Эпилог (СИ) - Блэки Хол

     Мачеха представила Мэлу свою дочь. Мою сестру, Онегу. По этикету допускалось делать официальное представление после совершеннолетия. Мэл воспитанно поцеловал ручку юной даме, хотя мог ограничиться кивком. Сестра оказалась рослой, в мамочку. 

     - Онеге скоро исполнится шестнадцать. Умная девочка. Одна из лучших учениц. Прекрасно играет на фортепиано. В детстве увлекалась художественной гимнастикой и сохранила гибкость форм, - мачеха расхваливала дочь, точно породистую кобылку. Та смущенно опустила очи долу. 

     Ясно. Сейчас мамуля потребует от доченьки сесть на шпагат, одновременно играя сонату до-минор. 

     - А я люблю рок. От классики меня тянет в сон, - признался Мэл и оценил старания мачехи: - Вы ответственно подходите к воспитанию детей. 

     Та растерянно заулыбалась. То ли радоваться комплименту, то ли расстроиться, что Мэл не оценил умение тренькать по клавишам? 

     - Как тебе сестричка? - поинтересовалась я, когда "Турба" выехала из белой зоны. 

     - Действует по уставу, как в армии. И собственного мнения нет. Как это... - задумался Мэл, ища подходящее слово. 

     - Покорная? 

     - Вот именно. 

     - Нравятся такие? "Как скажете, мой господин"... "Как изволите, хозяин"..."Сей момент будет сделано, и чихнуть не успеете"... - пропела я приторным голоском. 

     - Эвка, ты и покорность - несовместимые понятия. Хотя... тебе не помешало бы брать пример с сестры. 

     - Ни за что! И не собираюсь. 

     - Не сомневался, - ухмыльнулся Мэл. 

     - Ладно. Хочешь смирения и кротости? Тогда научи. Покажи на собственном примере. Например, вечерком, - предложила я. 

     Мэл показал. Его покорности хватило на пять минут, а затем инициатива как всегда перекочевала к нему. 

     Индивидуальные занятия приносили плоды, правда, сморщенные, как сухофрукты. Медленно, но верно я отрабатывала до автоматизма движения рук при создании одно- и двухуровневых заклинаний. Превалировали неудачи, но бывали и успехи. Висорика осваивалась со скрипом, как несмазанное колесо. Интуиция оттачивалась. 

     На основании теории распределения волн Мэл выстроил собственную концепцию и заставлял интуитивно определять их расположение и характеристики. 

     - Выходит из стены и течет к окну, - отмечала я точки входа и выхода волны. 

     - Промазала. Здесь и вот здесь, - показывал Мэл. - Я же говорил, что сегодня аномально низкая плотность. 

     Как-то, во время тренировки, мне ни разу не удалось угадать расположение волн. Ходила вокруг да около, а не смогла определить с точностью. Задействовала интуицию, подключила логику, а Мэл заладил: "Неверно". Мне пришло в голову, что он изощренно издевается. Вымотавшись безуспешными попытками, я в сердцах взяла и создалааquticus candi*, запулив в спину отвернувшегося Мэла. Мокрое пятно расползлось по его футболке. 

     Мэл сначала обрадовался успеху, но радость уступила место сердитости. 

     - Эвка, если бы ты не была женщиной, я бы тебе устроил. Это бесчестно - бросать заклинание в спину беззащитного. За подлость можно и схлопотать. 

     - Гош, не знаю, как получилось, - повинилась я, чуть не плача. - Само вышло. Руки жили отдельно. 

     - Значит, помогли тренировки, - признал он успешность занятий. - Но за удар исподтишка будешь извиняться. 

     И я извинялась. Губами и руками. Собой. 

     Вообще, Мэл решал наши разногласия зачастую единственным методом. Постелью. Уговоры, шантаж, примирения, наказания - он добивался своего через близость и искренне недоумевал, когда я сообщала в лоб: "Ты пытаешься манипулировать мной". 

     Мэл стал принимать решения за нас двоих, не спрашивая моего мнения. К примеру, как-то в столовой Макес предложил пойти на первый прогон новой программы труппысабсидинтов*, но Мэл сказал, не задумываясь: 

     - Извини, друг, мы не можем. 

     Но ведь могли, и вечер оказался свободным! 

     Или Мэл соглашался на деловой ужин от моего лица и объяснял так: 

     - Эва, очень нужно, чтобы ты была рядом. От этого зависит мое продвижение вверх. 

     Или ставил перед фактом: 

     - В воскресенье обед у твоего отца. 

     - Но я собиралась пойти к Марте! 

     - Отмени. Будут дальние родственники по линии Влашеков. Нужно с ними познакомиться. 

     Я артачилась. Вставала в позу, возмущаясь произволом. Бастовала. Обижалась. Высказывала. 

     Мэл уговаривал, упрашивал и мирился тем единственным способом, который, как он думал, действовал безотказно. И я переносила встречу с Мартой из-за ненавистного обеда с ненавистными родственниками, но совсем по другой причине. Потому что при всех недостатках Мэла и при его стремлении управлять моей жизнью, любила его. Распыляя удобрения в оранжерейном боксе, я вспоминала о Мэле. И играя с подросшей дочкой Марты, думала о нем. И в косметическом салоне мысли роились около Мэла. Я любовалась им, спящим. Мэл - нерушимая скала в штормовом море. Моя крепость, мой мир. С ним надежно. Он весь мой, даже когда упрямится или злится. Еще посмотрим, кто и кого перевоспитает. 

     После очередного выяснения отношений Мэл утихал, но ненадолго. Одно время он надумал задабривать меня драгоценностями. Помнится, я долго пребывала в изумленном ступоре, разглядывая золотой браслет на черном бархате. И потребовала не заниматься транжирством. 

     - Гош, мне важен ты, а не побрякушка в коробочке. 

     - Правда? Покажи, как тебе важно. 

     "Важно" - это обязательное "люблю" и поцелуй. Ну, и всё, что к ним прилагается. 

     После новогодних праздников Мэл повесил над кроватью странную маску из потемневшего дерева с провалами рта и пустых глазниц. В первом приближении материал оказался не то камнем, не то сплавом - непривычно легким и гладко отполированным. О возрасте маски сказали притупившийся блеск полировки и сеточка трещин на поверхности. 

     - Символ благополучия, - пояснил Мэл. - Подарили на работе. Не выбрасывать же. 

     - Выглядит не ахти. Вдруг приснится в кошмарном сне? 

     - Если приснится, сниму. 

     Маска не мешала. Висела себе и наполняла квартирку благополучием. Материальное меня не волновало, в вот сердечное и душевное - заботили. 

     Моя подработка вызывала у Мэла тихое раздражение. Он смирился с лаборантством, но не упускал случая поддеть. А еще с некоторых пор высказывался с недовольством о поездках в гости к Олегу и Марте. Думаю, он ревновал. Не к конкретным людям, а к моей привязанности. Если поначалу, после возвращения из Моццо, я цеплялась за Мэла как за воздух, без которого невозможно дышать, то постепенно у меня появились свои интересы и старые-новые друзья. А он не хотел делиться.