Клад - Медеу Сарсекеев

— Многое мы здесь услышали… Занятные вещи! — начал Актаев, глядя перед собою. — Еще больше оставили при себе. Пусть… Иногда так полагается в мужском кругу: одно пишем, два замечаем. Поменьше бы эмоций, а еще лучше и амбиций, глядишь, дела пошли бы лучше. Какими видятся мне итоги нашего обмена мыслями? Есть новые идеи, как побыстрее добраться к надежной руде. Есть люди, которые завтра же отправятся за добычей на новые месторождения! Есть любовь к своему делу, и умение вести его с толком тоже имеется. Чего недостает пока — доброты друг к другу, доверия… А ведь заняты одним общим делом.

Может, я не по-партийному говорю здесь? Но вот вам понимание возникшей проблемы мною и другими работниками областного комитета: товарищ Кудайбергенов согласен продолжать научный эксперимент, но при условии, что он снимает с себя ответственность за исход поиска. Обком заставил вести разведку в окрестностях Актаса, пусть обком и отвечает за результат! Так я вас понял, Ильяс Мурзаевич?.. К вашему сведению: партийный комитет отвечает за все, даже за ваше поведение, товарищ Кудайбергенов… А вы… вы можете не выполнять наших рекомендаций. У вас есть прямые руководители в Министерстве геологии, объясните, и вас, возможно, лучше поймут… И мы поймем тоже. Сделаем соответствующие выводы.

Есть замечание в ваш адрес, Виктор Николаевич. Ваша реплика о том, что для полноты исследований вам нужен весь край, Актаса мало, а иначе, мол, сверну свою работу и уеду в другие регионы, извините, меня лично насторожила. Не знаю, как вы сами понимаете свои слова, но в той эмоциональной окраске, как реплика была подана здесь, она прозвучала нескромно. Ультиматум — плохая вещь, когда речь идет о сложном совместном эксперименте с вовлечением в него десятков и сотен специалистов, а теперь уже и областной партийной организации. У вас, Виктор Николаевич, есть свое руководство, у нас оно тоже имеется. И если мы с вами не сговоримся здесь, нас пригласят туда, где могут нас очень быстро помирить в наших разногласиях. — Актаев сделал паузу. — Об этом не следует забывать. Не исключено, в конце концов, отдадим вам весь край! За чем остановка?.. Вот-вот, за вами. Если вы сумеете нам показать доброе начало.

А теперь выслушайте наше предложение, товарищи! — секретарь перешел к выводам. — Я здесь посоветовался во время перерыва с товарищами и предлагаю сейчас создать комиссию. Да, рабочую комиссию, компетентную, способную разобраться в причинах межведомственных конфликтов, приведших к досадному размежеванию на совместном поле… Этой комиссии мы и передадим все вопросы, которые возникли здесь и не получили должного разрешения. Прощупаем стиль работы в геологоразведочном объединении. Главное, что должны отыскать доверенные люди, — путь к надежным запасам сырья. Они же предложат нам, следует ли руководствоваться рекомендациями доктора наук Табарова Виктора Николаевича в доразведке региона, и если да, то в какой форме. Может, кто-либо из вас предложит иной выход? Или дополнит мои соображения?

Участники совещания почтительно молчали.

— Тогда наметим сроки действия комиссии, назовем кандидатуры в состав этого рабочего органа.

Люди за столами пришли в движение, стали переговариваться. Всем было ясно: новый секретарь, казавшийся вначале тихим, не способным как следует возразить возмутителям спокойствия, нашел-таки самый лучший выход из щепетильного положения. Кажется, нечему возразить — такими логичными были слова партийного вожака.

Матвеев, сидевший справа от секретаря, предложил сразу двух в комиссию — Табарова и Кудайбергенова.

Актаев согласился с заведующим отделом, но назвал и свою кандидатуру. По его мнению, в рабочую группу должен войти директор крупнейшего добычного комбината — его тревоги самые больные.

Жаксыбеков не сразу понял, что секретарь обкома имеет в виду именно его. Кали Нариманович продолжал думать о путях к оживлению дела. Он давно не верил в успех любого начинания, где присутствовал Ильяс Мурзаевич.

Директор Кайындинского комбината, похоже, догадался о причине расстройства Кали Наримановича. До этой минуты он что-то черкал себе в небольшом блокноте. Внезапно он вырвал один листок и положил его перед Жаксыбековым, прикрыв широкой ладонью. Когда Кали Нариманович заметил этот его жест и рука исчезла, взору Жаксыбекова открылся некий символический сюжет в картинках: в поле распласталась лиса, пронзенная копьем, а на ней беркут, вцепившийся в зверя острыми когтями. На крыльях хищника надпись: «Это ты, мой друг».

