Легко! - Елена Котова

Анну вынесли и положили в длинную черную машину. Сзади стоял черный джип Евгения. Они ехали в Рим, где в аэропорту ждали сотрудники консульства, а вечером Филипп и Анна должны были улететь «Аэрофлотом» в Москву. Джон и Филипп одновременно подошли к лимузину.

– Я бы предпочел, чтобы вы поехали с Евгением, – сказал Филипп.

Джон вдруг почувствовал просто ярость, слепящую ярость, которую он не хотел, не считал нужным контролировать.

– Вы меня уже несколько раз спрашивали, кто я такой, – выпалил он в лицо Филиппу. – Теперь я хочу вас спросить: а вы кто такой? Я три года прожил с ней, понимаете, три года. Практически с ее первого дня в Лондоне. Наверное, я для нее хоть что-то значил. Хочу просто, чтобы вы знали, что она никогда про вас ничего не говорила. Вы для нее были никто, ясно? Что бы вы там ни думали, как бы вы ни проводили отпуска зимой и летом с этой вашей выдуманной семьей, вы, Филипп, были ей никем. Это мой последний день с Анной, и я буду с ней, хотите вы этого или нет.

– Так, еще раз стоп, – сказал Евгений. – Вы так хорошо держались. Сейчас совсем не время затевать эти разборки. Поедем.

Джон и Филипп проделали путь до Рима в молчании. У здания аэропорта их встречали сотрудники консульства, и Филипп с Евгением исчезли с ними доделывать какие-то бумаги. Джон сидел в баре, глядя на летное поле. Машину с Анной загнали в какой-то специальный ангар. Что там происходило, Джону было все равно, ему было хорошо, что рядом не было ни Евгения, ни Филиппа. Он снова увидел звонок Одри, и снова дал «отбой». Подошли Филипп с Евгением.

– Джон, – сказал Евгений, – вы когда летите? Через полтора часа? Я провожу Филиппа до паспортного контроля и вернусь. Не хочу вас оставлять одного. Филипп, пойдем.

– Сейчас, – сказал Филипп. – Я должен вам сказать, Джон, как я вас ненавижу. И вы можете не обольщаться, она вас не любила. Она просто любила жизнь. Всегда. А вы оказались рядом. Она была очень тонким и чувствительным человеком, очень ранимым, несмотря на всю свою силу. Ее так легко было вывести из равновесия. Именно это вы и сделали. Анна была великолепным водителем, она могла вести машину по этим сраным горам с закрытыми глазами. До какого состояния вы ее довели, что она попала в аварию. Будьте вы прокляты!

Эта тирада не стоила ответа. Филипп позволил Евгению увести себя, а Джон все стоял у окна, глядя на поле. Евгений вернулся.

– Ты в Хитроу, Джон?

– Да, в Глазго прямых рейсов нет, в Эдинбург тоже, все через Гатвик. Я сегодня все равно не успею. Поэтому переночую в Лондоне, у Анны на квартире. А завтра видно будет. На работу я только что позвонил.

Евгений повел Джона в ресторан наверх. Они сели за столик у самого стекла. Евгений тоже хотел дождаться отправки самолета с Анной. Они пили вино и смотрели, как самолет с российским флагом сначала пристроился в очередь, потом медленно передвигался с одной позиции на другую, наконец, вырулил на взлетную полосу и, постояв минуты две, тронулся, набирая скорость. Оба проводили его взглядом и заказали еще вина.

– Евгений, спасибо тебе за все. У тебя красивый дом в Тоскане? Жаль, что мы с Анной так до тебя и не добрались. Я очень много слышал о тебе от нее. И последний раз, когда мы были в Москве, все тебя там вспоминали. У Анны на комоде в коридоре стоит фотография вашей компании в Саас-Фе. Твоя София очень красивая девушка. Кстати, вполне приличные спагетти. Особенно для аэропорта. Честно говоря, не могу думать про самолет, который сейчас летит в Москву. Давай еще по граппе к кофе, а?

Граппа и впрямь была неплоха. Евгений рассказывал о своей жизни в Тоскане, Джон рассказывал ему о своей работе. Евгений с пониманием подавал реплики, насколько одинакова и сволочна жизнь всех топ-менеджеров, и что именно поэтому он плюнул на все и уехал в Тоскану. Приближалось время вылета Джона. Он подозвал официанта и попросил рассчитать их. Официант пришел через минуту и сказал, что карточка отклонена. Невзирая на протесты Евгения, который пытался расплатиться, Джон дал официанту другую карточку. Тот вернулся вскоре, сказав, что и эта карточка не работает. Евгений расплатился, а Джон, взглянув в свое портмоне, увидел, что там всего сорок фунтов.

– Мне все равно нужен кэш, я схожу вниз в банкомат. В этих итальянских ресторанах вечные проблемы с карточками неитальянских банков.

Он спустился в зал прилета к банкоматам, но они все дружно отвергли каждую из его кредитных карточек, одну за другой. Джон вернулся наверх.

– Евгений, это какая-то фантасмагория. Италия, что скажешь. Ну ладно, в самолете мне деньги не нужны, возьму кэш в Хитроу.

