Космический хищник (Путевые записки эстет-энтомолога) - Виталий Забирко

При слове «судьба», промелькнувшем в голове, я словно очнулся и как бы новым взглядом окинул окружающую обстановку. Воссозданная по меркам моей виллы столовая показалась чужой, и иная, чем в окрестностях системы Друянова, звездная панорама еще больше подчеркивала, что я вовсе не дома. Знание, что отсюда невозможно связаться с кем бы то ни было, начало оформляться в почти материальное осознание полной изоляции от привычного мира на целый год (известны случаи, когда гостей забирали на Сивиллу только под конец их заточения на модуле станции, и такая перспектива меня не устраивала). Не проведя на модуле и суток, я уже начинал понимать профессора Могоуши — от вынужденного безделья можно и с ума сойти. Гнетущая пелена никогда ранее не испытываемой клаустрофобии сдавила сердце, начала обволакивать сознание. Сопротивляясь чисто животному атавистическому чувству, я попытался взять себя в руки. Насильно запихнул в рот последний гренок, допил какао и встал из-за стола. Чтобы не позволить меланхолии овладеть сознанием, нужно найти какое-то дело. Рукам или голове — без разницы. Еще не зная, какое это будет дело, для рук или для головы, но твердо уверовав, что обязательно его найду, я направился в кабинет, открыл дверь и шагнул через порог…

Глава 6

Мир осени и грусти — именно такой предстала передо мной Сивилла. Со всех сторон до самого горизонта простиралась равнина с пологими невысокими холмами, покрытая ровным ковром стелющейся оранжево-красной травы. С блекло-зеленоватого, без единого облачка неба светило неяркое солнце, в теплом влажном воздухе ощущался запах прели и увядания. Кое-где в низинах замерли призрачные дымки неподвижного тумана — здесь не было ни ветерка и ни единого звука, как будто животный мир Сивиллы в осеннюю пору погружался в спячку, либо давным-давно вымер, либо его здесь никогда не было. Полное спокойствие и умиротворенность пейзажа демонстративно подчеркивали, что на этой планете ни с кем ничего случиться не может.

Все, кому довелось посетить планету, отмечали ее тектоническую стабильность и экосферную благоустроенность, хотя каждый попадал в отличные от Других условия, словно гостей размещали по разным климатическим зонам. Однако со времен открытия Сивиллы для посещения «климатических зон» насчитывалось столько, что хватило бы на сотню-другую планет, а одна просто не могла их вместить.

Как я ни готовился к переходу со станции на планету, это событие произошло неожиданно и вопреки желаемому сценарию. Прав оказался суперкарго фотонного корабля «Путник во мраке», никто не собирался переправлять на Сивиллу мое снаряжение…

От резкой смены обстановки у меня закружилась голова, и я сел на траву, пытаясь как можно быстрее прийти в себя, чтобы собраться с мыслями. В теле ощущалась необычная легкость, словно я попал на планету с меньшей гравитацией, но в то же время краешком сознания понимал, что это не так. Головокружение быстро прошло, сменившись ясностью и четкостью мышления, будто я помолодел лет на двадцать. Если прав монах Барабек и загробный мир существует, то я хотел бы, чтоб моя душа оказалась там именно в таком состоянии.

Ощущение легкости в теле не исчезало, я машинально похлопал себя по карманам и обмер. Они были пусты — все минимально необходимое снаряжение для ловли Moirai reqia исчезло без следа. А это означало полный крах экспедиции. Конечно, оставалась призрачная надежда поймать экзопарусника голыми руками (дважды на Сивилле еще никому не удалось побывать), хотя ценность такого экспоната, несмотря на его уникальность, будет мизерной.

Странное дело, но осознание фиаско экспедиции воспринималось почему-то на втором плане, на первом по-прежнему оставалось тревожное чувство легкости тела. Причина крылась не в меньшей гравитации и не в пустых карманах — что-то произошло внутри меня: в организме, в сознании — и от этого было не по себе. Внезапно я понял, что произошло — с головы вместе с введенными в мозг электродами исчезла экранирующая сетка, а из тела все пять биочипов, внедренных в нервную систему специально для экспедиции. Ни один из них не реагировал на мое тревожное состояние, ни один не отзывался на запросы — они растворились в неизвестности так же бесследно и мгновенно, как снаряжение из карманов. Будто их и не было. И еще я почувствовал, как в глубине сознания, на самом дне памяти исчезла некогда наглухо установленная переборка, и что-то тягостное и скорбное из моего далекого прошлого, от которого я, казалось, навсегда отгородился, забыл о нем, запретил себе вспоминать, плескалось теперь темной жутью, готовой в любой момент возродиться.

Стараясь отвлечься, чтобы не позволить мрачному ужасу воспоминаний выплеснуться в сознание, я попытался настроиться на уравновешенный ход мыслей, и, кажется, мне это удалось. Что-что, а железную волю и выдержку я в себе воспитал. Без этих качеств в экспедициях делать нечего — порой только они позволяют выжить и достичь цели.

Спокойно и взвешенно проанализировав ситуацию холодным рассудком, я пришел к выводу, что сивиллянки при моей переброске удалили из тела все, что не присуще мне как биологическому виду. Иного объяснения я не видел другое дело, зачем? Либо эти, с позволения сказать, протезы не поддаются совместному с живым организмом телекинезу, либо сивиллянки преследуют какие-то свои, только им известные цели. Чтобы убедиться в своей правоте, я сел по-турецки, стащил с правой ступни бригомейскую кроссовку и внимательно осмотрел, а затем ощупал лодыжку. Косметический шрам исчез без следа, а на месте искусственного шарнира находился вполне нормальный костный сустав.

Увидев метаморфозу со стопой, я испытал нечто вроде сожаления. Сустав мне раздробили железные челюсти браконьерского капкана на Элиобере, где я охотился за экзопарусником Limbus subtilis, местный хирург, оперируя в полевых условиях, вставил искусственный шарнир, и уже через неделю я смог нормально ходить, а через две — бегать, ничем не уступая другим участникам экспедиции (тогда я еще участвовал в многолюдных сафари, но уже давно рыщу по Галактике как волк-одиночка…). Позже, в реабилитационном центре восстановительной хирургии на Каллиопе, мне предложили регенерировать сустав, однако я наотрез отказался, так как процедура регенерации и последующее привыкание к выращенному суставу занимали около двух лет, а искусственный ничем не уступал естественному.

Замена сустава вроде бы подтверждала версию о невозможности моего совместного с протезами телекинеза, однако в нее никак не вписывались перенесенные одежда и обувь, а в противовес им — исчезновение снаряжения из карманов. На вторую же версию можно было списать все, так как цели и задачи сивиллянок были по-прежнему неясны. И вряд ли когда-нибудь разъяснятся.