Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая - Анатолий Знаменский

Где же ваша казачья честь, достоинство офицера?

Должен сказать, что в нашей контрразведке сидят более десятка офицеров, уличенных в подрывной работе, есть и пленные. Родственники их нами не преследуются, и не могут преследоваться.

Требую немедленно освободить арестованных!

Миронов.

Даты не было, видимо, писалось на скорую руку... Голубинцев оскорбленно сжал губы, несколько минут обдумывал ответ. Спросил холодно:

— Сын Алферова, атамана Хоперского округа, у вас?

— Он ждет суда, — сказал Степанятов.

— Передайте Миронову, что его сведения запоздалые. Родственники красных, в том числе и его семья, уже выпущены по просьбе местных стариков — членов станичного правления. Еще что?

— Больше ничего не имею, — козырнул по привычке Степанятов. — Когда можно ожидать ответную делегацию в Михайловку?

— Об этом сообщим дополнительно, — сказал с едва уловимым пренебрежением Голубинцев и надел фуражку.

ДОКУМЕНТЫ

Телеграмма

Всем совдепам Донской республики, всем комиссарам, комендантам и начальникам станций по линиям: Владикавказской — от Батайска до Саренты, по Юго-Восточной — от Качалина до Поворино, от Царицына до Чирской

Копия: Москва. Совнарком. Ленину. Известия Всероссийского ЦИК

ЦИК Дона, эвакуировавшись после занятия Ростова (в) Царицын и возобновив организацию, переехал в станицу Великокняжескую.

ЦИК Дона образовал Донское советское правительство, назначив следующих комиссаров:

Председатель Донского советского правительства, военный комиссар — Дорошев

Комиссар земледелия — Власов

Комиссар продовольствия — Кудинов

Комиссар призрения — Кужилов

Комиссар сношения и путей сообщения — Безруких

Комиссар народного здравия — Мудрых

Комиссар юстиции — Лукашин (Срабионян)

По борьбе с контрреволюцией — Турло

Комиссар просвещения — Жук

Донское Советское правительство выпустило манифест, в котором заявляет о своем решительном намерении довести борьбу с контрреволюционными бандами и вторгающимися в Донскую республику немецкими империалистами до полного изгнания и уничтожения. Вместе с тем Донсовправ берется осуществить в Донской республике все преобразования, намеченные ходом рабоче-крестьянской революции.

Председатель ЦИК Ковалев.

1 июня 1918 г.[29]

В ГРОЗНЫЙ ЧАС!!!

ТЕЛЕГРАММА

Казакам 32-го Донского казачьего полка

Страшную, кровавую страницу истории начал писать наш Дон.

Граждане казаки, зову всех вас, как одного человека, собраться на хуторе Большом Етеревской станицы 31 мая к 10 часам утра (по новому стилю). Кто не явится, тот объявляется преступником, гробокопателем своему родному краю, своим детям, самому себе.

Довольно умственного и душевного сна! Пора услыхать вам живое слово, пора призадуматься. СОБИРАЙТЕСЬ, КАЗАКИ, ВО ЕДИНЫЙ КРУГ ДУМУ ДУМАТИ! — как кричали наши свободолюбивые предки, когда цепи рабства охватывали их горла.

Спешите, пока не поздно, пока не все еще потеряно!

Наболевшим сердцем зову вас!

Зову всех казаков-фронтовиков и других полков и смело кричу: СУДЬБА ДОНА В ВАШИХ РУКАХ!

Зову врагов трудового народа, врагов родного казачества на публичный диспут!

Вывший командир 32-го Донского казачьего

полка гр-н станицы Усть-Медведпцкой

Ф. К. Миронов.

27 мая 1918 г. Ст. Арчединская.

«Утверждено» — Усть-Медв. окр. Исполком Советов:

Кувшинов, Блинов, Федоров.

27 мая 18 г.[30]

5

В пути, пока ехали в Царицын, Ковалев пристально изучал Миронова. Его интересовал этот редкий тип офицера: высокая культура военных знаний, начитанность, какую не всегда встретишь даже в среде политкаторжан, трезвое понимание нынешней ситуации на Дону и в России вообще и при этом — какая-то молодая, не по годам, приподнятость души, оптимизм внутренний, позволявший строевику-офицеру выражаться в приказах и воззваниях языком студента и разночинца-романтика. Такие люди в молодости обычно пишут стихи; Миронов — с виду суровый, сосредоточенный человек — писал их, по-видимому, до сих пор, никому не показывая, конечно, заветной тетрадки...

