Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный

Вряд ли он сможет вернуться к нормальной жизни.

1941

В лагерь теперь решили не возвращаться. Выходить раненого героя-красноармейца показалось Мите более важной задачей, чем прятаться дома. Ведь если их отвезут домой — то наверняка отправят в тыл, как бесполезную малышню, а так — они принесут больше пользы и приблизят Красную Армию к победе.

Олег хоть и согласился с Митей, но к раненому приближался с опаской. То, что он нащупал ночью рукой и что так сильно его напугало, оказалось лицом красноармейца. Вернее, той частью, что осталась без щеки — очевидно, падая сквозь ветки, он ободрал пол-лица и был теперь наглядной иллюстрацией из учебника по анатомии, куда иногда заглядывал Олег на правах младшего брата студента-медика. Олег и предложил поискать по веткам содранный кусок щеки — чтобы прикрыть оголенное и кровоточащее лицо «в разрезе», но Митя рассудил, что первым делом стоит перенести раненого с пня на землю и наложить шину на перелом.

Ножом, который он прихватил из чемодана, Митя отпилил сук, торчащий из раненого, от пня, и вдвоем с Олегом они с трудом переложили тело на землю. Раненый стонал, но, судя по затуманенному взгляду, плохо понимал, где он и что с ним происходит.

В палетке у летчика обнаружились компас и карта. Как в ней разобраться, Митя представлял слабо — надо было найти какой-то ориентир. Двигаясь по компасу, он исследовал три основные стороны в радиусе примерно с километр, но на таком расстоянии был только лес без особых примет. Оставалось южное направление, а потом он пойдет на северо-запад, на юго-… Глухой лязг достиг его ушей на секунду позже нестерпимой боли, которая пронзила все тело, словно его насадили на иглу, — повдоль, от пятки до макушки. Дыхание захватило так, что он не смог даже выдохнуть эту боль в крике. Лес откатился от него и встал над ним, упираясь стволами вверх. Только минуту спустя он понял, что лежит, и смог посмотреть на ногу — в нее вгрызся огромный ржавый капкан.

2019

Конечно, они обращались к врачу. Еще в первые дни, когда это началось. Ирка, племянница Марины, терапевт в областной поликлинике, забежала к ним домой поздним вечером и, кинув сумку у порога, весело крикнула:

— Так, где больной?

Олег вышел к ней в коридор. Тогда он еще мог ходить — ноги не раздулись, не превратились в мешки, набитые травой и мхом, не сочились зеленой едкой слизью из трещин на коже, растянутой, как полиэтиленовый пакет. Он вышел, оставляя на линолеуме лужи, густую жижу, куски собственной плоти. От него воняло — несмотря на то, что он постоянно пшикал на себя освежителем воздуха для туалета. Амбре перегноя, навоза, стоячей воды смешивалось с альпийской свежестью, хвойным лесом, тропическим раем и порождало что-то густое, липкое, удушливое.

Олег успел заметить, как Ирка поморщилась от запаха — за миг до того, как увидела его. А потом ее глаза расширились, рот начал раскрываться в беззвучном крике. Ее вывернуло тут же, себе под ноги, густой мутно-желтой струей. А потом она стала орать. Орать и биться в дверь. Толкая то, что нужно было тянуть. Она визжала, брызгала слюной — даже обмочилась: тонкая струйка побежала по джинсам и в густую, удушливую вонь ворвался резкий запах мочи.

— Ир… — Марина в растерянности попыталась взять родственницу за руку, Ирка повернулась, вновь увидела Олега — и заверещала еще громче. Ее голос сорвался — и теперь из разверстого рта, в котором — как жирный червь — трепетал розовый язык, несся только прерывистый сип. Она замахала руками, задела дверь — и та, скрипнув, приоткрылась. Ирка юркнула в образовавшуюся щель — застревая плечами, цепляясь волосами — и ссыпалась вниз по лестнице.

Сумка так и осталась стоять на пороге.

1941

Олег услышал Митькины крики многие часы — или дни? — спустя. Он ткнул носком сандалии в капкан и зло сплюнул. Митя безуспешно пробовал раздвинуть сжатые намертво челюсти не один раз, ослабевал, набирался сил, насколько это было возможно, и пробовал снова. Теперь они ухватились вдвоем, напряглись, рванули — тиски скрипнули, поддались, но снова сорвались — и Митька взвыл. Хорошо хоть, что от кровившей плоти ржавые зубья отделяла крепкая ткань штанин.

Олег, бранясь и плюясь, оттащил Митю, который от боли искусал себе губы не хуже, чем капкан его ногу, поближе к летчику, забрал карту с компасом и отправился в ту сторону, которую еще не исследовал Митя, подбадривая себя вслух: «Мы же товарищей не бросаем… Товарищ… Тоже мне… Ладно, не бросаем… Схожу за помощью… Приведу кого-нибудь… Не помрет ведь он, а? — спросил он у вставшей на его пути березы. — Мы же не в тайге, должна же быть здесь какая-то деревня, а в деревне есть еда — и не консервы с сухарями, а картошечка… яички… молоко… ватрушки небось тоже напекли… хоть кто-нибудь же напек».

Митя остался под разлапистой елью. Рядом беззвучно лежал летчик, которого Митя теперь не сможет выходить и приблизить победу Красной Армии.

2019

Вскоре Олег перестал разговаривать. Удивительно, как он еще дышал. В горле у него рос мох — густой, плотный, мягкий. Однажды в нем появились маленькие, со спичечную головку, ягодки — и каждый раз, глотая горькую полынную слюну, Олег чувствовал, как эти ягодки лопаются и истекают в него кислой жижей. Он давился их мелкими, словно крупа, зернышками, кашлял и чихал — зернышки лезли даже в нос, щекотали там и прорастали.

За ночь мох вырастал так, что наутро выползал изо рта на щеки и подбородок. Олег открывал глаза и видел, как перед ним колышется светло-зеленое марево. Ягоды гнили, трава разлагалась, и вскоре Олега облюбовали мошки-дрозофилы. Они хлопотливо копошились в зеленоватой слизи, ползали по носу и ушам, совокуплялись и откладывали яйца в глазах.

Он почти не ходил. Сваливался с кровати, непослушной рукой брал строительный скребок и сдирал с себя все, что наросло за ночь. Стены давно были в брызгах крови и травяного сока. Он больше не смотрелся в зеркало. Он и без этого знал, как выглядит: бесформенный, опухший, отекший, испещренный дырами, сквозь которые проглядывали новые ростки.

Марина стучала ему в дверь и подсовывала под нее тарелку. Яичница, омлет, оладьи, блины — все плоское, что можно было подсунуть под дверь. Так он питался последнее время. Он был благодарен Марине. Поняв, что он почти не может