Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время - Михаил Никитич Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еско фон Шеель, словно желая, чтобы Вольф предельно серьезно отнесся к его словам, взглянул ему прямо в глаза.
– Мне пришлось сделать выбор.
– Какой же выбор вы сделали? – спросил Мессинг.
Он усмехнулся и мысленно послал медиума к черту. По-немецки.
Тот ответил ему тоже по-немецки. Мысленно. «Скажите правду».
Он недоверчиво глянул на Вольфа и, не удержавшись, откликнулся: «Какую правду?!» – затем оторопело огляделся, словно отыскивая отверстие в стене, откуда до него долетел немой вопрос.
Мессинг был настойчив. Он был в хорошей форме, и его внутренняя речь журчала, как прозрачная вода.
«Какой выбор вы сделали? Россия или Германия? Скажите мысленно, на родном языке. Они не могут подслушивать мысли».
Он уставился на Мессинга, побледнел. В его глазах внезапно созрело прозрение, сменившееся откровенным ужасом. Чтобы вывести из ступора, Вольф протянул Еско пачку. Он автоматически, щелчком выколотил оттуда папиросу. Закурив, ожил. Кровь прихлынула к щекам. Мысли его смешались, закружились. Некоторое время медуим различил неясную туманную взвесь. В ней промелькивали лица, одно из них было женское – по-видимому, матери. Она была в шляпке с букетиком цветов, приколотых к тулье.
Наконец ему удалось взять себя в руки. Возможно, он смирился с тем, что в арсенале НКВД оказалось такое фантастическое средство, как угадывание чужих мыслей.
Его голос окреп, обрел расшифрованную ясность.
– Разве (дело в том), Россия или Германия? Беда (в другом), герр Мессинг. Я имею (смутное) подозрение, что это (не тот) выбор. Принять (чья-то сторона) означает (сразу) подписать (себе) смертный приговор. Дело (не в том, кому) служить, а (в том, что) обе страны неправы. (Или) обе правы.
– Говорите вслух… Что-то говорите вслух! – подтолкнул Вольф его.
– Подождите, я еще не закончил, – торопливо выговорил он. – Перед экзаменами на аттестат зрелости отец имел со мной доверительную беседу. Он посоветовал поступить в институт, после его окончания зарекомендовать себя и подать заявление в партию. «Война неизбежна, – напомнил он, – ты должен быть готов выполнить долг». Его совет свел меня с ума…
Он вновь перешел на немецкий мысленный.
– Повторяю, (либо) обе страны правы, (либо) обе не правы. Если невозможно исполнить долг (по отношению) к обеим, значит, (надо отвергнуть) их обе. (И) Гитлера, (и) Сталина. Как это осуществить (практически)? Подскажите.
Вслух Еско продолжил:
– Я поступил в Бауманское училище. Отучился почти два года. Был отличником! – не без юношеской гордости похвалился он. – С отцом переписывался редко, так было оговорено заранее. За полтора года два письма. От меня – приветы и отчет об успехах в учебе. От него безграничное удовлетворение от проделанной работы – фанера шла высший сорт. Если пропитать листы особым клеем, ее вполне можно использовать при сборке самолетов. В феврале сорокового отец шифрованной телеграммой до востребования вызвал меня на Урал. Поздравление с праздником означало, что я должен вести себя крайне осторожно и ни в коем случае не появляться в Краснозатонске. Я, соблюдая все меры предосторожности, отправился в условленное место. Об этом я подробно рассказал на следствии. Оказалось, наружка не смогла зафиксировать нашу встречу. Отец сообщил, что после последней диверсионной акции обнаружил за собой слежку.
– Что за акция? – поинтересовался Мессинг.
Язык бы ему отрезать!!
Еско подозрительно уставился на него.
– Он сжег фанерный завод. Чекисты вышли на след. Конец был неизбежен. Отец хотел любой ценой спасти меня. Для этого он передал мне заранее приготовленные документы, такие чистые, что не подкопаешься, и приказал начать новую жизнь. Он дал мне явку в Москве, которой я мог воспользоваться только в крайнем случае.
Я ушел из института и на время исчез из Москвы.
Опять в эфире промелькнуло знакомое женское лицо. Вольфа взяли сомнения – оно мало походило на лицо немецкой дамы.
– …спустя несколько месяцев я отправился в Одессу и там с новыми документами поступил в пехотное училище. Отучился полгода, и весной сорок первого меня взяли. Я до сих пор не могу понять, как они вышли на меня. В чем промах?! Документы безупречные, мне не надо было прикидываться советским, разве что…
Он задумался, потом, словно о чем-то догадавшись, проницательно глянул на Мессинга и добавил:
– Я рассказываю то, что уже давным-давно оформлено в протоколах допросов. Что еще вы хотите услышать от меня?
– Я верю вам, Алекс, – ответил Вольф. – Мне не нужно знать подробности. Но вы в растерянности, вам не по себе. Поверьте, мне тоже! По правилам этой безумной игры вас уже не должно быть на белом свете. Этот разговор в принципе не должен был состояться!
Далее по-немецки на волнах телепатического эфира Мессинг индуцировал в сторону Алекса.
«Вы не доверяете (мне), но (могу ли) я доверять вам? Возможно, это провокация красных? Они (уже пытались) подловить Мессинга на (какой-нибудь) антисоветчине. (Пытались приписать) умысел на психический теракт. Говорите вслух, не молчите!!! Почему вас оставили в живых?».
Он с непривычки брякнул:
– Вы хотите знать, почему меня не расстреляли?
«Тише, молодой человек! Осторожнее!!»
Теперь пришла очередь медиума закурить.
«Знать хочу, – сообщил Вольф, – (но только) правду. Это понятно?»
«Да», – ответил он и наглухо закрылся.
Некоторое время они играли в молчанку. Время стремительно убывало, а результата не было.
Мессинг заговорил вслух:
– Послушайте, молодой человек. Вы видите перед собой человека, который лучше любого лекаря способен излечить вас от такой заразы, как хандра. А также от верности долгу и прочих смертельно-идеальных бацилл, не дающих покоя людям. Я готов помочь вам обрести твердость духа и веру в цель. Что вас мучает? Страх?
Еско отрывисто кивнул.
– Калибр страха неприемлем?
Еще подтверждающий кивок.
– Вам грозит расстрел?
Кивок.
– Вам предлагают свободу, если вы что-то исполните?
– Амнистию и сносные условия существования. Меня мобилизуют в трудовую армию. Это считается полупрощением.
– Выбор для вас мучителен? Вы не желаете ощущать себя предателем?
– Мне предлагают работать против Германии. Правда, они хитрецы – утверждают, что работать я буду не против Германии, а против преступного режима Гитлера.
Мессинг сразу распознал почерк Трущева, но разве Николай Михайлович был не прав, играя такого рода «измами»?
Парень был Вольфу симпатичен, его трудности являлись отражением тех испытаний, которые пришлось преодолеть ему самому. Он не мог оставить его в беде.
Далее торопливый мысленный речитатив.
«Что (вас) смущает?»
«Они (не верят) мне».
«Что вы (хотите от)