– Нет, Джон, так не пойдет. Возьми двести, потом как-нибудь отдашь. Не вопрос. Давай, держись. Мне тоже жаль, что мы с Софией так и не собрались к вам в Лондон. Анна нас все время звала. Ну, я пошел. Пока.

Джон прошел рамку, ворота, сел в самолет. Понятно, что он не мог эти три дня говорить с Одри, но сейчас он вспомнил ужас ночи пятницы. Одри была безумна, да и он тоже. Вообще-то после поведения Филиппа Джон как-то начал понимать Одри. Он ей позвонит, когда прилетит.

Джон приземлился и сел в такси. У него не было сил ехать на экспрессе до Паддингтона. «Гровнор-стрит», – сказал он водителю. Джон вошел в здание, поздоровался с портье и поднялся на третий этаж. Открыл дверь своим ключом. На комоде в коридоре, рядом с фотографией из Саас-Фе, стояло другое фото, любимое фото Анны, которое Джон видел так часто. Анна и ее сын на пляже Лонг-Айленда, смотрят друг на друга как влюбленная парочка. Сын держал мать за талию, а она выглядела девчонкой, почти моложе его, в джинсовой мини-юбке, белой тишотке и черных босоножках на загорелых ногах с тонкими щиколотками. Джон смотрел на это фото, думая о сыне Анны. Ему захотелось курить. Он пошел в спальню, выдвинул ящик тумбочки, где Анна держала сигареты. Он курил и смотрел на фото, стоя перед комодом. Потом увидел, что рядом лежит записка. Он поймал себя на мысли о том, что даже почерка Анны он толком не знает:

Медвежонок, добро пожаловать домой! Уверена, что ты будешь тут все время, пока я не вернусь. Хочу, чтобы ты знал, как я тебя люблю, мой сильный и добрый медвежонок. Я давно знала, наверное, с того дня, когда ты уезжал на Рождество и мы прощались на кошмарном вокзале Кингс-Кросс, что наш роман закончится твоим разводом с женой. И мы будем всегда вместе. Я уехала, просто чтобы всё обдумать. Я не передумаю. Я только хочу, чтобы твой развод прошел легко… Baby-cat.

Джон сел на диван с запиской в руке, нажал пульт и тут же комнату заполнила мелодия «Killing me softly with his song». Голос Роберты Флэк. Джон хотел позвонить Одри и не смог…

Этот голос Роберты Флэк… Джон выключил стерео, потому что мелодия надрывала душу. Пошел в спальню, посмотрел на тщательно расправленное пуховое одеяло любимого Анной оливкового цвета, на ее кружевной лифчик, забытый на стуле, на золотистую шелковую пижаму на подушке. Он упал на кровать и, почувствовав запах ее духов Jo Malone, долго-долго плакал, первый раз с тех пор, когда был маленьким мальчиком, пока не заснул.

Глава 12

Следующим утром Джон приземлился в Глазго. В полете вспоминал слова своего шефа: «Дурак будешь, если потеряешь ее». Но он ее потерял. Единственное, что теперь у него оставалось в жизни, это Одри. Все-таки их жизнь чего-то стоила. Он и так разрушил уже все, что мог. Надо постараться не разрушить то, что осталось. Он не должен потерять Одри, иначе ему просто не выжить.

«Порше» что-то не сразу завелся, и он опять стал представлять себе, как Анна вела машину в тумане по дороге из Флоренции. Джон сказал себе, что накладывает запрет на все мысли об Анне. Он не забудет ее никогда. Но сейчас – мораторий на мысли о ней. Он должен вернуть назад свою жизнь, постараться снова разложить все по местам, каким-то образом помириться с Одри. Пусть это будет жизнь калеки, кого угодно, но другой жизни ему не дано. Он будет заботиться об Одри и будет свободен до самой смерти вспоминать Анну.

На дорогу до дома ушло больше часа, трафик был изрядный. Джон позвонил Одри дважды, но телефон был отключен. Значит, пациенты идут косяком. «Мерседеса» у дома не было, понятно, она на работе. Сейчас он поедет туда, попросит ее, чтобы она взяла до завтра отгул, поведет на ланч. Он постарается, чтобы у них получился разговор, он найдет слова, чтобы попросить у нее прощения и объяснить, что с ним произошло, как он виноват в том, что не сумел удержать все под контролем. Все должно было быть легко… а он не сумел.

Джон вошел в дом. В нем что-то неуловимо изменилось, но Джон не понял, что именно. Прошел на кухню выпить воды. Налил второй стакан и вернулся в гостиную. Сел на диван и увидел на кофейном столике записку. Он прекрасно знал почерк Одри:

Я прождала три дня, надеясь, что к тебе вернется разум. Ты не звонил и не отвечал на мои звонки. Я ушла. Номер телефона я поменяла. Где я пока живу, тебя не касается. Я забрала драгоценности, антиквариат, серебро. Завтра подаю на развод. Если захочешь мне что-либо сообщить, звони моему адвокату Дэвиду Россу из Aitch and Partners. По его совету я заблокировала твои счета. Одри.