Августин. Беспокойное сердце - Тронд Берг Эриксен

Для Августина учение о Триединстве важно потому, что оно ставит преграду опустошениям, наносимым первородным грехом. Образ Бога в человеке после непослушания Адама стерт еще не совсем. Может быть, узнать сразу этот образ и трудно, но приложенные усилия непременно увенчаются успехом. Трактат «О Троице» — светлая книга, потому что она внушает уверенность, что порвана еще не вся связь с триединым Богом. Мы можем помнить, что что–то забыли, мы можем знать, что чего–то не знаем, мы можем желать чего–то нам неизвестного — и можем познать то расстояние, которое возникло после грехопадения. Косвенно тройственность духа является ключом к связи Бога и человека до грехопадения.

В той степени, в какой знание истинно и полно, оно участвует в собственном знании Бога как память, разум и воля. Грехопадение затронуло и дух, но не уничтожило его полностью. Троица обусловлена сущностной связью между тремя субстанциями, которые образуют единое целое. Жертву на кресте и искупление тоже следует понимать как часть внутренних отношений Троицы — наравне с сотворением мира и вочеловечением. Всю историю спасения можно читать как беседу между тремя ипостасями Божества.

Утверждение Августина, что единый Бог в последней инстанции никогда ни с кем не со–действует, кроме Самого Себя, грозит сделать людей пассивными зрителями в божественном театре. Мы, люди, не знаем совершенных и чистых связей, поэтому категория связи случайна среди земных существ. Однако через образ действия духа можно догадаться, что значит, когда три разные вещи на деле являются одной — «простая сложность или сложная простота» — simplex multiplicitas vel multiplex sknplicitas. На небесах категория связи — такое же существенное свойство, каким оно было и в раю. Августин верит, что Аристотелев акцент на природе вещей как единственной реальности есть следствие уничтожения всех связей, нарушенных грехопадением.

Он также верит, что не может быть никакого личного опыта в отрыве от мысли о Боге. Размышляя о небесном, Августин далек не только от Бога, он далек и от самого себя. Как все представления о временном предполагают основополагающую идею о вечности, так и каждое представление о личности предполагает основополагающую идею о Боге, считает Августин. В своих рассуждениях он хочет только выявить, то есть сформулировать, предпосылки, которые, по его мнению, с ним должны разделить все мыслящие люди.

Атеизм для Августина — не умственная альтернатива, но необдуманность, возникающая, когда мысль не считается с собственными предпосылками. Дух как imago Dei — это не тень и не подобие Бога, но участник жизни изображенного. Imago — «образ» — не номиналистическое понятие, но реальное соучастие, то есть соучастие в изображаемом, как хлеб и вино могут быть образами тела и крови Христовой, чтобы таким образом передать нам силу изображаемого.

Для понимания всего древнего мышления важно уяснить, что Августин не знает присущего современному номинализму четкого разделения между словом и вещью, между образом и тем, чт<5 этот образ собой представляет. Когда Августин говорит о человеческом духе как об «образе Бога», он думает о человеческом духе как об иконе, которая представляет и делает присутствующим все, что на ней изображено. Образ участвует в жизни изображенного, обеспечивая его присутствие. Представление о том, что язык до вавилонского смешения фактически нарекал вещи их единственным правильным именем, сохраняется в реализме, который воспринимает слова как образы. Слово может быть единственно правильным именем вещи, также и образ может быть формой проявления того, что он представляет, или воротами в то, что этот образ изображает. В этом смысле учение Августина о Троице — важный манифест христианского гуманизма. Человеческий дух принимает участие в жизни самого Бога через свою тройственность и свою саморефлексию.

