выслушивала его с величайшим вниманием, согласно кивая, но затем бралась за старое. Отец меня за это не осуждал. Мы с ним были полностью согласны в одном: на свете слишком много книг, чтобы все их можно было прочесть за одну человеческую жизнь, и потому желательно где-то провести черту, заранее ограничив сферу своего чтения.

Помнится, как-то раз отец даже порекомендовал мне Виду Винтер:

– Вот современный автор, который может тебе понравиться.

Но я так и не добралась до ее сочинений. Зачем тратить время на живых, когда есть еще масса не открытых мною давно умерших писателей?

И вот теперь я вдруг среди ночи спустилась вниз, чтобы взять «Тринадцать сказок» из заветного шкафчика. Так что удивление отца по этому поводу было вполне законным.

– Мне вчера пришло письмо, – начала я. Он кивнул.

– Оно было от Виды Винтер.

Отец поднял брови, но ничего не сказал, ожидая продолжения.

– Она приглашает меня к себе. Хочет, чтобы я написала ее биографию.

Отцовские брови приподнялись еще на несколько миллиметров.

– Я никак не могла заснуть и решила просмотреть эту книгу.

Я ждала ответной реплики, но ее не последовало. Отец глубоко задумался, о чем свидетельствовала рассекшая его лоб морщина. Так и не дождавшись окончания этой паузы, я перешла к вопросам:

– Почему она хранится в шкафчике? Что в ней такого ценного?

Отец отвлекся от своих мыслей и наконец-то подал голос:

– Отчасти потому, что это первое издание самой первой книги самого знаменитого из ныне живущих англоязычных авторов. Но главным образом потому, что это книга с типографским дефектом. Каждое последующее издание выходило под названием «Сказки о переменах и потерях». Без упоминания об их числе. Ты заметила, что сказок на самом деле не тринадцать, а двенадцать?

Я кивнула.

– По всей вероятности, сначала их действительно было тринадцать, однако в последний момент одна сказка была исключена из сборника, а с оформлением обложки вышла путаница. В результате книга была издана под первоначальным названием, но только с двенадцатью сказками. Пришлось изымать из продажи весь тираж.