В инструкции по формированию красногвардейских отрядов своего округа Миронов писал: «Поступающий отрекается от всех личных интересов, дает обещание безропотно переносить все трудности, не покидать отряда до полной победы революции... Вступившие подчиняются товарищеской дисциплине и исполняют приказы назначенных начальников... Партия большевиков-коммунистов должна не отказать делу создания отряда, выделив члена (политического комиссара) для политического воспитания товарищей...»[31] Тут можно было усмотреть некую литературность, которую Ковалев хорошо чувствовал, хотя и не мог прямо определить и назвать источник вроде полузабытого романа о Гарибальди... Сам Ковалев имел натуру более холодную, книг читал куда меньше (в основном это были книги, распространяемые в партийной среде), видел странный налет романтизма в писаниях Миронова и почему-то не осуждал, принимал как должное. Возможно, Миронов просто хорошо чувствовал и понимал свое время, настрой рядовых казаков.

Железная колея дороги была запущена, вагон ковылял на стыках, словно телега по кочкам, трясло вовсю, но ехали они в отдельном купе — роскошь по времени необычайная! — и за разговором не замечали дороги.

— Интересно, приехал хоть один контрреволюционер на этот ваш... диспут, о котором вы упомянули в своем воззвании? — спросил Ковалев, когда состав уже пересчитывал стрелки в Царицыне.

— Черта с два! — хмуро сказал Миронов. — За ночь до этого на хуторе убили председателя Совета, это, видимо, и было ответом на наш призыв... Те, кого можно было подозревать в убийстве, скрылись, конечно. Один умный старик так и сказал на хуторе: «Помилуй, Филипп Кузьмич, какие теперь прения, когда из-за каждого плетня и бугра вовсю заговорили ружья!» Пожалуй, верно.

— А сбор на хуторе? Дал что-нибудь?

— Неполную сотню... — так же хмуро ответил Миронов. — Пришла только самая беднота, угнетенный класс... Остальные — такие же голые и босые — сидят дома, в лопухах, и ждут с неба манны небесной. А дождутся, видать, мобилизации по всей строгости. Добровольчество в армии неприемлемо, да и на практике уже изжило себя.

— Значит, договоримся так, Филипп Кузьмич, — сказал Ковалев. — Вы с Дорошевым и Трифоновым, как члены Донского военного комиссариата, пойдете к Снесареву в главный штаб, доложитесь и договоритесь о вооружении и прочем, а я сразу — в губком, а потом в исполком, к Ерману. Думаю, Носовича сдвинем с места, выделит «на разживу» патронов и снарядов.

На вокзале они разошлись, каждый по своему делу.

Военрук всех вооруженных сил Республики на Северном Кавказе Снесарев, седоволосый старик с лицом ученого-профессора, получивший по мандату Ленина широчайшие полномочия, но минимум средств и времени для предотвращения назревавшей катастрофы на Юге, старался в эти дни внедрить хоть какую-то организацию в хаос, царивший повсеместно в войсках. Два комиссара штаба СКВО (в этот округ входили целиком три губернии и три казачьи области) — старый партиец латыш Карл Зедин и урюпинский большевик Алексей Селиванов — старались делать то же самое на передовых позициях, уже приближавшихся к Царицыну.

После Дорошева и правительственного комиссара Трифонова говорил Миронов, подчеркнувший особо общую их мысль об отмене добровольческого начала в армии, мобилизации и борьбе с партизанщиной. Эти заботы касались его в первую очередь, как бойца и командира передовой линии... Он стоял, вытянувшись перед старым генералом, демонстрируя всем видом свою готовность подчиняться и выполнять приказы высоких штабов, лишь бы эти приказы поступали и были бы к тому хоть малые средства.

— Вы считаете, что выборность в армии — тоже временное явление? — с интересом спросил Снесарев и глянул тут на Трифонова, не столь военного, сколько партийного представителя из центра.

Евгений Трифонов, уроженец Новочеркасска из неслужилых, «омещанившихся» казаков (его первой политической кличкой в Ростове была «Женька-казак»), еще с февраля был одним из организаторов рабочей милиции в Петрограде, членом главного штаба Красной гвардии, но с приходом нового наркома и реорганизацией военного управления его, как местного уроженца, бросили на помощь Донревкому. Он обязан был определять здесь политическую линию. Но и он, умаявшись в этой полуанархической, партизанской катавасии, не счел нужным поправлять слишком уж откровенного службиста Миронова.

— Вся эта «демократизация» в боевых условиях не приводит к добру, — сказал Миронов. — Армия зиждется на других основаниях, на приказе и дисциплине. Кроме того, в первое время мы особенно нуждаемся в вооружении и боезапасе. Между тем начальник штаба Носович... по-прежнему относится к нам как к самостийным партизанам.