Глава 24. Страсть и милосердие: Caritas

К последнему периоду жизни Августина относится небольшое сочинение «Энхиридион к Лаврентию», известное также под названием «О вере, надежде и любви», написанное после 420 года. Это совсем небольшая книга, в ней дается сжатое изложение веры. Августин начинает с того, что вспоминает Символ Веры, Отче наш и христианские добродетели: веру, надежду и любовь. Именно они лежат в основе Символа Веры и главной молитвы. Он характеризует добродетели, показывая их во взаимоотношении друг с другом. Смысл в том, чтобы показать, что ни вера, ни надежда, ни любовь в христианском понимании не могут встречаться изолированно от двух других добродетелей. Любовь — самая всеобъемлющая из всех и в бблыией степени полагается на благодать как на дар Святого Духа. В широко известной книге — «Эрос и Агапе. Христианское представление о любви во все времена» (Nygren A. «Eros och Agape. Den kristna kSrlekstanken genom tiderna» (1930–1936) — шведский теолог Андерс Нюгрен пишет, что понятие любви у греков и первых христиан тождественно понятию любви Августина. Из «стремления» философов к совершенному (eros) и евангельского «милосердия» к достойным сочувствия (адаре) — возникает caritas, которая включает и то, и другое и, тем не менее, является чем–то совершенно новым. Caritas — это любовь, которая любит то, что достойно любви. Главным образом, это слово обозначает любовь к людям, а не любовь к вещам. Потому что людей любят ради их самих, вещи же потому, что они могут быть полезны для чего–то другого. Кроме того, caritas это любовь, которая не может оставаться бездеятельной. Она должна находиться в действии (Толков, на Пс. 13, 6). Слово caritas употребляется, когда говорится и о любви Бога к людям, и о любви души к Богу. Христианское представление Августина о любви сохранится навсегда.

Даже в самых ранних неоплатонических рассуждениях Августин уделяет внимание любви как движущей силе философии. Он говорит: «Кто узнал Истину, узнал и этот Свет, а кто узнал Его, узнал вечность. Любовь знает Его» (Исп. VII, 10). Когда он уже в 390–е годы серьезно знакомится с христианством, он опять прежде всего обращает внимание на любовь. У Августина всегда в центре всего стоит любовь к Богу.

Разумеется, он признает также и благодатное милосердие Божие к людям. Но Христос пришел в мир, чтобы научить нас любить Бога. Учение Августина о благодати и «просвещении» — illuminatio, которые могут снизойти на ищущую душу, сохраняет и удерживает мотивы адаре. «Любить и знать Его составляет блаженную жизнь, о которой все кричат, что ищут ее» (Об учит. 14). Однако вне учения о познании eros и его направления переживут обращение Августина от неоплатонизма к христианству. Любовь к ближнему Августин понимает лишь как косвенную и опосредованную любовь к Богу.

Благодаря своей многогранности любовь хорошая исходная точка и для философа, и для богослова. Еще в диалоге Платона «Пир» показана неразрывная связь между всеми формами eros, начиная от самой грубой эротики до самых тонких рассуждений о вечном. Однако Августин делит любовь на два вида. Так, любовь к Богу является источником всяческого добра, а плотская страсть — корень всяческого зла. В Ветхом Завете Бог требует любви через закон. В Новом Завете Он являет Свою любовь, принеся в жертву Своего Сына. Таким образом, любовь становится главной связующей темой всего Писания, как его понимает Августин.

Вера и надежда — это орудия любви. Все строится на любви, словно она шест, на котором держится тяжелая парусина палатки. Августин не порывает с неоплатонизмом, даже став христианином. Мысли Платона и Плотина он вплетает в свое понимание христианства. В известной степени он стирает грани между платоновским учением о бессмертии и христианской верой в воскресение, понимая последнюю как конкретизацию и углубление первой. Так Августин обращает свой платонизм в христианство.

Исторические последствия этого обращения были огромны. Большинство христианских мыслителей будет потом рассматривать Платона как предтечу христианских истин. Общее посвящение в христианскую божественную тайну, которой Моника и Августин приобщились в Остии, по своей структуре не слишком отличается от речей Диотимы в Платоновском «Пире». И там, и тут души выходят из мира, покидая плотское и чувственное, и, ступенька за ступенькой, поднимаются домой в вечность.

Милосердная любовь Бога проявляется прежде всего в учении Августина о предопределении и благодати. Люди — недостойные предметы Божией благодати. Мы любим Бога, когда нам чего–нибудь не достает. Бог любит нас, потому что Его затопляет благожелательность. Водная метафора — «затопляющая» благожелательность — почерпнута из образов неоплатоников. И для христиан, и для платоников Бог — это «источник жизни» — fons vitae. (Исп. Ill, 8). Ибо и неоплатонизму не чуждо такое понятие, как «изобилие» Божие. Самое чудесное в милосердии Божием заключается в том, что оно не является частью предсказуемого устройства мировой жизни. Оно не часть постоянного товарообмена, как старая религия культов,, но нечто, происходящее спонтанно, неожиданно и в высшей степени добровольно со стороны Бога. Инкарнация — самый яркий пример Божией любви, проявившейся спонтанно, дабы спасти людей.