В комиссию ввели и секретаря партийной организации объединения Крылова. Две вакансии было решено оставить для представителей Министерства геологии и республиканского института.

Актаев не ограничился составом комиссии. На нынешнем же совещании он хотел определить для нее и председателя. Неожиданно для Кали Наримановича он предложил возглавить комиссию ему, Жаксыбекову. Объяснил это просто:

— Ради вас стараемся, Кали Нариманович… Вы первый забили тревогу.

«Ну вот и напросился! — подумал Жаксыбеков. — Мало мне забот! А будет ли от этих словесных баталий толк для Актаса?»

— Давайте считать, что на сегодняшний день пришли к такому вот согласию, — заключил Актаев.

Кали Нариманович от природы был медлительным. Он оказался последним на выходе. Вероятно, этим воспользовался секретарь. Он взял главу комиссии под локоток, задерживая в своем кабинете. Через минуту они остались вдвоем.

Оба, уставшие от долгого и трудного совещания, сидели теперь напротив друг друга; Жаксыбекову показалось, что новый секретарь нуждается в небольшой разрядке от затянувшегося разговора в его кабинете. Распахнул папку и положил рисунок на стол.

— Акимовское художество, — пояснил он. — В образе лисы — Кудайбергенов, беркут — я…

— Интересно! А где же охотник? Что-то его не видно.

Жаксыбеков знал, кто во всей этой истории противник лисьих повадок в людях, но постеснялся назвать фамилию хозяина кабинета.

— Об этом надо спросить Акимова.

— Рисуночек со смыслом! — согласился Актаев. Подержал листок в руке, будто соображая, вернуть или оставить на память. И вдруг — оставил. Положил в красную папку, сразу забыв об экспромте.

— Мы ведь из одного институтского потока с Кудайбергеновым, — будто оправдываясь за рисунок, объясняя критический наскок на «лису» со стороны Акимова, сказал Кали Нариманович. — Как человек он добрый, руководитель, можно сказать, свирепый… И хитер, как лиса!

— Разве вы один вуз кончали?

— Потому и нет согласия между нами с давних лет! У каждого свой характер.

На том их воспоминания о студенческих годах и закончились.

— На последней конференции, — начал деловым тоном Актаев, — я вам аплодировал, Кали Нариманович. Как говорят, был молод, был наивен… Позже мне разъяснили и то, о чем примерно рассказывает принесенный вами рисунок. Люди, знающие вас обоих давно, мне говорили: Жаксыбеков разносил генерального директора геологов из чувства личной вражды между ними. А вражда на почве зависти: мол, ровесники, даже учились в одном потоке, а славы побольше досталось Кудайбергенову… Подождите возражать! Может, я и сам не верю этой версии. В конце концов, суть не в вашем соперничестве, любить или не любить друг друга вам не прикажешь. А вот спросить о деле — мое право и обязанность.

— Выслушайте просьбу, Ахмет Актаевич! — взмолился Жаксыбеков.

— После, — прервал секретарь. — Работаете вы хорошо! В этом секрет моего доверия. Можно дальше? А дальше только одно: соберите все свои добрые силы, а их больше в вас, чем злых, и на время работы комиссии спрячьте эмоции подальше. Доверьтесь только рассудку, опирайтесь, и смело, на нашу партийную логику. Помните: все мы служим народу, а народ занят делом. С утра до ночи. Ради выигрыша во времени иногда с чертом на контакт идем — разве не замечали?

— Ильясу служить? — воскликнул Кали Нариманович, защищаясь рукой, словно от удара.

— Нет, истине, — сказал Актаев. — Истине! За нею кроется судьба рудного края — оставаться ему с многотысячным людом опорой страны или кануть в Лету… Между прочим, кануть вместе со всеми благими намерениями. Вот что такое ваша комиссия! Отсюда делайте вывод: почему обком предложил вам лично возглавить рабочий орган? Надеюсь, ясна задача?

— Ясна, — проговорил Жаксыбеков, смущенный. Он чувствовал себя уличенным в нехорошем. Только что высказанные Кали Наримановичем суждения о своем сокурснике по институту, подкрепленные рисунком Акимова, показались ему самому мелкими, ничтожными. — Буду стараться, смогу, наверное… Подскажут другие товарищи. А что касается стиля на всех участках, во всех экспедициях, посмотрим, начиная с себя!

— Именно с себя и начинайте. Вам еще долго держать руль. Желаю успехов!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